Дэн

1

А может быть, все же попробовать?.. Рвануться, пробежать мимо толстой важной Мамы-Директора, выскочить из автобуса, сбросить ненавистное новое пальтишко и подбежать к Маме-Дене, обнять, прижаться к ней… Ден вытянул шею, выглядывая в окно. Несколько знакомых и незнакомых мам-воспитателей стояли возле автобуса, тихо переговаривались, некоторые смахивали с глаз слезы. Мама-Дена стояла чуть в стороне, без шапки, без шарфа, в распахнутой шубе, вцепившись покрасневшими замерзшими пальцами в воротник. Закусив губы, она с отчаянием смотрела на маленький автобус. Бессилие явно читалось в ее глазах – Ден не знал этого, но понимал, что что-то нехорошее и недоброе мешает ему выбежать к Маме и заплакать, прижавшись к ней.
Он вспомнил, как еще вчера Дена присела перед ним на корточки и, застегивая верхнюю непослушную пуговицу на его белоснежной рубашечке, сказала: «Ну вот, Денек, сегодня утренник, вечером в группе будет праздник, а завтра – Новый год, и целых три дня выходных! И я возьму тебя домой, честное слово!» Ден тогда очень обрадовался, ему так и захотелось пробежать вприпрыжку по группе, по спальне, по коридору и закричать во все горло, размахивая руками. Но он знал, что Мама-Ивановна не разделит такой его радости, может даже наказать и не взять на утренник, и – самое ужасное – отобрать эту замечательную белую рубашку, воротничок которой так и хрустит под подбородком. Такие рубашки только у него и у Сашки-Колеса, да еще у молчаливого Алешки. Остальные мальчики в этих глупых костюмах с заячьими ушами и хвостиками на шортах, они будут рассказывать стихи, танцевать и петь, а Ден, Колесо и Молчаливый будут просто сидеть на стульчиках и смотреть. Ден считал, что это ни капельки не обидно, тем более, что Мама-Дена будет сидеть рядом.

Дальше...

Итак, он не завопил от радости и не замахал руками, он не тронулся с места, только покивал в ответ Дене. Та огорчилась: «Ты что, не рад? Или.. – она схватила его, прижала к себе. – Сынок мой, поверь, я не обманываю тебя!» Ден и так ей верил, напрасно она так разволновалась. Он уже научился различать, когда его обманывают, а когда – нет. Вот если Дены нет рядом, а Мама-Ивановна говорит громким голосом: «А если Денис сейчас быстро-быстро оденется, вечером Женя возьмет его домой!» -- это неправда. Один раз он поверил, потом долго-долго ревел, зато с тех пор он уже не попадался на эту удочку. Мама-Дена же обещала взять его домой только один раз, и ничего не надо было для этого делать, и он поехал домой в тот же день… Поэтому сейчас он совсем даже не сомневался в ее словах, и вообще, он терпеть не мог, когда мама грустила. Это он был маленьким и слабым, он мог плакать от обиды или от боли, а она нет – она ведь такая большая, красивая, добрая… Нахмурив брови, Ден вывернулся из маминых объятий. Ну вот, на белоснежном отутюженном рукаве складочка. Опять задавака Аська скажет, что он – «неяха». Он ободряюще улыбнулся Дене и побежал строиться: в актовый зал, на утренник.

Ден помотал головой в знак несогласия с тем, что он сегодня натворил. Да пусть бы его лучше наказали и не взяли на праздник, пусть бы отобрали эту дурацкую рубашку! Он готов всю жизнь ходить в выцветших и застиранных! Какой он был дурак, что любил новые и красивые вещи! Сейчас на нем все новое и красивое, но разве это радует?!.
Сашка-Колесо подпрыгнул рядом на сидении и загудел, как мотор автобуса. Денис вздрогнул и посмотрел на него. Голубые глаза Колеса сияли. «Диська, мы далеко поедем!» И чему радуется? Ни минуты не может посидеть спокойно, подумать не дает. Вот и вчера. Важный Сашка Калинкин вышел к Деду Морозу и, как учила Мама-Константиновна, размахивая руками и вертя головой, стал рассказывать стишок:

Ах, Мороз, Мороз,
Ты нас не морозь,
Ручки Сашины и ножки.
Ты же должен понимать:
Ножкам бегать по дорожке,
Ручкам бабу обнимать!

