Нет, потому что шпик привязался к нему. К его длинным волосам. Йироус не состриг свои волосы. Шпика это взбесило, он приебался к парню и в конце концов отправил того в каталажку. Но что так разозлило шпика? Кому какое дело до чужой шевелюры? Полицейского взбесило то, что он почувствовал страх перед этим длинноволосым. Страх – вот что придало шпику злобу. Его напугало равнодушие. Йироусу все до лампочки. Его даже собственные волосы не интересуют. Диссидента шпик не испугался бы. Гэбуха любит диссидентов так же, как инкивизиция любила еретиков. Еретики только и думают о том, как бы почувствительнее достать защитников веры. Никто так не озабочен собственной репутацией, как еретики. Твой друг Гавел настолько озабочен, что пишет длинное письмо Гусаку. И ему в принципе неважно что писать: любовное послание или протест. Получаются, что оба они играют на одной половине поля. И Гусак может расслабиться: он диктует правила, это его игра. Население играет иначе, оно соглашается давать взятки за поступление в университет или за хорошую работу, оно достаточно заботится о себе, любимом, его шевелюры ничего не означают. А «Пластмассовые» на все кладут с прибором. Они неподкупны. Они приходят откуда-то со стороны, оттуда, откуда пришли музы. Они не еретики. Они язычники.