Раздался треск кустов, нечленораздельное бормотание, какие-то странные звуки, похожие на шлепки, — и в пещеру ввалился Гермий. Он передвигался на четвереньках, мотая головой, из всклокоченной шевелюры Лукавого сыпались травинки и прелая хвоя, осоловевшие глаза съехались к переносице; драная хламида с капюшоном куда-то пропала, но ее с успехом мог заменить оставшийся на Гермии хитон — некогда щегольской, а теперь такой же драный и грязный, как и утерянная хламида.
Знаменитые сандалии Лукавого летели следом за босым хозяином, возмущенно трепеща крылышками.
Пещера мгновенно наполнилась ароматом винного погреба.
— Д-да, бог! Вот т-такой! Прошу любить и ж-жаловать! Или не любить и не ж-ж-ж… и не ж-ж-ж…
Гермий неожиданно перестал жужжать и икнул.