Такой уж человек Сашка Калинкин – сам важный, и слова у него все получаются толстые и важные: «Морож», «Шаша». Слово «мама» Сашка не говорит никогда, наверное, потому, что у него есть самая настоящая, собственная Бабушка, вон она сидит в третьем ряду и всегда берет его домой на выходные.
Калинкину Дед Мороз дал шоколадку, и Санька-Колесо так и вытянулся весь от возмущения. Еще бы! Стихи он тоже учил наизусть! Вот только мамы-воспитатели почему-то не захотели выпускать его на сцену и посадили на стульчик рядом с Деном и Молчаливым, да еще и загородили двумя другими стульями. Ден сочувственно глянул на Саньку, но тот не нуждался в сочувствии! Маленькими ножками «колесом» он уперся в стоящие перед ним стулья и оттолкнул их. Не успели охнуть воспитатели и гости, как он уже подкатился к Деду Морозу и требовательно дернул его за полы красной шубы. Дед подхватил его на руки и крохотный Колесо почти утонул в пышной бороде. Махать руками было неудобно и Санька просто в такт стишка хлопал ладошками по державшей его огромной руке.
«Ах, Моесь, Моесь…» -- Санька читал стихотворение тоже по-своему, соответственно своему облику и характеру. – «… Носькам бегать по доеське, руськам…» -- Колесо выдержал паузу, как заправский артист (Ден, конечно, не знал этого, но ему очень понравилось!), лукаво посмотрел на Деда Мороза, хлопнул его по большой красной варежке и объявил: «Руськам Деда обнимать!»
Воспитатели и гости хохотали до слез. Колесо получил шоколадку, а Денис в восторге топал ногами по полу, пока кто-то не ткнул его больно в спину кулаком. Денис хотел было зареветь, но тут Дядя-Фотограф позвал всех фотографироваться.
Ден не помнил, когда Мама-Дена успела выйти из актового зала, он увидел ее, входящую, с глазами, полными слез. Тут же пронеслось по комнате непонятное, хотя слышанное столько раз слово «Колосовка». Дена бросилась к Маме-Директору: «Можно я возьму Дениску домой, до завтра?» -- На что толстая Мама ответила: «Нет, зачем? Уже все». «Женя, иди сюда, вставай рядом, сфотографируемся!» -- воспитатели подтолкнули Дену к группе. Проходя мимо Дениса, она посмотрела на него так же, как смотрит теперь: с отчаянием и бессилием. И Ден понял в тот момент, что случилось страшное: д о м о й о н н е п о е д е т !
Странная, наверное, получилась фотография. Шестнадцать трехлетних малышей-детдомовцев в ярких костюмчиках улыбаются дяде-фотографу, трое воспитателей и ночная няня красивые и улыбающиеся, как и положено на праздничном снимке; но среди ребятишек – малыш опустил голову, а ручонками мнет подол белой рубашки (нет рядом умницы Аськи, чтобы одернуть, хлопнуть по рукам!), а рядом с воспитателями, но чуть в стороне, молодая, сама еще девчонка, нянечка – бледная, с заплаканными глазами.

