То, что люди восхваляют и прославляют, -- хорошо, то, что они порицают и осуждают, -- плохо. Опровержение
Этот софизм ложен с четырех точек зрения: он не учитывает возможного невежества, недобросовестности, партийной пристрастности и, наконец, самого склада характера тех, кто хвалит или осуждает. Что касается невежества, то какое имеет значение для определения добра и зла мнение толпы? Разве неправ был Фокион, который, видя, что народ приветствует его более горячо, чем обычно, спросил: "Может быть, я ненароком совершил ошибку?" ^ Недобросовестность проявляется в том. что те, кто хвалит и осуждает, чаще всего преследуют при этом собственные интересы и не говорят того, что они в действительности чувствуют:
хвалит товар чересчур, лишь сбыть его с рук замышляя ^.
И точно так же покупатель говорит: "Плохой, плохой товар, но, когда отойдет в сторону, будет хвастаться покупкой" ^. Если же говорить о влиянии партийной пристрастности, то ведь всякому прекрасно известно, что люди обычно без всякой меры превозносят сторонников своей партии и, наоборот, незаслуженно принижают своих противников. Наконец, влияние характера людей сказывается в том, что некоторые уже самой природой созданы склонными к рабской лести; другие же, наоборот, от природы насмешливы и злы; так что в своих похвалах и осуждениях люди повинуются только особенностям своего характера, весьма мало беспокоясь об истине. Софизм II
То, что хвалят даже враги, -- великое благо, а то, что порицают даже друзья, -- великое зло.
Мне кажется, что софизм этот исходит из предпосылки, что слова, сказанные нами против воли вопреки нашим чувствам и склонностям, являются, как полагают, результатом силы истины, заставляющей нас произнести их. Опровержение
Этот софизм ложен, ибо он не учитывает возможной хитрости как недругов наших, так и друзей. Ведь враги иной раз хвалят нас не попреки своей воле и вовсе не отступая перед силой истины, а думая лишь о том, чтобы вызвать этими похвалами ненависть к нам и навлечь на нас какую-нибудь опасность. Поэтому у греков имел большое распространение предрассудок, что если кого-нибудь похвалят не от чистого сердца, а с намерением повредить ему, то у этого человека на носу выскакивает прыщ. Этот софизм ложен еще и потому, что враги иногда обращаются к похвалам как к некоему вступлению, для того чтобы потом свободнее и злее клеветать на нас. С другой стороны, этот софизм ложен еще и потому, что он не принимает во внимание возможной хитрости наших друзей. Ведь друзья иной раз признают наши недостатки и говорят о них совсем не потому, что их вынуждает поступать так сила истины; напротив, они выбирают такие недостатки, которые меньше всего способны принести вреда нашей репутации, чтобы показалось, что во всех остальных отношениях мы являемся замечательными людьми. Наконец, этот софизм ложен еще и потому, что друзья также прибегают к упрекам как к своего рода вступлениям (подобно тому, что говорилось о похвалах врагов) для того, чтобы затем свободнее и щедрее похвалить нас. Софизм III
То, лишение чего есть благо, тем самым является злом, то, лишение чего есть зло, тем самым является благом. Опровержение
Этот софизм ложен по двум соображениям: он не учитывает существования различных степеней добра и зла, а также и того, что может существовать различная последовательность добра и зла. Что касается первого соображения, если для человеческого рода, допустим, было благом перестать употреблять в пищу желуди, то из этого отнюдь не следует, что сами по себе желуди плохи; просто желуди хороши, но хлеб еще лучше ^. Точно так же из того факта, что для народа Сиракуз было несчастьем лишиться Дионисия Старшего, не следует, что сам этот Дионисий был хорош; он был всего лишь не так плох, как Младший ^. Относительно же второго соображения можно сказать, что лишение какого-то блага дает место злу, но иногда ведет за собой большее благо, как например, когда опадает цветок, на его месте появляется плод. Точно так же и освобождение от какого-нибудь зла не всегда дает место благу, но иногда сменяется еще большим злом. Ведь когда Милон уничтожил своего врага Клодия, он тем самым погубил и основание, и источник своей славы ^. Софизм IV
То, что соседствует с добром или злом, тем самым тоже является добром или злом; то же, что далеко от добра, есть зло, а то, что далеко от зла, -добро.
