— В двести шестнадцатом году до нашей эры… — начал я, но она перебила меня:
— Какое отношение это имеет к нам? Это же было так давно…
— Самое прямое, — сказал я и учительским тоном продолжал: — В этом году, во время битвы при Каннах, Ганнибал и его карфагеняне…
— Это не там они потом собрали мешок золотых колец, которые носили римские всадники?
— Из источников не совсем ясно, как было дело. Что касается колец, то некоторые историки говорят о семи мешках. Но это другая тема. Тит Ливий пишет, что после этого катастрофического поражения римляне обратились к Сивиллиным книгам, чтобы узнать, как очистить город от скверны, так разгневавшей богов, и оказалось, что для этого требуются из ряда вон выходящие жертвоприношения. Вообще-то у римлян не были в обычае человеческие жертвы, разве что иногда они заживо закапывали в землю согрешившую весталку, но тут был особый случай. В каменную темницу, построенную под площадью, где торговали скотом, она называлась Форум Боариум…
— Я не хочу про это слышать, — сказала она.
— …Они заточили двух галлов, мужчину и женщину…
— Я сказала, что не хочу про это слышать.
— Нет хочешь, это интересная история, — сказал я. — Давай попробуем представить себе, что там происходило. Там, в этой темнице. Вот затих последний звук извне. Абсолютная темнота. Мужчина скорчился в углу, ошеломленный своей участью. Потом он слышит, что где-то в темноте плачет женщина — женщина, надо добавить, которой он до этого дня ни разу не видел. Она, плача, движется в темноте ощупью, находит его и прижимается к нему, ища утешения. Через некоторое время его охватывает дикое плотское желание — это его способ бегства от действительности. Он хватает женщину, и там, на голом каменном полу, набивая себе о него синяки, они лихорадочно совокупляются. Потом тела их разъединяются, через некоторое время к ним возвращаются силы, а с силами — страх. И так далее, до полного изнеможения.
Я ждал, чтобы она что-нибудь сказала. Но она молчала.
— А потом, — продолжал я, — он слышит, как она, смертельно уставшая, тяжело дышит, и ему приходит в голову, что она дышит его воздухом. А воздуха в темнице не так уж много. Он хочет схватить ее, но ей тоже это пришло в голову, и она увертывается. И вот он, в темноте, затаив дыхание, как можно тише ступая по камням, крадется за ней — как долго это продолжается? В конце концов он ее хватает. Но тут, к его удивлению, ему снова ударяет в голову плотское желание — слепая потребность бежать от действительности. И снова его руки блуждают по ее телу, и она заражается его желанием, и вот они снова принимаются за то же — очертя голову, не жалея ни себя, ни друг друга, и горе неудачнику. Но на этот раз все кончается иначе. На этот раз он, едва успев завершить свое дело, еще даже не отстранившись от нее, одной рукой крепко стискивает обе ее руки — да, это не так трудно, — а другой начинает ее душить.
Я слышал ее дыхание.
— И вот он остается наедине с ее телом, — заканчиваю я, — которое теперь больше не расходует его воздух. Но что дальше? Попробуем угадать. Через некоторое время силы возвращаются к нему, а с ними — страх. Что тогда? Использует ли он вновь ее тело? А может быть, все кончается по-другому — может быть, это она убивает его. Длинной булавкой, во время последнего объятия. Прямо в сонную артерию. И тогда она остается одна. Что она делает дальше?
Я подождал ответа, но ответа не было.
— Во всяком случае, — продолжал я, — если тому, кто остался в живых, воздуха на какое-то время хватит, то возникает проблема голода. Тут тоже есть о чем поразмыслить…