Ден отвернулся от Колеса и стал смотреть в окно. Как, как он может сейчас подбежать к маме и обнять ее после того, что он натворил сегодня утром?!
После завтрака в группу зашли какие-то чужие мамы, и Мама-Ивановна и Мама-Николаевна сразу обрадовались, подтолкнули к ним Саньку-Колесо и его, Дена. «Вот они, красавцы наши. Жалко отдавать, но что поделаешь!» По лицу Мамы-Ивановны не было видно, что ей жалко, похоже, она радовалась. Ден радоваться не стал. Он отошел к живому уголку, сунул в рот большой палец и стал смотреть на рыбок в аквариуме, изредка поглядывая в сторону воспитателей. У незнакомых мам были добрые лица, но у Дениса как-то противно стало в животе, он помотал отрицательно головой и оттопырил нижнюю губу, готовясь зареветь. Но не успел, потому что первым заревел Колесо. Ден оглянулся, чтобы посмотреть, в чем дело. Понятно! Санька оставил без присмотра свою игрушечную машинку, подарок Мамы-Риты, вечерней няни, и Алешка Мосалев тут же взял ее поиграть. Санька рванулся к Алешке, чтобы отобрать свое сокровище, с которым до сих пор не расставался, но грохнулся на пол, наступив на ремешок не застегнутого сандалия. Не разбираясь в причинах шума, Сашку оттащили в угол. Он сидел там, захлебываясь горькими слезами от несправедливости, а воспитатели и чужие мамы продолжали вместе радоваться чему-то.
Ден вспомнил, что собирался зареветь, но не стал. Он стал думать, почему его не взяли домой. Мама-Дена обещала, он вел себя хорошо, после выходки Колеса на празднике всем было так весело, -- и вдруг он узнал, что домой он не поедет. Смутно он догадывался, что всему виной эта непонятная «Колосовка», о которой только и говорили все мамы-воспитатели. Часто они вместе с этим странным словом произносили имена Дениса и Сашки-Колеса. Чужие мамы тоже появились с этим словом. Денис прислушался к разговору. «Саньке-то нашему хорошо будет в деревне по полям колесить…» Еще непонятные слова: «пополям» и «вдеревне». Ден задумался над ними, надеясь понять, как это будет с ним связано, он уже даже начал неясно припоминать, что на занятиях у логопеда он что-то слышал про «вдеревне», но что?..
Бац! Опять этот Сашка прервал все его размышления! Нашел в своем углу пуговицу и, забыв обиду, с радостным воплем кинулся отдавать ее воспитателям. Снова споткнулся, шлепнулся у самых ног незнакомой Мамы, но не заревел: поднял голову и хохочет. Мама-Петровна подхватила его на руки: «Артист! Ну как на него сердиться?! Как такое сокровище можно куда-то отдать? Но в деревне ему будет лучше». Все рассмеялись, Санька был отпущен, чужие мамы вышли из группы, сказав на прощание: «Собирайтесь, автобус подошел». « На аптобусе поедем?!» -- «Да, Санек, далеко поедешь, на автобусе!» Сашка подкрался к Мосалеву, выхватил у него из рук свою машинку и зигзагами, переваливаясь на своих знаменитых ногах, помчался прочь от Алешки, который, впрочем, и не собирался его догонять. Алешка был спокойный и ласковый, но тут обиделся не на шутку и поднял такой рев, что даже Молчаливый, сидевший на своем стульчике и вечно изумленными глазами смотревший куда-то прямо перед собой, повернул вдруг к нему голову и проговорил: «Ну ты, чудовище…» Воспитатели дружно охнули, услышав от Молчаливого такое изречение и кинулись к нему, тормоша и засыпая разными вопросами. Но Алешка-Молчаливый снова отрешенно уставился в одну точку и только шевелил беззвучно губами в ответ. В конце концов от него отступились, махнув безнадежно рукой, и вернулись к упорно ревущему Мосалеву, еще больше обиженному невниманием.
Пришла Дена… Денису захотелось побежать ей навстречу, как он это делал всегда раньше, но что-то его удерживало. Это было и то непонятное ощущение в животике, и обида на то, что его не взяли домой, и звучавшее в ушах: «На аптобусе?» -- «Да, далеко!»
Кто-то из воспитателей сказал: «Пора одевать их… Женя, наряжай Дениса!» Мама-Дена взяла приготовленную одежду, шагнула к Дену. Как-то все притихли. Сашка замер вдруг, перестав с громким рычанием катать по полу свою машинку. Мосалев перестал всхлипывать, толстая Верка перестала отбирать у Аськи куклу, Роза и Лида перестали петь. Даже отрешенный Молчаливый на миг оглянулся. Денис стоял посреди группы и огромными невидящими глазами смотрел прямо перед собой. «Денис как сердцем чует», -- сказал тихо кто-то из воспитателей. Дена подошла и опустилась перед ним на колени – встала коленками прямо на пол, и стала снимать с него старую одежду.
Миг – и снова все загудели, засмеялись, запели, захныкали. Вошла вечерняя Мама-Рита, повела умываться и переодеваться Сашку. А Мама-Дена медленно застегивала пуговицы на новенькой синей с красными мячиками рубашке Дениса. «Денек, я приеду к тебе туда, -- тихо проговорила мама. – Ты только жди меня. Будешь?» Денис машинально кивнул головой. Дена оглянулась. «Пальто сразу надевать?» -- «Да, пора уже». Дена взяла серое короткое пальтишко (как у Мосалева, с погончиками, но совсем новенькое!) и надела его на Дениса. «Ему узковато», -- снова оглянулась она. «Да надевай, там дадут другое!» И Дена стала застегивать крепко пришитые непослушные пуговицы. Ден чувствовал, как с каждой застегнутой пуговицей все крепче обхватывало его это новое пальто… Чужое пальто, нисколько не нужное Денису! Оно отгораживало его, как стеной, от всего, к чему он привык, оно отгораживало его от мамы! Ден нахмурился и проговорил неожиданно хриплым голосом: «Нэ! Нэ буду!» Дена закусила губу и застегнула еще одну пуговицу. Оставалась последняя. Денис вырвался из маминых рук и побежал в спальню. Забился там в самый тесный угол – между шкафом и стенкой – засунул в рот палец и стал сильно раскачиваться взад-вперед туловищем: чтобы не зареветь. Реветь очень хотелось, но не в первый раз уже сегодня незнакомое чувство мешало ему поступать так, как он это делал раньше всегда.
Мама-Дена подошла к нему, взяла на руки. «Дениска, что же я могу сделать? Мне еще нет восемнадцати лет, по закону я не могу усыновить тебя или оформить опекунство…» -- Дена говорила еще много непонятных слов, и Ден догадывался, что она делает это специально, что она не хочет, чтобы он понимал, но он понял. Напрасно она говорила таким добрым и успокаивающим голосом – непонятные слова были не для такого голоса, их могла бы говорить толстая Мама-Директор, но не Мама Дена! И он забился в ее руках, вырвался и закричал: «Нэ любу тебя, нэ, нэ любу!» -- и выбежал из спальни.

