Правда, мое тщеславие, мое честолюбие страдали от Твоих, ставших для нас знаменитыми слов, которыми Ты приветствовал каждую мою книгу: «Положи ее на ночной столик!» <...> В моих писаниях речь шла о Тебе, я изливал в них свои жалобы, которые не мог излить на Твоей груди. Это было намеренно оттягиваемое прощание с Тобой, которое хотя и было предопределено Тобой, но происходило так, как мне того хотелось.
«Письмо отцу», Франц Кафка
Книга стала для меня своего рода импульсивным чтением. Случайно заметив её в планшете, я подумала, что было бы неплохо поближе познакомиться с Клаусом и другими членами семьи Манн. У Томаса, наиболее известного представителя этой удивительно талантливой семьи, я пока читала относительно мало. Но его «Волшебную гору» люблю и ценю. В планах есть «Будденброки».
Итак, чем же запомнился Клаус, помимо родства с Томасом Манном? Сама формулировка вопроса отражает влияние фигуры отца на судьбу Клауса. Основная цель данной биографии - показать литературное и историческое значение Клауса Манна, представить его читателю как независимого автора многих художественных текстов и эссе, ставших документами хаотичной и грозной эпохи.
Дневники и письма Клауса отражают наблюдательность, самоиронию, меланхолию и бесконечную горечь. Манн-младший остро ощущал надвигающуюся катастрофу, что отличало его от многих политических эмигрантов, бежавших от нацистского режима.
Одновременно с этим он мог демонстрировать наивность в своих оценках знакомых и друзей. А с кем только жизнь не сводила Клауса, в диапазоне от актёра Грюндгенса (бывший друг, вероятный возлюбленный и недолго зять Клауса, которого последний выведет в своём «Мефистофеле») до итальянского режиссёра Росселлини.
Быстро начинает ощущаться пристрастность автора. Фредерик Споттс, казалось, поставил своей целью убедить читателя, что Томас Манн был эталонно-плохим отцом для своих детей, за исключением, пожалуй, старшей дочери Эрики и младшей Элизабет.
Так, он практически не уделял внимания своему старшему сыну Клаусу, мог наказать, испытывал к нему не совсем отцовские чувства, когда тот был подростком… Когда Клаус начал пробовать себя в писательском ремесле, отец был крайне скуп на похвалу.
Ещё более серьёзным свидетельством против Томаса-отца можно считать поведение писателя после трагической гибели сына. Автор сообщает, что Томас и его жена Катя вскоре после смерти Клауса посетили Цюрихскую оперу и, по свидетельствам очевидцев, не выглядели огорчёнными. По мнению Споттса, Томас был «полным злобы» и «непрощающим» отцом. Однако это всего лишь интерпретация.
Томас, на протяжении многих лет привыкший скрывать свои чувства и сублимировать их в творчество, умел и считал правильным не выдавать своего горя на публике. Приводимые автором аргументы, на мой взгляд, не доказывают, что смерть сына не особо его огорчила. Автор «Волшебной горы», по его собственному признанию, считал себя ответственным за то, что случилось с Клаусом.
Один из наиболее уважаемых писателей XX века, безусловно, был личностью весьма своеобразной и противоречивой. То, что он был в целом плохим отцом, сложно опровергнуть. Томас отгородился от детей стенами кабинета, где он создавал свои художественные миры. Дети боялись шуметь, чтобы не потревожить отца. Томас, которого Клаус в своих дневниках называл Волшебником, был для них сродни божеству, с которым редко удаётся перемолвиться словом. С насущными проблемами они обращались к матери. Один из его младших сыновей не скрывал впоследствии своей неприязни к отцу и даже признался, что был рад его смерти, восприняв её как освобождение.
Был и позитивный момент – особая творческая атмосфера, царящая в доме. Дети с радостью вспоминали совместные чтения, когда мать, отец или бабушка читали вслух Диккенса, Шекспира или Гоголя.
Невольно задаёшься вопросом, помнили бы мы о Клаусе Манне, если бы не слава его знаменитого отца? По всей видимости, у Клауса был настоящий писательский талант.
Он писал так, как другие дышат.
Но нельзя исключать, что его произведения не издавались бы сегодня, современники не посещали бы его лекции, а Споттс не написал бы эту биографию (а вы бы сейчас не читали эту рецензию), носи Клаус другую фамилию. Словом, Томас оставил неизгладимый, в чём-то негативный, в чём-то положительный, отпечаток на судьбе сына, который даже в своих личных дневниках не отзывался об отце отрицательно. Исключения составляли те редкие случаи, когда обида переливалась через край.
Пройдёмся кратко по основным событиям.