Это одно из свойств природы -- располагать близко друг к другу явления и вещи, сходные по своей сущности; явления же, противоположные по своей природе, располагаются на определенном расстоянии друг от друга, потому что все радуется соединению с дружественным себе и освобождению от враждебного. Опровержение
Этот софизм ложен по трем соображениям: он упускает из виду возможность а) лишения средств к существованию, б) затемнения одного предмета другим, в) помощи одного другому. Поясним это на примерах. Говоря о лишении средств к существованию, мы имеем в виду следующее: то, что является в своем роде самым значительным и самым выдающимся, привлекает к себе, насколько это возможно, все находящееся по соседству и почти лишает его возможности к существованию. Именно поэтому никогда нельзя встретить густой кустарник рядом с большими деревьями. Очень верно заметил кто-то: "Рабы богача -самые жалкие рабы". Не менее удачно и ироническое замечание другого человека, сравнившего службу во дворцах правителей с кануном праздников -они вплотную приблизились к праздникам, но сами еще принадлежат посту. Под затемнением мы понимаем следующее: все выдающееся в своем роде обладает той особенностью, что, если даже оно не ослабляет и не лишает возможности существования находящееся рядом с ним, оно все же затемняет его и оставляет в тени. Эту особенность астрономы отмечают и в отношении Солнца: хотя оно с виду представляется хорошим, при приближении и соединении оказывается плохим. Наконец, о помощи одного другому: дело в том, что вещи сближаются и соединяются не только благодаря общности и природному сходству, но весьма часто (особенно в гражданских делах) зло прибегает к помощи добра, чтобы спрятаться за ним и укрыться под его покровительством. Поэтому преступники ищут убежища в храмах богов и сам порок скрывается в тени добродетели:
Часто таится порок в близком соседстве с добром ".
Наоборот, и добро порой соединяется со злом не благодаря их общности, но для того, чтобы изменить его и обратить в благо. Поэтому врачи чаще приходят к больным, чем к здоровым, а Спасителя нашего упрекали в том, что он беседовал с откупщиками и грешниками. Софизм V
Та партия или группа, которой остальные группы единодушно присуждают второе место (так как каждая из них первое место отводит себе), по-видимому, является лучшей, чем все остальные: ведь первое место каждая из них берет себе из честолюбия, второе же присуждает, оценивая действительные заслуги этой группы.
Именно так рассуждает Цицерон, доказывая, что школа академиков, защищающая принцип акаталепсии, была лучшей философской школой. "Спроси стоика, -- говорит он, -- какая философская школа является лучшей, и он поставит свою школу выше остальных, а затем спроси его, какой школе принадлежит второе место, и он назовет школу академиков. Задай такие же вопросы эпикурейцу (который не может вынести даже самого вида стоика), и он, поместив свою школу на первое место, второе место отдаст академикам" ^. Точно так же если государь спросит каждого из соискателей на какую-нибудь вакантную должность, кого бы они рекомендовали на это место после себя, то весьма вероятно, что их мнения сойдутся на том из них, кто более всего достоин и заслуживает в первую очередь этого места. Опровержение
Этот софизм ложен, ибо он не учитывает влияния зависти. Ведь люди обычно ставят непосредственно после себя и своей партии и выражают свои симпатии той группе, которая среди остальных отличается своей слабостью и робостью и которая тем самым приносит им как можно меньше неприятностей; они делают это из желания вызвать ненависть к тем, кто первым допустил выпады против них и причинил им неприятности. Софизм VI
Если самая замечательная и выдающаяся часть какого-то целого превосходит такую же часть другого целого, то и в целом первое сохраняет превосходство.
