"Тридцать седьмой" именуется так для краткости. Длился он дольше: не год, а около двух лет. Начался осенью тридцать шестого, окончился в тридцать восьмом, осенью. (Не террор начался и окончился, не аресты, казни и лагеря, но "ежовщина", то есть аресты, казни и лагеря образца тридцать седьмого года.)
К этому времени массовое выселение на Север - на гибель - русских, украинских, белорусских крестьян в основном было завершено. Началась массовая облава на горожан. Речь, как и при коллективизации, пошла уже не о сотнях и тысячах, а о миллионах. На этот раз о миллионах городских жителей.
Я подчеркиваю слова "массовое истребление" потому, что не о расправе с оппозицией, не о внутрипартийной борьбе, не об уничтожении бывших членов бывших "буржуазных партий" я говорю. И даже не об убийстве Кирова в 34-м, за которым последовали убийства "троцкистов" и высылка в 35-м из Ленинграда в казахстанские степи сотен людей дворянского происхождения. Не о расправе с интеллигенцией, сопутствовавшей всем расправам.
Я говорю именно о "ежовщине", то есть о массовой расправе с населением советских городов - с людьми партийными и беспартийными, занимающимися любой профессией, принадлежащими к любому социальному слою. Руководители заводов и фабрик, типографий, разнообразных советских учреждений, научно-исследовательских институтов; руководители и вовсе никакие не руководители парикмахерских, бань, больниц; рядовые рабочие, зубные врачи, юристы, академики, пригородные молочницы, студенты, актеры, эсперантисты, чистильщики сапог; русские, русские, русские, грузины, евреи, финны, поляки; те из советских людей, которые побывали в Испании, - все, чьи жены и матери ночами стояли в тюремных очередях Ленинграда, Москвы, Киева, Харькова, Минска, Тбилиси, Еревана, Ташкента, Севастополя и Симферополя, Уфы, Омска, Томска, Пскова и Порхова, Курска и Пензы - столиц и не столиц, областных и районных центров, городов и городишек, им же числа нет - люди, разные люди, массовая облава на людей, живших в городах - на горожан; словом, "тридцать седьмой" - год, начавшийся осенью тридцать шестого и окончившийся осенью тридцать восьмого.
Тогда не спрашивали друг у друга: "как вы думаете, за что арестовали Ивана Алексеевича?", но: "по какой линии?", а линий было великое множество и самых разнообразных, а потому в ответ на заданный вопрос можно было услышать: "по линии глухонемых", или "по линии поляков", или "по линии библиотекарей".
Массовость пострадавших усугублялась тем, что в "тридцать седьмом" совершались в обязательном порядке расправы не только лично с "врагами народа", но и с членами их семей: дети - в особые детские дома; братья, сестры, тетки - вон с работы! а жены и матери в лагерь. Или в Казахстан - в степь. В соответствии с рубрикой "член семьи врага народа".
Интересно было бы заняться статистикой: если жертвы исчислялись миллионами, то в каких цифрах следует исчислять палачей?