Живя в России, мы не знали России. И никто ее не знает. И знать никто не может. Очень просто: ее нет.

России цельной нет. Раньше было хоть подобие России, собирание России. Теперь есть Москва, Петербург, ближняя провинция, голодный край, железнодорожные станции и обширные, неведомые области.

Москва живет, делает политику, пишет декреты, печатает книги, высылает изо всей России хлеб и людей, в обмен скудно посылая бумажные деньги и обильно — карательные отряды.
Жизнь Москвы не имеет ничего общего с жизнью остальной бывшей России. Оттого, что в Саратовской губернии вымирают начисто целые уезды, — московский ресторан торгует не меньше, музыка играет не печальнее. Оттого, что в Москве решат какой-нибудь вопрос «во всероссийском масштабе», нигде
и ничто существенно не изменится. То, что докатывается до провинции, преломляется, искажается и отмирает (иногда — к счастью!) в своеобразном истолковании властей. Нет в России ни общей политики, ни общей хозяйственной жизни, ни тени общих устремлений, ни намека на сплоченность житейских интересов. Страна с неясными границами, с несчитаным населением, неизвестно чем живущая, неизвестно куда идущая. От
прежнего осталось одно: Россия, как была, так и есть, — страна великих возможностей. Но знать ее нельзя и определить ее точнее — труд, ни для кого не посильный.

("Тем же морем")