Сюда же относятся известные формулы: "Не будем блуждать в общих определениях. Сравним какой-нибудь частный факт с другим частным фактом" и т. п. Опровержение
Этот софизм представляется достаточно убедительным и носит скорее диалектический, чем риторический характер, Но все же он иногда может ввести в заблуждение. Прежде всего потому, что существует немало вещей весьма непрочных, которые тем не менее, если им удается избежать грозившей им опасности, превосходят все остальные; и, таким образом, будучи в родовом отношении худшими, ибо они чаще подвергаются опасности и гибнут, с отдельных случаях оказываются более сильными и замечательными. К числу таких вещей принадлежит, например, мартовская почка, о которой французская пословица говорит: "Парижский мальчишка и мартовская почка: если они выживут, то стоят десяти других". Иначе говоря, в родовом отношении майская почка превосходит мартовскую, однако в отдельных случаях лучшая мартовская почка превосходит лучшую майскую. Во-вторых, этот софизм ложен еще и потому, что природа проявляет себя в некоторых родах и видах более равномерно, а в других -менее равномерно, например можно наметить, что в более теплом климате, как правило, рождаются более одаренные люди, но, с другой стороны, талантливые люди, родившиеся на севере, превосходят своими дарованиями самые выдающиеся таланты южных стран. Подобным же образом в многочисленных военных столкновениях, если бы дело решалось поединком между отдельными воинами, то победа, возможно, досталась бы одной стороне, а если в бой вступают все войска, то победа может оказаться на другой стороне. Ведь все выдающееся и исключительное зависит от случая, роды же подчиняются порядку, установленному самой природой. Более того, в родовом отношении металл дороже камня, но ведь алмаз драгоценнее золота. Софизм VII
То, что содействует сохранению вещи, -- благо; отсутствие путей к отступлению -- зло, ибо не иметь возможности отступить -- это род бессилия; сила же -- это благо.
В связи с этим вспоминается басня Эзопа о двух лягушках, которые во время страшной засухи, когда нигде не было воды, стали раздумывать о том, что же им делать. Первая сказала: "Спустимся в глубокий колодец, ведь невероятно, чтобы там не было воды". Вторая же так возразила ей: "Ну, а если там вдруг не окажется воды, каким образом мы сможем выбраться оттуда?" Этот софизм основан на убеждении, что действия человеческие настолько ненадежны и опасны, что лучшим представляется то, что дает наибольшие возможности для бегства. Сюда относятся распространенные формулы: "Ты окажешься совершенно связанным"; "Ты возьмешь у судьбы не столько, сколько захочешь" и т. д. Опровержение
Этот софизм ложен прежде всего потому, что в человеческих действиях судьба требует всегда какого-то определенного решения. Ведь, как тонко заметил кто-то, "даже ничего не решать -- это уже решать что-то", так что весьма часто отказ от определенного решения ставит перед нами больше проблем, чем если бы мы приняли какое-то решение. Эта своеобразная болезнь ума весьма похожа на ту, которую мы встречаем у скупых людей, только в данном случае речь идет не о страсти сохранять в неприкосновенности свои богатства, а о страсти сохранять право и возможность выбора. Действительно, скупой не желает пользоваться своим богатством, чтобы ничего не брать из него; точно так же и подобного рода скептик не желает ничего предпринимать, чтобы все его духовное достояние осталось в неприкосновенности. Во-вторых, этот софизм ложен и потому, что он не учитывает того, что необходимость и то, что выражается словами "Жребий брошен", придают людям решительность; как сказал кто-то: "В остальном вы равны с врагами, но вы превосходите их, потому что у вас нет выхода" ^. Софизм VIII
Несчастье, которое человек навлекает на себя по собственной вине, является большим злом, чем то, которое обрушивается на нас со стороны.
