Память считалась матерью всех муз: Mnemosyne, mater Musarum. Я убедился, что так оно и есть, что недостижимое совершенство зовет, искушает, ибо оно — сохранившаяся в памяти деталь: гладкое дерево перил, башни, которые видны сквозь просвет в зелени, луч солнца на воде того, а не иного озерного залива. Экстаз в стихотворении, в картине — из чего он рождается, если не из сохранившейся в памяти детали? И если дистанция — суть красоты, ибо благодаря дистанции действительность очищается (от воли к жизни, от всей нашей хищной жажды обладания и владения, как сказал бы Шопенгауэр, великий теоретик искусства как созерцания), то достичь ее можно тогда, когда мир является нам в воспоминании. Да, но и наоборот. Ведь мгновение и движение, протекание — не одно и то же. Они скорее оказываются противоположностями по отношению друг к другу, и группа мужчин и женщин на полотне Джорджоне, оставаясь вечно неподвижной, приобретает столько же выразительности, сколько потеряла бы, если бы это их мгновение промелькнуло подобно кадру из фильма. Прошлое как движение, как протекание (будет ли это прошлое страны, континента, цивилизации, знакомое нам по свидетельствам других, или же наше собственное прошлое) — край, в котором некогда живые люди становятся тенями. Века истории Ассирии и Вавилона, изложенные Гегелем на одной странице, могут служить карикатурным примером того, чтó случается с любым прошлым. А какая власть сумеет вернуть жизнь теням? Воображение вступает в борьбу с движением во имя мгновения, и все, что является взору в ясном свете, — это миг, вырванный, если можно так выразиться, из горла движения, как бы в доказательство, что на самом деле ни одно даже самое короткое мгновение не проходит, что аннигилирующая память вводит нас в заблуждение. Значит, наверное, матерь Муз — это другая, более живительная память, сросшаяся с Воображением. Произведения, черпающие материал из воспоминаний, в своих победах подобны композиции живых картин, а в своих поражениях — попытке «воспроизвести» движение: чувства, мысли, внутренние перемены героев, иными словами, фикцию, — и если автор заранее не предполагает, что будет рассказывать сказку, появляется какое-то бессилие, присущее бледному бытию теней.