На первый взгляд тот факт, что все главные мировые религии основываются на морали отрешенности, кажется несколько странным, поскольку все они действуют в рамках культур, где накопление богатства, власти и престижа возводит людей на верхние уровни иерархии. Накопление представляется полной противоположностью отрешенности. Эта загадочное несоответствие становится понятным, если посмотреть на него как на результат постепенного расхождения интересов божественных и земных: накопление было именно той деятельностью, которая выводила человека вперед в мирских делах, тогда как отрешенность от мирских забот обеспечивала ему первенство в делах духовных. Как только общее направление человеческой мысли и поступков начало склоняться к модели накопления, этот подход незаметно стали применять по отношению ко всему, включая и отрешенность: появилась возможность, упражняясь в самопожертвовании, накапливать духовные заслуги.
Отрешенность — зеркальное отражение накопительства, но с такой же иерархической структурой, с той же идеей достижения определенных высот путем борьбы и расчета, со столь же честолюбивым менталитетом. Может показаться, что противоположна сама суть этих понятий (жертвенность в противовес приобретательству), но таково лишь первое впечатление, поскольку форма и внутренние структуры того и другого одинаковы. Мораль накопительства предлагает стандарты «правильности», что позволяет измерить степень «неправильности» (эгоизма, греховности или отрицательной кармы), а потом, прибегнув к жертвенности, накапливать заслуги. Забавно, что религии, провозглашающие отказ от накопительства, основаны на собирании и накоплении духовных заслуг, то есть являются по сути своей накопительскими. Перед нами всего-навсего очередной пример того, как принцип взаимоисключения (или-или) порождает воинствующие противоположности, которые, пусть бессознательно, приводят именно к тому, с чем стараются покончить. Иерархический раскол между духовным (священным) и мирским порождает авторитаризм. Авторитарные иерархические структуры, в сущности, вырастают из отрешенности, всегда умеющей оправдать любую жертву во имя высшего идеала.