На пирушке у Мрозовского по случаю того, что мы находились в Грузии, Люсьена решила исполнить весь свой довольно потрёпанный кавказский репертуар.
Не успела она затянуть песню про несчастного и подлого Хаз-Булата, как с улицы неожиданно грянул, поддерживая Люсьену, могучий пьяный хор:
Ты уж стар, ты уж сед,
Ей с тобой не житьё!
Мы бросились к окнам. На тротуаре под домом сидела в обнимку толпа пьяных людей. Они покачивались и, тараща глаза, старательно орали песню, начатую Люсьеной.
Тогда Люсьена переменила репертуар и запела:
Город Николаев, французский завод…
Но хор с улицы не растерялся и дружно ответил:
А мене, мальчишке, двадцать первый год!
— Хватит! — крикнула Люсьена. — Сейчас я их собью с голоса!
Она запела непривычный для неё протяжный, лирический романс Чайковского:
Ни слова, о друг мой, ни вздоха…
Но непостижимым образом пьяный хор тотчас подхватил слова и вывел вторую строку романса с какой-то зловещей силой:
Мы бу-у-удем с тобой молчаливы…
Люсьена разъярилась. Она решила во что бы то ни стало перепеть грузин. Но они не сдавались, упорно заглушали Люсьену и время от времени пили за её здоровье, вытаскивая бутылки из карманов и чокаясь этими бутылками друг с другом с такой силой, что нежная Флора каждый раз вскрикивала.