Ден охнул от боли. Оказывается, задумавшись, он сам не заметил, как опять принялся сосать большой палец, а теперь вот, вспоминая события сегодняшнего утра, с досады на себя он сжал зубы и прикусил пальчик. Ден снова удивился, что не заревел, только сердито сунул руки в карманы пальто.
Но вот завелся мотор, и в маленьком автобусе сразу стало очень шумно. Ден с удивлением оглянулся: он и забыл, что кроме него и Колеса в непонятную Колосовку едут еще много больших ребят из других групп.
Воспитатели за окном замахали руками. Чужие мамы вошли в автобус, и вместе с ними Мама-Директор с толстым портфелем в руках. Она сказала несколько непонятных слов и отдала портфель одной из незнакомых Дену мам, посмотрела на всех ребятишек и сказала громко и радостно: «Счастливого пути!» Старшие хором ответили: «До свидания, Инна Сергеевна!» Сашка-Колесо пропел: «Да-сидания!» Ден демонстративно отвернулся. Мама-Директор вышла из автобуса и весело обратилась к Маме-Дене: «С сыном-то будешь прощаться?» Дена вздрогнула, посмотрела на Маму-Директора непонятно, потом бросилась в автобус. Она подошла прямо к Дену и он замер: ему вдруг показалось, что вот сейчас она возьмет его на руки и унесет отсюда, насовсем, навсегда, и они всегда будут вместе – дома. Дена протянула к нему руки , и вдруг Сашка завопил, дергая ее за полу шубы: «Мамаська, Зениська, мы поедем далеко-далеко!» Дена побледнела, повернулась к Сашке, погладила его по голове, потом достала из кармана конфетку и улыбнулась. Санька тут же схватил конфету, развернул ее и сунул в рот. Дена достала из другого кармана огромное яблоко и протянула его Денису. У Дена защекотало в носу от сладкого яблочного запаха, но он только глубже сунул руки в карманы и сжал кулачки. С отчаянием и страхом смотрел он на маму, понимая вдруг, что теряет ее навсегда.
Мама Дена положила яблоко ему на колени, наклонилась, быстро поцеловала его и выбежала из автобуса. Ден услышал собственный крик ей вслед: отчаянное, протестующее «Нэ-эт!» Двери автобуса с шипением закрылись, он тронулся в путь.

