Старший преподаватель МГУ Марина регулярно употребляет «норму» на протяжении двенадцати лет, а продавец соков Вика пробовала ее один раз в жизни. При этом рабочему Витьке положено употреблять сто пятьдесят грамм «нормы» ежедневно, а его собутыльник Славка еще «не надумал» [I, 60-61, 21]. В самих актах употребления «нормы» не ощущается никакой сакральности: многие персонажи делают это по привычке, а некоторым поедание «нормы» дается с большим трудом (Прохоров, Денисов).
Чем выше общественный статус гражданина, тем обязательнее для него употребление «нормы», и наоборот: выкидывающий брикет уголовник Заяц находится вне закона, вне социума, а избавляющийся от «нормы» еврей Куперман становится преступником. На высшем государственном уровне поедание «нормы» строго обязательно. Мы узнаем, в частности, что А. Т. Твардовский ел «норму» только на работе, обильно запивая ее коньяком, а оказавшийся в Англии без «нормы» М. М. Ботвинник сам вылепил себе брикет [I, 81, 85]. Такие «исторические» экскурсы закрепляют статус «нормы» как неотъемлемого артефакта советского мира.
Мы узнаем также, что сталинские «нормы» были больше современных. «Норма» времен Великой Отечественной войны «черная и твердая», в то время как Женька высасывает из пакета жидкую норму [I, 81, 68, 28]. Разжижение «нормы» метафорически выражает идеологическое послабление в послесталинскую эпоху. В интервью Сорокин иронически связал появление мягкого знака в слове «дерьмо» с «оттепелью»: «Помягчали нравы — вот и на дерьме отразилось»411.
«Ненормальность» изображаемого становится адресной. Как сформулировал Б. Соколов, «нормой для всех советских граждан было ежедневное и обязательное пережевывание заданной порции дерьма — коммунистической идеологии»412.
Вместе с тем законы создаваемого писателем гротескного мира мешают однозначной, аллегорической расшифровке образа «нормы». В сцене производства «нормативного сырья» возникает соблазн соотнести детские сады и интернаты с КПСС и партийными учреждениями