Причина этого явления состоит в том, что сознание собственной вины удваивает страдание; наоборот, сознание того, что за тобой нет никакой вины, дает великое утешение в несчастье. Поэтому-то поэты и стараются всячески выделить как особенно близкие к отчаянию такие страсти, когда обвиняют самого себя и страдают от сознания своей вины:
Провозглашает себя преступной виновницей бедствий *".
Наоборот, сознание невиновности и исполненного долга облегчает и ослабляет несчастья выдающихся людей. Кроме того, когда несчастье исходит от других, каждый имеет возможность свободно жаловаться на свое горе, и это облегчает душевную боль, освобождая сердце от щемящей тоски. Ведь мы всегда негодуем на то, что является результатом людской несправедливости, мечтаем о мщении или, наконец, умоляем о божественном возмездии либо ждем его; более того, если даже это удар самой судьбы, существует все же какая-то возможность пожаловаться на наш рок:
Всех -- и богов, и светила жестокие мать призывала".
Наоборот, когда человек по собственной вине навлек на себя какое-то несчастье, острие страдания направляется внутрь и еще сильнее ранит и пронзает душу. Опровержение
Этот софизм ложен прежде всего потому, что он забывает о надежде, этом великом лекарстве от страданий, Ведь исправление вины очень часто может зависеть от нас самих, тогда как не в нашей власти отвести от себя удары судьбы. Поэтому Демосфен не раз обращался к своим согражданам со следующими словами: "То, что в прошлом было очень плохим, для будущего окажется наилучшим. Но что же это такое? А это как раз то, что из-за вашей бездеятельности и по вашей вине ваши дела идут так плохо. Ибо, если бы вы полностью исполнили свой долг и, несмотря на это, положение ваше было таким же тяжелым, как и теперь, у нас не было бы даже надежды на то, что когда-нибудь в будущем оно улучшится. Но так как главной причиной ваших несчастий были паши же собственные ошибки, то во всяком случае следует верить, что, исправив их, вы обретете вновь вашу былую славу" ^. Подобным же образом Эпиктет, говоря о степенях спокойствия души, самое последнее место отводит тем, кто обвиняет других; более высоко он ставит тех, кто обвиняет самих себя; на высшую же ступень он помещает тех, кто не винит ни других, ни самих себя"". Во-вторых, этот софизм ложен и потому, что он забывает о присущей человеческой душе гордыне, из-за которой люди с большим трудом сознаются в собственных заблуждениях. Чтобы избежать такого признания, люди проявляют весьма значительную выдержку в тех несчастьях, которые они навлекли на себя по своей собственной вине. Ведь люди, которые безгранично возмущаются и негодуют, когда совершено какое-то преступление и еще неизвестно, кто его совершил, тотчас же умеряют свое негодование и умолкают, если потом обнаружится, что виновником его является сын, жена или кто-нибудь из близких; так же происходит и тогда, когда случается нечто такое, из-за чего мы вынуждены принять вину на самих себя. Это особенно часто можно заметить среди женщин: если их постигла какая-то неудача (а они действовали против воли родителей и друзей), то они будут тщательно скрывать любое несчастье, которое явилось результатом их опрометчивых поступков. Софизм IX
Степень лишения представляется чем-то большим, чем степень уменьшения, и опять-таки степень начинания представляется чем-то большим, чем степень приращения.
