Тридцать седьмой - он же тридцать восьмой - позади. Осенью 38-го в свои права вступает тридцать девятый.
Аресты при Берии продолжались, хотя и в меньшем количестве. В газетах время от времени стали появляться (мелким шрифтом) заметки о невинно оклеветанных честных советских гражданах: теперь невинно оклеветанные оправданы и выпущены на волю, виновные же в клевете наказаны по всей строгости советских законов.
Газетные эти новинки были правдивы в том смысле, что некоторых людей действительно выпускали: думаю, этак по сотне на миллион. (Известие о каждом выпущенном оглушало и опьяняло нас: в тридцать седьмом не выпускали никого. Значит, значит - настало новое время? время чудес?) Лживость же этих сообщений таилась в том, будто бедняжки следователи от всей души стремились познать правду, но кем-то были введены в заблуждение. В действительности они знали отлично, что неповинные - неповинны, что сами они, следователи, добывали - выбивали! - из подследственных показания на других неповинных (на тех, на кого свыше было велено "добыть материал") или, тоже по повелению свыше, заказывали доносы "вольным". А вот зачем они выпустили кое-кого в 1939 году - это, мне кажется, я понимаю. Кажется, догадываюсь.
Вопрос: "за что? за что взяли такого-то?" - люди задавали - не властям, конечно, а друг другу - беспрестанно. Власти не могли не расслышать этот вопрос и во всеобщем молчании. (Воздух набухал им.) И вот в 39-м году воспоследовал ответ: оказывается, насчет отдельных людей отдельными клеветниками Большой Дом был введен в заблуждение. Поэтому некоторых из ваших родных и знакомых брали напрасно. Что поделаешь - лес рубят, щепки летят. Теперь, когда Ежов смещен, власти во всем наконец разобрались и тех, кто оказался неповинен, выпустили. ("Вот видите! Я же вам говорил! Разобрались и выпустили!") Ну, а если уж теперь ваш отец, муж или брат - теперь! во времена справедливости! - не вернулся домой - значит, он уж наверняка виноват. "У нас зря держать не станут". "Слышали? Георгия Николаевича выпустили…" - "А Григория Афанасьевича?" - "А он, видать, правильно был разоблачен. Вот и сидит".
Властям было более или менее все равно, кого для этой новой провокации выпускать. Лишь бы в глазах обывателя "в общем и целом" все оставалось лучезарным. "Перегибы исправлены. Благодаря личному вмешательству товарища Сталина". Провокация удавалась тем успешнее, что, прежде чем отпустить человека, с него требовали "подписку о неразглашении". Разумеется, ее давали все. И - на воле молчок! Расскажешь болтуну о побоях, тесноте, голодухе - снова попадешь в преисподнюю. (Рассказывали, конечно, но лишь немногие, лишь самым близким - и то не сразу.)