В тридцатые, живя на чужбине, Клаус издавал журнал (Die Sammlung), где публиковались Фейхтвангер, Кокто, Пастернак, Ромен Роллан и многие другие. Наряду с высокой литературой, там публиковалась антинацистская сатира.
К сожалению, под давлением финансовых обстоятельств и нацистского правительства, журнал просуществовал недолго. У Клауса с ранних лет сложились близкие отношения с сестрой Эрикой, с которой они были почти ровесниками и очень похожи внешне. Оба любили людей своего пола, ненавидели нацистский режим и находили отдушину в творчестве. И брат, и сестра были эксцентричны, не боялись вызвать скандал и отличались чувством справедливости, когда едва ли получается не замечать, как унижают тех, кто отличается от пропагандируемого стандарта.
Клаус и Эрика убеждали отца публично заявить о своём отношении к гитлеровскому режиму. Известно, что мнение Эрики было важно для отца. Именно старшая дочь своим осуждающим письмом повлияла на отца, который после долгих колебаний решился громко осудить нацистский режим. Старший сын влияния на отца практически не имел. Автор, утверждает, что Клаус, хотя и мог изредка получить похвалу, воспринимался отцом как «плохо воспитанный зануда».
Гражданская позиция Клауса вызывает уважение. Он был одним из первых, кто открыто выступил против гитлеровского режима. Но утверждать, как это делает автор, что Клаус видел яснее всех, что Гитлер «синонимичен войне», звучит слишком категорично. Его дядя Генрих Манн был не меньше убеждён в этом, если память мне не изменяет.
Ситуация накалялась, в 1938 Томас Манн с супругой, не чувствуя себя в безопасности, переехали в Америку, где обосновались и Клаус с Эрикой. Они уже имели опыт работы с американской публикой.
В США Клаус продолжал давать лекции (одна из популярных тем - «Семья против диктатуры») и организовывать встречи, где он пытался объяснить американцам европейские дела и доказать им, что в конечном итоге нацизм угрожает поглотить и их.
В трактовке автора Клаус – человек без удачи. Несмотря на то что по крайней мере некоторые его литературные работы получали высокие оценки критиков, их мало публиковали. Клаус привык, что издатели ему отказывают, а его планы не находят отклика.
Эрика в какой-то момент оказалась более успешной. Её «School for Barbarians: Education Under the Nazis» была опубликована на немецком и английском и успешно продавалась. Здесь тоже не обошлось без отцовской руки. Томас написал введение к работе дочери, которое предсказуемо стимулировало продажи. Томас такой чести от отца не удостаивался.
Автор не только подчёркивает антагонизм между отцом и сыном, распространяющийся даже на музыку Вагнера, но и ищет повод осудить автора «Будденброков». Можно предположить, что Споттс, приводя цитаты из дневников, намеренно фокусирует всё внимание на негативе. Он будто применяет к текстам своеобразный фильтр, отбирая те высказывания Клауса, Томаса или Кати, которые говорят о проблематичных отношениях.
Упоминает Споттс и про то, какое равнодушное письмо Томас написал больному сыну, когда тот проходил лечение от наркотической зависимости, и то как он отозвался на смерть Клауса, а именно:
Несмотря на всю поддержку и любовь… он [Клаус] оказался неспособен на преданность и благодарность.
Это высказывание можно объяснить беспокойством Томаса за жену и особенно Эрику, для которой Клаус был родной душой.
Но Споттс «забыл» упомянуть следующие слова Томаса: «Моё отношение к Клаусу было сложным и не без чувства вины, так как само моё существование с самого начала бросало на него тень».
Согласно автору, военная служба Клауса была практически единственным, что вызвало в отце настоящее уважение. Томас прекрасно знал, как мало его сын подходит для этого занятия и гордился, что Клаус в тридцать шесть лет принял решение записаться в американскую армию.
Клауса поразил расизм, процветающий тогда в армейской среде. Темнокожие американцы годились для того, чтобы умирать за страну, но были недостаточно хороши, чтобы оставаться в одной палатке с белыми американцами.
Пройдя подготовку, он отправляется в Европу, где будет сначала работать с пленными, а затем станет репортёром – роль, для которой он прекрасно подходил.
Прибыв после войны в Чехословакию, Клаус поставит своей целью разыскать бывшую жену дяди Генриха (чешскую актрису еврейского происхождения Марию Канова) и их дочь...
Автор вначале тонко замечает, что биографы часто очень мало знают о своих героях. Но это не мешает ему самому порой попадать в ту же ловушку мнимого «всезнайства». Так, рассказывая о смерти Клауса в Каннах от передозировки, Споттс отстаивает версию несчастного случая, а не самоубийства. Это возможно. Потрясённая Эрика не верила, что брат мог так поступить, не оставив прощальной записки. Автор отмечает, что незадолго до смерти Клаус как раз наметил творческий план на ближайшие десять лет.