Существует математическое правило: нет никакого отношения между ничем и чем-то. Таким образом, степень отсутствия и присутствия представляется большей, чем степени увеличения и уменьшения. Например, для одноглазого человека тяжелее потерять один глаз, чем для человека, имеющего оба глаза; точно так же человеку, имеющему много детей, будет значительно тяжелее потерять последнего оставшегося сына, чем до этого всех остальных. Поэтому и Сивилла, после того как сожгла две первые книги, цену третий увеличила вдвое ^, потому что потеря этой третьей книги была бы степенью лишения, а не уменьшения. Опровержение
Софизм этот ложен прежде всего потому, что он забывает о тех случаях, когда польза какой-то вещи зависит от ее достаточности, т. е. определенного количества. Ведь если кто-то будет обязан под страхом наказания заплатить к определенному сроку какую-то денежную сумму, то ему будет тяжелее, если не хватит единственного золотого, чем, если при условии, что этот единственный золотой он не сможет добыть, ему будет нехватать еще десяти золотых. Точно так же когда кто-то растрачивает свое состояние, то для него опаснее тот первый долг, который пробил первую брешь в его имуществе, чем последний, который привел его в конце концов к разорению. Здесь вспоминаются общераспространенные формулы: "Поздно проявлять бережливость, когда вино осталось на дне" "; "Нет никакой разницы, не иметь решительно ничего или иметь то, от чего тебе нет никакой пользы" и т. д. Во-вторых, этот софизм ложен еще и потому, что он забывает о важнейшем принципе природы: "Уничтожение одного есть рождение другого" ^. Из этого принципа вытекает, что иногда сама степень полного лишения приносит не так много вреда, потому что дает человеку повод и стимул к поискам новых решений. Именно поэтому так часто жалуется Демосфен перед своими согражданами, говоря, что "те невыгодные и позорные условия, которые они приняли от Филиппа, являются в сущности почвой для их малодушия и бездеятельности; лучше бы они вообще лишились всех средств к существованию, ибо в таком случае они вынуждены были бы проявить какую-то энергию в поисках средств спасения" ". Я знал одного врача, который, когда к нему обращались с жалобами на недомогание изнеженные дамы, отказывавшиеся однако от всех лекарств, обычно не без остроумия, но достаточно резко говорил им: "Вам нужно заболеть посерьезнее, тогда-то уже вы примете любое лекарство". Более того, сама степень лишения, т. е. крайней нужды, может оказаться полезной для пробуждения не только энергии, но и терпения.
Что же касается второй части этого софизма, то она опирается на то же основание, что и первая, т. е. речь идет о степенях присутствия и отсутствия. Исходя из этого так много говорят о начале дела:
Тот уж полдела свершил, кто начал... ".
Отсюда же вытекает и предрассудок астрологов, выносящих суждение о характере и судьбе человека на основании момента его рождения или зачатия. Опровержение
Этот софизм ложен прежде всего потому, что, как известно, в некоторых случаях начало есть не что иное, как то, что Эпикур называет в своей философии попытками ^, т. е. какими-то первыми опытами, которые не имеют никакого значения, если не будут повторены или продолжены. Поэтому в данном случае вторая ступень представляется более важной и более значительной, чем первая, подобно тому как в упряжке цугом последний конь сильнее тянет повозку, чем первый. Точно так же весьма метко говорится: "Ответная брань -причина драчки". Ведь первое оскорбление могло бы остаться без последствий, если на него не ответить такой же бранью. Во-вторых, этот софизм ложен еще и потому, что он не обращает внимания на значение настойчивости в действиях, которая особенно нужна для продолжения дела, а не для его начинания. Ведь первый порыв, может быть, порожден случайностью или самой природой, но только зрелое чувство и здравое суждение приводят к твердости. В-третьих, этот софизм ложен еще и потому, что он упускает из виду те явления, природа которых и обычное направление развития противоположны направлению начатого дела, так что первое начинание постоянно кончалось бы ничем, если бы и далее не прилагались усилия. Это как раз то, о чем говорится в известных пословицах: "не идти вперед, значит идти назад", "кто не выиграет, тот проиграет". То же самое происходит при подъеме на гору или когда приходится грести против течения. Наоборот, если идти под гору или грести по течению, то начало действия имеет гораздо более важное значение. Далее, этот пример распространяется не только на степень начинания, т. е. перехода от возможности к действию в сравнении с переходом от действия к росту, но и на переход от невозможности к возможности в сравнении с переходом от возможности к действию. Ибо переход от невозможного к возможному кажется более важным, чем от возможного к действительному. Софизм Х
Истина важнее мнения. Действие, вызванное чужим мнением, можно обозначить как то, чего бы человек не стал делать, если бы считал, что это останется неизвестным.