2

Ден приподнялся на кровати, вытянул шею. Наконец-то нянечка ушла! Можно спокойно продолжать смотреть в окно, там старшие ребята играют в мяч. Скорей бы уж он, Денис, подрастал и тоже мог после обеда гулять вместе с большими. Правда, глупо спать, когда солнце в небе светит так ярко. Ден сел, подпер руками подбородок и стал смотреть в окно. Вздрогнул: сзади заскрипела кровать. Это Алишер Максутов закачался во сне. У них в группе многие качались. Ден не качался. Только иногда, совсем редко, если уж никак иначе не получалось заснуть, сосал палец. И его за это ругали. Ден считал, что это несправедливо, ведь когда-то палец был его единственным другом, помогавшим пережить одиночество! Ден философски вздохнул. Ого! За окном, буквально в нескольких шагах, упал мяч. Ден даже подскочил на кровати. Сейчас бы выпрыгнуть из окна, подбежать к мячу и пнуть его изо всех сил! Все бы сразу поняли, что он уже большой, и не стали бы укладывать его спать после обеда, большие ребята стали бы брать его в свои игры.
За окном послышались крики, а потом… Потом из-за куста выскочил Сашка Конев, схватил мяч в охапку и побежал отдавать его Тимуру – большому мальчику со свистком. Та-ак! Значит, Колесо не спал после обеда! Ден надулся. Колесо вот уже два года жил вместе со своим братом в «семье» -- так называли группы, в которых братья и сестры собирались вместе. Денис же жил в общей младшей группе, и все потому, что у него не было ни брата, ни сестры. С Сашкой они виделись каждый день в Колосовском детском саду. И хотя ноги у Сашки стали длинными и почти прямыми, Ден продолжал называть его Колесом: это слово всплывало откуда-то из глубины его памяти; вместе с ним Денис вспоминал розовый халат, белый фартук, руки, поправляющие воротничок на его рубашке, тихий ласковый смех и голос, щекочущий ухо: «Дениска, ты ведь хороший мальчик, да?» Ден как сейчас слышит этот голос, у него даже в глазах защипало, и он по привычке сунул палец в рот. Наверное, это его мама вспоминается ему. Противный лопоухий Ванька Мещеряков говорит, что у него, Дена, нет никакой мамы, но Денис-то знает лучше! Иначе почему тогда он помнит Дом?..
Его теперь часто брали домой: то ночная нянечка Баба-Валя, то молоденькая воспитательница Мама-Нина-Алексеевна, то повариха Тетя-Шура. Их дома, как и все дома в Колосовке, были снаружи почти одинаковыми: деревянными или кирпичными, с треугольными крышами (Ден научился уже рисовать такие), внутри были деревянные скрипучие полы, теплые печки, там всегда пахло парным коровьим молоком. Но Ден хорошо помнил длинный узкий коридор с большим шкафом для одежды вдоль стены, светлую кухню, выложенную голубыми плитками (почти такими же, как в детском саду, в столовой, но гораздо красивее), стол, на котором перед Денисом стояло столько всего вкусного, много книг и большой цветной телевизор в просторной комнате. И еще: целый день Денис тогда не плакал и не сосал палец. На этом воспоминания заканчивались, но Денис скучал по этому дому и хотел туда вернуться.
Солнце за окном вдруг спряталось за неизвестно откуда взявшееся серое облачко, похожее на жирного кота, живущего при столовой. Мальчишки с мячом ушли в лес – Дену их отсюда не увидеть. Он вздохнул и лег на кровати. Что же – спать? Дену спать не хотелось. А поиграть не с кем, все спят, даже Мещеряков. Вот бы проснулся Мещеряков, они бы снова начали спорить, и их бы наказали. Поставили бы в угол, и прекрасно! Воспитателям в тихий час обычно совсем не до того, чтобы следить за наказанными. Можно будет и поиграть, хотя Мещеряков наверняка наябедничает, и потом они обязательно подерутся…

