Мое раскаяние было того рода, которое бывает у преступника, когда его подводят к эшафоту: он жалеет о том, что совершил преступление, не оттого, что это преступление, а от того, что его за это повесят.
Мое раскаяние было того рода, которое бывает у преступника, когда его подводят к эшафоту: он жалеет о том, что совершил преступление, не оттого, что это преступление, а от того, что его за это повесят.