Эпикурейцы, говоря о концепции счастья стоиков, которое те видели в добродетели, считают его подобным счастью актера на сцене: ведь если актер не встречает одобрения публики, он тотчас же приходит в уныние. Поэтому они в насмешку называют его театральным благом. Иначе обстоит дело с богатством, о котором поэт сказал:
"Пусть их освищут меня", говорит, "но зато я в ладоши
Хлопаю дома себе как хочу..." °°
Точно так же говорится и о наслаждении:
...скрывая в глубине радость,
На лице же выражая притворную стыдливость ^. Опровержение
Этот софизм несколько тоньше остальных, хотя ответить на приведенный пример сравнительно легко. Ведь добродетель избирают не только под влиянием общественного мнения, но и потому, что существует известный принцип: "Каждый должен больше всего стыдиться самого себя" ^. Так что порядочный человек останется одним и тем же как наедине с собой, так и на глазах у людей, хотя, пожалуй, добродетель все же в какой-то мере усиливается благодаря похвалам, подобно тому как тепло усиливается отражением. Но все это лишь отрицает предположение, но не раскрывает ложности самого софизма. Опровержение же его таково. Даже если предположить, что люди избирают добродетель (особенно ту, которая проявляется в трудностях и конфликтах) лишь потому, что за ней обычно следуют восхваления и слава, то из этого вовсе не вытекает, что к добродетели не стремятся прежде всего ради нее самой. Ибо стремление к славе может быть лишь побудительной причиной или sine qua non, но ни в коем случае не может быть действующей или устанавливающей (constituans) причиной. Например, если из двух коней один, не нуждаясь в шпорах, вполне прилично выполняет все, что от него требуют, а другой, если его пришпорить, намного превосходит первого, то я полагаю, что именно этот последний одержит победу и будет признан лучшим конем. И ни на кого, кто находится в здравом рассудке, не произведут никакого впечатления слова: "Уберите прочь этого коня, ибо все его достоинства зависят от шпор". Ведь поскольку шпоры -- это обычное орудие всадника, не приносящее ему никаких неудобств и неприятностей, то не следует умалять достоинства коня, нуждающегося в шпорах; точно так же как и конь, который, не нуждаясь в шпорах, оказывается удивительно послушным, становится тем самым не лучше первого, но лишь более приятным. Подобным же образом слава и уважение служат своего рода шпорами для добродетели; и хотя без них добродетель проявила бы себя несколько слабее, однако, поскольку они всегда сопровождают ее, даже если их и не приглашают, ничто не мешает тому, чтобы к добродетели также стремились и ради нее самой. Таким образом, можно с полным основанием опровергнуть вышеприведенное положение: "Указанием на то, что действие совершается под влиянием общественного мнения, а не по требованию добродетели, служит то, что человек не совершил бы этого поступка, если бы считал, что он останется неизвестным". Софизм XI
То, что добыто нашими усилиями и трудом, является большим благом по сравнению с тем, что является результатом чужого благодеяния или милости судьбы.