Дверь в спальню открылась. Ден инстинктивно вытянулся на кровати и закрыл глаза, будто давно и крепко спит. Кто-то (по шагам – Нина Алексеевна, а с ней еще кто-то незнакомый) прошел по спальне и остановился возле его, Дена, кровати. «Дениска!» -- шепотом позвала его Нина Алексеевна. «М-м», --Ден открыл глаза, сел на кровати, нахмурил брови и оттопырил нижнюю губу. Кто-то – не Нина Алексеевна! – тихо и радостно засмеялся рядом. Ден не поверил своим ушам: так смеялось его далекое воспоминание! Кто мог подслушать его самые сокровенные мысли и для чего? Денис упрямо мотнул головой и исподлобья взглянул на спутницу Нины Алексеевны. Он встретился с ней глазами и его словно обжег ее взгляд: он уже знал его! Он опустил голову и принялся будто бы сосредоточенно рассматривать штамп детского дома на пододеяльнике, но на самом деле незаметно наблюдая за мамой – так вдруг само сложилось в голове это слово. «Вырос как…» -- прошептало воспоминание, а Нина Алексеевна подхватила: «Большой стал, красивый, и не глупый, вот только хулиган. В углу стоит частенько. В садик ходить не любит, да и его там не очень-то жалуют…» -- Ден поднял голову и сказал уверенно: «А я не пойду больше в садик». «Как это не пойдешь?» -- удивилась воспитательница. «Я поеду домой, к маме», -- Ден победно оглянулся: слева проснулся и охнул Мещеряков. Ден помолчал и добавил, показывая на Дену: «Вот моя мама».

Конечно, он ее узнал. Конечно, он ее вспомнил. Он и не забывал ее никогда.
Она была с ним целый день. Она смеялась, обнимала его, брала на руки, садила к себе на колени, шептала ему на ухо разные хорошие слова. Ден чувствовал себя великолепно! Он вдоволь наелся конфет, которых привезла ему мама, и даже угостил других ребят. Дал даже Мещерякову, хотя ему не стоило: он шипел, выглядывая из-за угла веранды, когда они были на улице: «Это не твоя мама! Она вся светлая, а ты… татарин!» Ден только хохотал в ответ. Никакой он не татарин! Татарином его называли раньше, когда он сосал часто палец и из-за этого у него не получалось говорить мягкие согласные звуки, но потом Логопед Люся позанималась с ним, и «акцент» пропал. Ну и что, что у него темные волосы и глаза, а у Дены светлые, все равно она его мама! Ведь она любит его, она приехала к нему из далекого города.
Целый день он не подпускал к ней никого, а если подпускал, то ревниво следил, чтобы никто по ошибке не назвал ее «мамой». Тогда он наклонял голову, хмурил брови т грозно кричал: «Это моя мама!» А когда она разговаривала с большими ребятами, за которыми Ден наблюдал в тихий час из окна, он держал ее за руку и с важным видом поглядывал по сторонам, он даже отказался от мяча, который предложил ему взять поиграть Тимур, и не сказал ни слова, когда мама обняла подошедшего Саньку и поцеловала его, назвав «Колесиком». Санька здорово смутился, а Ден только покрепче прижался к маминому боку и снисходительно улыбнулся.
А вечером, когда пора было ложиться спать – и попрощаться с мамой! – он влез к ней на колени и спросил самое главное: «Когда ты заберешь меня домой?» Дена помолчала немного, а потом сказала твердо и уверенно: «Подожди еще немного, Денек. Когда ты пойдешь в школу, я заберу тебя домой».
Дениса позвали из спальни Он обнял маму, поцеловал ее в щеку и побежал.

3

Ден гонял мяч вместе с Колесом и его братом Олежкой, когда его окликнул Папа-Директор. Папа-Директор был очень добрый, и Ден тоже хотел быть таким, когда вырастет. Часто, дурачась, он бегал за ним и кричал: «Я буду Папа-Директор!» -- а тот смеялся, брал его подмышку и нес с собой куда-нибудь «помогать по делам». Ден обожал помогать Папе, он чувствовал себя в такие минуты большим и сильным. Вот и сейчас он бросил мяч Ваньке Мещерякову и побежал за Директором в его кабинет.
В кабинете сидели незнакомые Тетя и Дядя. Запыхавшийся Денис едва поздоровался с ними. Тетя и Дядя заулыбались, все помолчали немного. Дену стала немного не по себе. «Денис, -- начал Папа-Директор осторожно, -- Это твои мама и папа…» Ден недоуменно взглянул на него, потом повернулся к «маме» и «папе». Они заулыбались еще сильнее. Ден их молча разглядывал. «Мама» не была похожа на маму Дену (теперь-то Денис навсегда запомнил ее лицо!), «Папа» немного походил на Папу-Директора усами и залысинами.
«Денис, ты что же, не рад?» -- удивленно спросил Папа-Директор. «Они тебя долго искали и вот, наконец, нашли», Ден молчал. Он вспомнил вдруг, как Дена рассказывала ему негромко, когда они сидели в комнате для гостей: «Ден, я не настоящая твоя мама, ты должен это знать. Но я люблю тебя, как своего сына, и люблю твоего брата Валерку. Жаль, что его не перевели в ваш детский дом, как брата Саши Конева, Олега. Просто, когда детдом открылся, было поздно, Валерка уже был оформлен во вспомогательный интернат. Ты не думай, он очень хороший, и совсем не дурачок… Так бывает иногда… А твоих сестер я не нашла, они уже большие, одна из них моя ровесница, представляешь?.. Я скоро доучусь, пойду работать, и тогда заберу тебя и Валерку домой… Тебя усыновлю, а над ним оформлю опекунство… А может быть, мы создадим семейный детский дом…»
Ден тогда не очень понимал и не очень слушал, поэтому и не обратил внимания на слова про «ненастоящую маму». Он понял тогда только, что нужно подождать, и тогда мама заберет его навсегда домой, они будут жить вместе: она, он и его неизвестный брат Валерка… И Ден ждал.

