Луна в Тарусе

Двенадцать часов. День июля десятый

исчерпан, одиннадцатый – не почат.

Меж зреющей датой и датой иссякшей —

мгновенье, когда телеграф и почтамт

меняют тавро на тавро и печально

вдоль времени следуют бланк и конверт.

До времени, до телеграфа, почтамта

мне дальше, чем до близлежащей, – о нет,

до близплывущей, пылающей ниже,

насущней, чем мой рукотворный огонь

в той нише, где я и крылатые мыши, —

луны, опаляющей глаз сквозь ладонь,

загаром русалок окрасившей кожу,

в оклад серебра облекающей лоб,

и фосфор, демаскирующий кошку,

отныне и есть моя бренная плоть.

Я мучу доверчивый ум рыболова,

когда, запалив восковую звезду,

взмываю в бревенчатой ступе балкона,

предавшись сверканью, как будто труду.

Всю ночь напролёт для неведомой цели

бессмысленно светится подвиг души,

как будто на ветку рождественской ели

повесили шар для красы и ушли.

Сообщник и прихвостень лунного света,

смотрю, как живет на бумаге строка

сама по себе. И бездействие это

сильнее поступка и слаще стиха.

С луной разделив ее труд и мытарство,

последним усильем свечу загашу

и слепо тащусь в направленье матраца.

За горизонт бытия захожу.