Когда машина поравнялась с будкой охраны у знакомых ворот, по радио тихо запел Гребенщиков:

Меня зовут семнадцатый Идам .
Меня вы знаете сами
По чаше с кровью, девяти ногам
И скальпу с волоса-ами...

Слова были мрачноватыми и, как это частенько случалось у Гребенщикова, не до конца понятными, но появление числа "17" (тридцать четыре деленное на два) было превосходным знаком. Именно такого проблеска света и не хватало перед жутким испытанием впереди. Степа почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
"Спасибо, Боб, - подумал он. - Ты единственный не продался..."