« <...> Если объекты рассматриваются лишь как замкнутые внутри себя тотальности, то они не могут действовать друг на друга, о этом определении они то же, что монады, которые как раз поэтому мыслились как не оказывающие никакого
воздействия друг на друга. Но именно вследствие этого понятие монады есть
ущербная рефлексия.
Ибо, во-первых, она определенное представление о своей

лишь в себе сущей тотальности; как некоторая степень развития и положенности
своего представления о мире, она нечто определенное; но, будучи замкнутой
внутри себя тотальностью, она и безразлична к этой определенности; вот

почему эта определенность есть не ее собственная определенность, а положенная другим объектом.
Во-вторых, монада есть нечто непосредственное
вообще, поскольку она, [по Лейбницу], есть нечто лишь представляющее; ее
соотношение с собой есть поэтому абстрактная всеобщность; в силу этого она
открытое для других наличное бытие. — Чтобы дойти до свободы субстанции,
недостаточно представлять себе ее как такую тотальность, которая, будучи
полной внутри себя, не нуждается в приобретении чего-нибудь извне. Скорее
именно это лишенное понятия, только представляющее соотношение с самой собой
и есть пассивность по отношению к другому. — Точно так же и определенность,
как бы ее ни понимали — как определенность чего-то сущего или как
определенность чего-то представляющего, как степень собственного, изнутри
возникающего развития, — есть нечто внешнее; достигаемая развитием степень имеет свою границу в чем-то ином.

Переносить взаимодействие субстанций в какую-то предустановленную гармонию

означает не что иное, как превращать его в предпосылку, т. е. в нечто такое,

что понятием не охватывается. — Потребность избежать воздействия субстанций
друг на друга покоилась [у Лейбница] на положенном в основание моменте
абсолютной самостоятельности и первоначальности. Но так как этому

в-себе-бытию не соответствует положенность, степень развития, то именно
поэтому оно имеет свое основание в чем-то ином».


К н и г а III. Р а з д е л II. Г л а в а I.