Света бегло пересказывала ему Толстого и Достоевского, напирая не на сюжет и содержание, а на трактовки образов, данные в советских учебниках. Внимая, Максим гнал прочь мысли о Карамзине, Фонвизине, Радищеве, Салтыкове-Щедрине, Лескове, Некрасове, Грибоедове, Лермонтове, Чернышевском, Белинском, Горьком, а также о двух Островских сразу. Сказать о них что-либо кроме «кабы я маленькая умерла бедная Лиза колом её оттудова чтобы не было мучительно больно один мужик двух генералов в городе Глупове ружья кирпичом не чистят Митрофанушка луч света в тёмном царстве любви надежды тихой славы это человек-то вошь а судьи кто пятый сон Веры Павловны декабристы разбудили Герцена карету мне карету Неурожайка тож» он вряд ли бы смог.