Каждый день он спрашивал воспитателей в группе и в детском саду, не пора ли ему в школу. Каждый день он бегал к Тете-Шуре на кухню и смотрел, сколько осталось листочков на календаре, висевшем на стене возле меню. Повариха дивилась его настырности, она объяснила ему, что за два года (а он пойдет в школу через два года) на стене должно смениться два календаря. Ден стал приходить на кухню реже, зато теперь он сам отрывал листки, взобравшись на стул. И оторвал уже немало. Было, конечно, очень грустно иногда, и нестерпимо хотелось плакать, но Ден продолжал ходить в детский сад, помогать Папе-Директору, играть с мальчишками из семейной группы, которые стали брать его в свои игры после того дня, когда к нему приезжала мама Дена.
Ден понял вдруг, открыл для себя, что если просто сидеть целый день у окна, всматриваясь вдаль и ожидая, что вот сейчас на дороге покажется мама Дена, этот день тянется очень долго и грустно. Если же играть, бегать и заниматься разными делами, то время летит незаметно и, как говорит ночная Баба-Валя, «моргнуть не успеешь», как уже пора отрывать листок календаря с красными циферками и буквами, означающими слово «воскресенье».

«Ну, Денис, иди сюда, -- мама протянула к нему руки. Денис шагнул к ней. Поедешь с нами домой?» Домой?! Ден вздрогнул. Домой! «Когда?» -- спросил он быстро, взрослые рассмеялись. «Прямо сейчас». Сейчас! Вот так сразу – домой! Сегодня! Сейчас!.. «Навсегда?» «Господи, ну, конечно, навсегда!»
Навсегда. Как увезли навсегда Зульку Турганову, как Томку Алексееву, как Колю Михайлова…Это называлось «усыновили». Им завидовали все ребята. И все мечтали, что и их однажды заберут домой навсегда. Ден похвастался однажды, что мама Дена обещала забрать его через два года, но никто ему не поверил. Когда еще это будет!
А «Мама» уже усадила его к себе на колени и говорила ему что-то доброе. Ден чувствовал это, хотя почти не слышал. «Папа» протянул руку и похлопал его по плечу: «Ну что, Денис, поедем домой, в город?» В город?! Ден встрепенулся. Значит, в город. В дом, где длинные коридоры и большие светлые комнаты. Он услышал свое «Да-а», - и удивился. Ведь он ждал, когда его заберет Мама-Дена. Уже меньше, чем через два года. А решил уехать сейчас. Домой, навсегда. Сейчас! Домой! Навсегда! Он вцепился обеими руками в руку Мамы, державшей его на коленях. Потом вспомнил, поднял голову, спросил: «А мой брат?» Папа-Директор сначала поднял брови удивленно, потом нахмурился: «Какой брат? Кто тебе сказал…» Но Мама заулыбалась: «Есть, есть, хороший брат, Антон, тоже ждет тебя дома». Антон?.. Ден точно помнил, Дена говорила, что брата зовут Валеркой…
Полные мягкие теплые руки мамы гладили его волосы, плечи, они убаюкивали Дениса, ему было так хорошо!.. От рук мамы пахло чем-то незнакомым и сладким. Он будто растворялся в покое и уюте. Пусть. Пусть его заберут сейчас же, насовсем. Пусть брата зовут Антон. Пусть он все забудет, пусть начнется новая жизнь…