...Собственная душа! Собственная! Мой отец служит
королю, и когда он на коне врезается в гущу боевой схватки, он никогда не
думает о том, чтобы спасти собственное ничтожное тело. И его мало заботит
мысль, что оно может остаться на поле боя. Тогда почему же вы, воины Духа,
вечно каетесь, прячетесь по кельям да подвалам и всегда заняты только
самими собой, а мир, который вам следовало бы исправлять, идет своей
дорогой, и никто не видит и не слышит вас? Если бы вы так же мало
тревожились за свою душу, как воин за свое тело, вы приносили бы больше
пользы душам других людей.
- В ваших словах, госпожа, есть доля правды, - отозвался Аллейн. - Но
все-таки что, по-вашему, должны делать духовенство и церковь? Мне не ясно.
- Пусть бы они жили, как остальные люди, и так же работали, проповедуя
больше своей жизнью, чем словами. Пусть бы они вышли из своего уединения,
смешались с бедняками, познали те же страдания и радости, те же заботы и
удовольствия, те же соблазны и волнения, что и простой народ. Пусть
трудятся в поте лица своего, и гнут спину, и пашут землю, и берут себе
жен... Я поняла это, просто глядя из окна моей комнаты
и наблюдая за бедными монахами из монастыря, за их унылой жизнью, их
бесцельными ежедневными трудами. И я спрашивала себя: неужели добродетель
не годится ни на что иное, как засадить ее среди четырех стен, словно она
дикий зверь? А если добрые будут замыкаться от мира, а злые - разгуливать
на свободе, то разве не горе этому миру?