Этот софизм строится на следующих основаниях: во-первых, это надежда на будущее. Дело в том, что не всегда можно быть уверенным в чужой милости или в благосклонности судьбы; собственная же энергия и способности всегда при нас, и после того, как мы с их помощью достигнем какого-то результата, в нашем распоряжении остаются те же самые орудия, готовые к новым свершениям, только, пожалуй, ставшие еще более надежными в результате приобретенного нами навыка и успеха в их использовании. Во-вторых, известно, что, когда мы получаем что-то благодаря чужому благодеянию, мы становимся обязанными за это благо другим людям, тогда как то, что мы добываем собственными силами, не несет с собой никакой тягостной для нас обязанности. Даже если божественное милосердие ниспошлет нам свою милость, то она требует какого-то воздаяния за божественную благость, что весьма неприятно людям дурным и нечестным, тогда как в первом случае происходит то, о чем говорит пророк: "Ликуют и радуются, поклоняются сетям своим, приносят жертвы силкам своим и тенетам" ^. В-третьих, известно, что то, что не добыто нашими собственными усилиями, не несет с собой славы и уважения. Ведь счастье вызывает известное восхищение, но еще не похвалу. Как говорит Цицерон, обращаясь к Цезарю: "У нас есть, чему удивиться, но мы ждем того, что можно похвалить" ^. В-четвертых, то, что добыто собственными усилиями, почти всегда требует большого труда и энергии, что уже само по себе доставляет людям какое-то наслаждение; как говорит Соломон: "Сладка пища, добытая охотой". Опровержение
Существуют четыре противоположных довода, которые приводят к противоположным выводам и могут выступать как своего рода опровержения вышеприведенных положений. Прежде всего счастье представляется людям неким знаком и доказательством божественного благоволения и потому порождает в нас самих чувство уверенности и бодрости, в остальных же людях оно вызывает чувство уважения и почтения к счастливцу. Но счастье включает в себя и случайности, к которым добродетель не имеет почти никакого отношения. Например, Цезарь, желая поднять дух кормчего корабля, на котором он плыл, сказал: "Ты везешь Цезаря и его счастье" ^. Потому что, если бы он сказал: "Ты везешь Цезаря и его добродетель", это было бы совсем неважно для человека, захваченного страшной бурей, и никак не могло бы успокоить его. Во-вторых, все то, что исходит от наших собственных достоинств и энергии, может явиться объектом подражания и тем самым доступно другим людям, тогда как счастью нельзя подражать и оно составляет неотъемлемую собственность отдельного человека. Поэтому-то, как известно, вообще все естественное ставится выше искусственного, ибо оно исключает возможность всякого подражания. То же, что доступно подражанию, тем самым оказывается общедоступным. В-третьих, блага, доставшиеся нам благодаря счастью, представляются дарами, а не благами, купленными трудом; наоборот, то, что добыто нашими собственными усилиями, можно сравнить с тем, что куплено за определенную плату. Поэтому очень тонкое наблюдение высказывает Плутарх, говоря о деяниях Тимолеонта, человека исключительно счастливого, и сравнивая их с деяниями Агесилая и Эпаминонда, живших с ним в одно время: "Деяния его были подобны песням Гомера, которые при всем их совершенстве кажутся текущими свободно, без всяких усилий и свидетельствуют о гении их творца" ^. В-четвертых, известно, что все неожиданное, случившееся вопреки нашим ожиданиям, приятнее людям и доставляет им больше наслаждения. Но это ни в коей мере не выпадает на долю того, что добыто собственными усилиями и стараниями. Софизм XII
То, что состоит из большего числа делимых частей, больше того, что состоит из меньшего числа частей и обладает большим единством, ибо все рассматриваемое по частям кажется большим. Поэтому множественность частей несет в себе представление о большой величине. Но множественность частей производит еще более сильное впечатление, если отсутствует порядок, потому что беспорядочность создает впечатление бесконечности и мешает восприятию явления.
