Больше рецензий
Эксперт
Диванный эксперт Лайвлиба
2 октября 2017 г. 16:54
1K
4 Самба лилового мотылька
РецензияМир показал пятак свиной,
Мир обернулся войной.
Пожар, потоп и кровь, и гной,
А ты стоял к нему спиной
И тупо пил очередной
Маленький двойной.
Что будет, если на человека надеть шоры, обоссать и поджечь? Правильно, он сначала не почувствует, а потом побежит, размахивая руками, но не к реке, потому что не видит её. И не упадёт на землю, чтобы сбить пламя, катаясь, потому что у него мозгов не хватает. Вот так и главный герой книги Борис Ребров никак не может определиться, где он, что делать и почему вокруг так липко. Да, он в паутине, но не в Харбине, а в Ревеле, что потом станет Таллинном. Кокаин и домашнее вино помогают ему меньше видеть и слышать, а воспоминания о счастливом дореволюционном детстве - в присутствии отсутствовать. Не было ни единой важной вещи, замеченной им самим (кроме новых отличных сапог на витрине). Ни влюблённость девушки, ни контрабанда с фашистскими листовками, хранящимися у него в квартире, ни личность работодателя за 20 лет, ни болезнь ближайшего и единственного родственника - ничто не может прорвать пелену паутины вокруг этого человека.
Автор изящно даёт срез эпохи тончайшими деталями: заложенным в ломбарде фарфоровым сервизом; часами, вернувшимися к владельцу через третьи руки; отъездом немцев на родину "на всякий случай" и потому что "позвали"; нарастанием тревожности и разговорами про старые времена; дешевеющими марками и грядущей инфляцией на фоне дорожающего спирта и спичек...
Можно задаться вопросом, зачем нам ещё один "лишний человек"? В блистательном ряду нигилистов и онегиных-печориных Борис не будет в первых рядах, это ясно. Однако в этом произведении получилось передать трагедию ненужности красоты в двадцатых годах 20 века. Она не спасёт мир, как должна бы, а ещё больше утопит его. Передано это в том числе через проект всей жизни Реброва - тот, что принёс ему известность. Игрушки из дутого стекла, присыпанные пылью. Искажения отражений под пылью веков, где цвет неважен. За белых, красных или сам по себе, ты сможешь выжить только умерев. Под своим ли именем, для своей ли страны - но только окончательно и бесповоротно. Самба лилового нездорового мотылька, отравленного дустом декаданса. Danse macabre.
Долгая прогулка 2017, август.
Школьная вселенная, 2А, Анархоптахи
Комментарии
Сижу, читаю про эмигрантов. Убилась об стихи Цветаевой о том "какая гадость эта ваша фефелева башня".
Поняла одну особенность русской литературы - плохо там, где находится автор. Ну, вернее, везде плохо, но вот там, где автор, особенно попахивает канализацией. Господи, почему эмо не прижились?
Тут ведь как. Не особенно много счастливых записей эмигрантов. Те, кому хорошо, не пишут об этом, боль не выплёскивают. Поэтому читаем о том, как плохо.
Газданову тоже было плохо. Но он не играл в национальную игру "уж как мне было плохо раньше, а теперь - хуже всех"))
*извини, что полночным дятлом компостирую мозги, видимо, придётся статью писать. Мне особенно Одоевцева нравится, у которой всё было в шоколаде, потому что папа оплачивал её и мужа. Но раз надо рыдать, она так сурово, по-бабски, обрыдывает всё окружающее. Хотя это не Харбин, а Париж, да. Видать, тяжко им там было на Монпарнасах - царство ужаса и лжи*
Потерялись они, понимаешь? Было от чего расстроиться. Каждый печалится по-своему.
Не пойму я этого.
Материально лет за пятнадцать до них на той же самой территории художники жили много хуже (хотя бы потому, что работать не хотели по определению). А "растеряться" всем поколением... Бунин, Набоков, тот же Газданов были как те лягушки, которые хорошо поработали лапками и взбили масло. Не. Это было то самое "интеллигенция не быдло какое-то, выживать не приучена".
Говорю, сейчас Одоевцеву читаю. Такое презрительное к другим нациям "вы какие-то англичашки-америкашки, зато мы умеем красиво испытывать тоску!". Ещё бы не это презрение к окружающим, мне, может, и было бы их жалко.
Как говорил один хороший писатель того же периода: "Разруха не в клозетах".
Почитай Чудакова "Ложится мгла на старые ступени", если ещё не.
Мерси, попробую.
Не буду писать статью. И рецензию не буду. Если только не пройдёт эта жуткая глухая злоба.
Одоевцевой в силу смазливости (видимо, тогда был моден подобный тип) всегда была в центре литературной жизни. Сперва за ней ухлёстывал Гумилёв, потом она стала женой Георгия Иванова, который председательствовал в "Зелёной лампе", организованной Мережковским и Гиппиус. Но своего художественного дара у неё был ноль. Потому в силу своих куцых мозгов из неё получился величайший фотограф-реалист. Не в силах переосмыслить эмигрантские ценности, пропустить через себя, она пихала их в свои сентиментальные рассказики как есть. Рассказики неплохие, но не более, чем неплоха любая женская любовная проза. А вот эмигрантские ценности наводят жути. "Вы все, французы, американцы, англичане, недочеловеки. А мы - великая нация, просто мы не на родине. У вас всё отвратительно, вы, европейцы, тоже отвратительны и не думайте, что мы будет вам благодарны за то, что вы нас приютили, когда наша обожаемая родина решила нас убить". Эти вставки ужасно неумелы, они есть просто для того, чтобы быть в своей в их тусовке, так как печаталась она только в эмигрантских журналах. И я понимаю, почему её воспоминания так высоко ценятся. Она была из девочек, которые вечно молчат (это не я придумала, это я гору критической литературы перелопатила) и всё замечают. Не могут осмыслить, а потому вываливают как есть, так припудрив условные бородавки, что они выглядят ещё более выпирающими и жуткими.
Я понимаю, почему те, кто хотел создавать своё, выдирались, как из болота. Почему Набоков называл парижских поэтов "тлеющими поэтами", а себя американским писателем. Почему всё, что они создали нового после потрясающих находок в искусстве нулевых-десятых, это "парижская нота", которая на самом деле даже не направление, а кружок вокруг Адамовича. Почему во всех этих группах Бретона никогда не было эмигрантов. Почему они были незаметны, хотя до 29-го года в Берлине, меня эта цифра поразила, 188 русскоязычных издательств. Они закрылись в своём маленьком мирке и на разные лады годами повторяли, как было хорошо раньше и какие все вокруг отвратительные сволочи, не то, что такие замечательные мы.
Я понимаю, что ты ни в каком разрезе не виноват, что я пришла под чужую рецу и выплёскиваю тут своё пригорание. Но спасибо, что пусть невольно, но выслушал.