Моя мать навестила нас и во время одного вечернего похода в ресторан повздорила с Элизабет. Сильное влияние республиканских взглядов моего отца давало о себе знать, мама в конечном счете так и не смогла принять «Сальвадор», не соглашаясь с заложенными внего революционными идеями. Хотя по природе она была любящим и доброжелательным человеком, иногда, как было в ту ночь, она становилась блаженной пожилой ретроградкой, которая заявила, восхищаясь «Взводом», что война укрепляет человеческий род в результате выживания сильнейших по Дарвину: «Война сделала Оливера сильнее». Элизабет холодно отрезала: «А моего отца убили в Корее». Она покинула стол без лишних слов. Мама останется парадоксом для меня до дня своей кончины. Ей нравились рейганисты за их элегантность и социальный статус, притом что ее французское крестьянское воспитание вступало в конфликт с ее собственным снобизмом, также приобретенным, вероятно, во Франции с ее сословностью. Мама верила, что во главе должен стоять «высший класс». Элизабет, бывшая радикалка, не хотела, чтобы мама задерживалась у нас надолго, и я поспособствовал ее возвращению в Нью-Йорк.