Ложность софизма обнаруживается уже с первого взгляда и как бы осязаема, так как впечатление о большей величине целого может определяться не только числом частей, но и их размером. Однако этот софизм довольно часто силой увлекает за собой воображение и даже покушается на чувственное восприятие. Ведь дорога, проходящая по равнине, на которой не встречается ни одного предмета, способного привлечь взор, кажется нашему взгляду короче такой же дороги, проходящей по местности, на которой можно увидеть деревья, здания или еще что-нибудь, что дает возможность измерять промежутки пути и делить весь путь на части. Точно так же богатому человеку представляется, что он стал еще богаче после того, как он разложит свои богатства по сундукам и мешкам и расставит их перед собой. В создании впечатления о величине предмета немалую роль играет разделение предмета на большее число частей и рассмотрение каждой из них в отдельности. Но все это производит еще большее впечатление на воображение, если происходит беспорядочно и хаотически, потому что беспорядочное смешение вещей порождает представление об их обилии. Ведь то, что демонстрируется и предлагается нам в определенном порядке, с одной стороны, свидетельствует об ограниченной численности, а с другой -- дает надежное доказательство того, что ничто не было упущено. Наоборот, то, что является перед нами в хаотическом состоянии, не только считается обильным, но и оставляет возможность предположить, что существует еще множество вещей, которые остались без внимания. Опровержение
Софизм этот ложен прежде всего в том пункте, где речь идет о формировании в сознании представления о большей величине какой-нибудь вещи, чем та, которой в действительности эта вещь обладает. Ведь в таком случае разделение на части разрушает это представление и показывает нам вещь в ее истинном объеме, освобождая от ложного преувеличения. Так, если человек тяжело болен или испытывает какое-то горе, то при отсутствии часов время будет казаться ему значительно длиннее, чем в том случае, когда он имел бы возможность измерять его. Ибо если из-за душевных мук и страданий, причиняемых болезнью, время кажется нам длиннее, чем оно есть в действительности, то, с другой стороны, счет времени исправляет это заблуждение и делает его короче, чем то, которое возникало в первоначальном обманчивом представлении. Точно так же и на равнине иной раз происходит нечто противоположное тому, о чем говорилось выше. Дело в том, что хотя первоначально наше зрение воспринимает дорогу как более короткую, потому что она ничем не разделена на части, однако если на этом основании у нас возникает идея о том, что упомянутое расстояние короче, чем оно есть на самом деле, то, как только мы убедимся в ложности этого, дорога покажется нам в конце концов еще более длинной, чем она есть в действительности. Поэтому тот, кто стремится поддержать ложное представление о значительных размерах какой-нибудь вещи, должен избегать, всякого ее деления и, наоборот, стараться показать ее в целом виде. Этот софизм ложен, во-вторых, и потому, что он не учитывает возможности такого разделения предмета, при котором его части оказываются совершенно разрозненными и не могут поэтому одновременно явиться нашему взору. Ведь если рассадить цветы в каком-нибудь саду по многим клумбам, то будет казаться, что их гораздо больше, чем если бы они росли все вместе на одной, причем наш взгляд мог бы охватить сразу все клумбы; ведь в противном случае единство окажется сильнее разрозненного расчленения. Точно так же те люди кажутся нам более богатыми, чьи земли и владения расположены по соседству или объединены в одно целое. Ведь если бы они были разбросаны в разных местах, их было бы весьма трудно охватить одним взором. Этот софизм ложен, в-третьих, потому, что он не учитывает того, что единое может иметь более важное назначение, чем многое. Ведь всякое соединение является очевиднейшим признаком недостаточности каждой отдельной вещи, когда, как говорят,
и все бессильное врозь силу в единстве найдет".
Поэтому Мария оказывается правой: "Марфа! Марфа! Ты заботишься о многом, а одно только нужно" ^. Об этом же говорит известная басня Эзопа о лисице и кошке. Лисица хвасталась тем, как много у нее средств и уловок, чтобы спастись от собак; кошка же сказала, что она надеется только на одно-единственное средство, а именно на свою способность лазить по деревьям; однако же это средство оказалось намного надежнее всех тех, которыми хвасталась лиса. Отсюда пословица: "Лисица знает многое, а кошка -- одно, но важное" ^. Да, моральное значение этой басни аналогично этому выводу: ведь намного надежнее полагаться на одного могучего и верного друга, чем на множество всякого рода уловок и хитростей.