Когда он примчался к зенитчикам, вокзал уже горел. И горел на путях
пассажирский поезд, только что прибывший из Москвы.
Но то, что он увидел рядом с вокзалом, было еще страшней. Он увидел
целые, приведенные к бою зенитные орудия и ни одной воронки вблизи них.
Расчеты стояли у расчехленных орудий, смотрели в небо и не стреляли.
- Командира дивизиона ко мне!
К нему выскочил майор. Щербатов смотрел на него онемев.
- Ты... ты - живой? И не стреляешь?
Майор только вытягивался перед ним. А над ними в дыму носились немецкие
самолеты и бомбили, и гонялись за людьми, хлынувшими от вагонов в поле.
- Товарищ генерал, мне приказ... Мне приказано не стрелять! Не отвечать
на провокацию!
Не владея собой, Щербатов потянулся за пистолетом. В этот момент он не
думал, не способен был думать о том, что перед ним стоит не виновник, а
результат - бледный, изо всех сил тянущийся по стойке "смирно" майор,
готовый вот так принять смерть, но уже не способный понимать что-либо.
Когда сбили первый самолет и привели выбросившихся на парашютах
летчиков, Щербатов здесь же, на батарее, допросил их. И старший из летчиков,
с обгорелыми волосами, в прожженном до тела обмундировании, на вопрос,
почему они не бомбили зенитные орудия, сказал, презрительно усмехнувшись в
глаза:
- Мы знали, что им дан приказ не стрелять.