Когда-то Николай Михайлович гордился своими сыновьями. Радовался, наблюдая, как они растут, качал на коленях, изображая скачущую лошадь, смеялся над их потешными детскими словами, учил быть мужчинами… Когда старшему исполнилось лет двенадцать, началось охлаждение – сыновья стали отдаляться, у них появилась своя жизнь, свои дела, а уважение и любовь к отцу таяли, сменялись опасением получить, если слишком распоясаются.
Пока жили в городе, в благоустроенной квартире, пока Елтышев ходил на службу, мог отключиться, усевшись на диван и уставившись в телевизор, эта отдаленность от сыновей не особенно сильно ощущалась. Да, старший, Артем, бесцветный, вечно усталый, ленивый, но ненавязчивый, незаметный. По целым суткам он мог валяться на своей кровати, листая какие-то книги или слушая музыку, и Николай Михайлович даже, случалось, забывал о нем, точнее – старался не замечать того, что он не работает, ничего не делает… Младший, Денис, намного более симпатичный Николаю Михайловичу, живой, смелый, задиристый, в итоге поплатился за свой характер – изувечил одного и сел. Конечно, подкосил, тем более что, как знал Елтышев, вдоволь насмотревшись на тех, кто побывал в заключении, к нормальной жизни Денис вряд ли вернется. Такие через полгода, через год, два снова срываются и снова садятся. Поэтому он и не разделял надежд жены, что вот Денис приедет и поможет им, и заживут все вместе крепкой семьей.
И вот так получилось, что на пороге старости, оказавшись в лачуге в одичавшей, гибнущей деревне, Николай Михайлович с женой не могли рассчитывать на помощь взрослых уже сыновей. Один сидит за глупую драку, другой попросту предал – предал в самое тяжелое время…
Потому что душой давно они были с Артемом чужими, Николай Михайлович смог пережить его смерть. Сам себе удивлялся, как это не сошел с ума, не свалился от разрыва сердца, а ощущает внутри почти спокойствие, даже какое-то облегчение.
Сотни раз потом он повторял мысленно свое движение, когда выбрасывал сына из сенок, казалось, снова и снова слышал тот звук удара головы Артема о железо печки. И, как наяву, разрезал уши крик жены, падающей рядом с сыном… И все же при всей жути произошедшего настоящего ужаса Елтышев не испытывал.