Смерть — самое захватывающее зрелище для людей, потому что она самая страшная из тайн. Как кровавой развязки достаточно, чтобы публика начала хвалить заурядную драму, извиняя ее недостатки и превознося малейшие достоинства, так и государственный деятель вызывает у толпы тем большее восхищение, чем больше он нанес ударов и оставил позади себя трупов; это навеки вселяет в нее трусливое почтение к его имени. Отныне все жестокости, которые он совершил, объясняются неким его сверхчеловеческим даром. Он многим внушал страх, значит, обладал своего рода мужеством — заключают те, кто не ведает, что чаще всего дело было только в его трусости. Поскольку имя его стало синонимом слова «людоед», ему признательны за все, чем он хоть немного отличался от обычного палача. Если из его жизнеописания явствует, что однажды он улыбнулся младенцу и носил шелковые чулки, это становится доказательством его доброты и светскости. Всем нам, как правило, очень нравится парадокс. Он идет вразрез с тем, что общепринято, и с его помощью легче всего привлечь внимание к тому, что говоришь или пишешь. Отсюда — парадоксальные апологии знаменитых человекоубийц. Повторяю, страх, извечный повелитель масс, так возвышает подобных субъектов во всех глазах, так ярко озаряет малейший их поступок, что становится просто грешно не усмотреть и в них что-либо хорошее.