Как понять, что вещи, очевидные нам, не очевидны другим? На скольких уровнях и в скольких вариантах мы открываем, что нам недоступно содержание чужого ума? Тогда нам становится не по себе — ведь если за одними и теми же словами, произнесенными в ходе разговора, скрываются разные знания, разное понимание, то слова, хоть и одинаковые, означают для нас и наших собеседников разные вещи. Тот, кто работал школьным учителем или преподавал в университете, мог убедиться в этом на опыте, когда ловил себя на упоминании мимоходом незнакомых ученикам фамилий или слов, заимствованных из греческого и латыни, значение которых следовало бы сперва объяснить. Но эти недоразумения, вытекающие из большего или меньшего запаса наших книжных знаний, — далеко не самые важные. Мы принадлежим нашему времени, прежде всего времени нашей молодости, и когда обнаруживается, что для следующих поколений оно такое же отдаленное и экзотическое, как эпоха Филиппа Красивого, — вот тогда-то нас и угнетает наша немота. Ибо как, каким словом передать то, что мы видели, чувствовали, что было для нас ужасающе конкретно?