Однако есть достаточно аргументов против. На последнем жизненном этапе Клаусу не везло ни в работе, ни в любовных отношениях. Он испытывал финансовые трудности. Сопровождавшее его уже долгие годы ощущение одиночества и бездомности нарастало. При этом он вёл активную социальную жизнь, продолжал писать и много читать, как он это делал на протяжении всей жизни.
После войны Клаус был отвергнут немецкой публикой, которая воспринимала его как эмигранта, утратившего связь с германскими реалиями. Для американского литературного мира он оставался чужаком. В довершение ко всему, Клаус и Эрика серьёзно отдалились друг от друга.
Для Клауса на протяжении большей части жизни с разной степенью интенсивности было присуще то, что можно ёмко окрестить по-немецки как Todessehnsucht (тоска по смерти).
Вспоминается героиня совсем другой эпохи и судьбы, которая тоже трепетно относилась к смерти, считая её «пробным камнем» жизни, - американская поэтесса Эмили Дикинсон.
В своих дневниках Клаус часто призывал смерть, видя в ней бесконечное спокойствие, подобие нирваны. Он не скрывал, что допускает суицид, и даже совершил одну безуспешную попытку…
Словом, очевидно только одно - мы не знаем, что произошло в тот трагический день в гостиничном номере в Каннах.
Перечитав рецензию, заметила, как много места я уделила взаимоотношениям отцов и детей. Книга, конечно, никак не ограничивается этим. Автор подробно описывает литературные труды Клауса, его разноплановость и работоспособность, несмотря на проблемы со здоровьем. К примеру, он написал биографию Чайковского, в которой, по мнению многих, позволил себе множество автопроекций, сделав её отчасти своеобразной духовной автобиографией.
При этом тема Томаса-Клауса проходит магистральной линией сквозь всю историю.
Что бы Клаус ни делал, слава отца всегда преследовала и насмехалась над ним.
Он постоянно боролся за то, чтобы его воспринимали как самостоятельную единицу, а не «сына Томаса Манна». Это ему удалось лишь посмертно.
Один из знакомых Клауса, психиатр по профессии, высказал горькую мысль: «Я думаю, если бы Клаус пережил своего отца, он бы освободился от его властного присутствия и мысли о суициде покинули его».
Подведём некоторые итоги.
Автор подошёл к поставленной задаче – написать биографию писателя, журналиста и непоколебимого противника нацизма Клауса Манна – с должной деликатностью и вниманием к деталям. Искренняя симпатия биографа к своему герою передаётся читателю и способствует тому, что Клаус обретает вторую жизнь.
Книга, на страницах которой мы встречаем многих знаменитых деятелей культуры первой половины прошлого столетия, написана увлекательно.
Главный недостаток, на мой взгляд, связан с предвзятостью автора к Томасу Манну. Из названия («про́клятое наследие») ясно, что во многом неудачи и проблемы Клауса будут представлены как результат его принадлежности к семье Манн. Автор с горечью отмечает, что даже после окончания Второй мировой, когда Клаус был уже автором многих произведений, его по-прежнему называли «сыном Томаса Манна».
Однако в своих трактовках Споттс, на мой взгляд, несколько превышает лимит, уместный в нехудожественных книгах. Он часто даёт создателю «Волшебной горы» негативно окрашенные оценочные характеристики («малодушный», «безразличный», «непонимающий»).
Подробно описывая, как ярко сияющая звезда Томаса омрачила жизнь его отпрыска, автор упускает из виду некоторые положительные аспекты такого родства.
К тому же некоторые особенности отношения Томаса к сыну объясняются той средой, из которой он сам происходил, и полученным им воспитанием. Если дети Томаса и Кати страдали от холодности и непонимания, то сам Томас, вероятно, тоже вырос в очень непростой семье. Достаточно упомянуть, что две его сестры свели счёты с жизнью. В некотором смысле дети были свободнее, чем их родители. Томас, человек иной формации, всю жизнь подавлял гомосексуальные наклонности и переводил их в плоскость искусства, тогда как Клаус и его старшая сестра претворяли свои желания в жизнь.
Закончить эту невесёлую рецензию хочется на оптимистичной ноте.
Клаус был талантлив, импульсивен, полностью отдавался работе над тем, что его увлекало, старался внести свой вклад в борьбу с нацистской идеологией, имел смелость открыто заявлять о своих склонностях и готов был своим пером защищать тех, кого несправедливо преследовали.
Томас, Катя и дети, лето 1924 г.
P.S. Есть хороший фильм о семье Манн, где художественные эпизоды чередуются с документальными.
