Фолкнер, Джек Лондон и Маринина: что читали наши любимые актеры и режиссеры

Не секрет, что люди кино тоже любят читать. У каждого режиссера есть книга, экранизацию которой он хотел бы поставить, а у каждого актера — персонаж, которого он мечтал бы сыграть.

Наш колумнист Даяна Р. Шеман вспоминает культовых персон российского (и советского кинематографа) и книги, которые их впечатляли и вдохновляли.

Эльдар Рязанов

Советский режиссер («Ирония судьбы, или С легким паром!», «Служебный роман», «Берегись автомобиля» и другие)

Детство культового режиссера пришлось на тяжелые 30-е гг. прошлого века, а юность — на еще более тяжелые 40-е. В начале Великой Отечественной войны его с матерью и младшим братом эвакуировали из Москвы в Куйбышев. Там Рязанов впервые сказал матери, что хочет стать писателем.

Рязанов научился читать в 3 года, перечитал все детские книги в доме, а в первом классе стал активным посетителем школьной библиотеки. К третьему классу будущий режиссер прочитал все книги, что выдавались детям его возраста. Тогда Рязанов подделал справку (и превратился из третьеклассника в пятиклассника) и получил доступ к более взрослой литературе. Любимым своим персонажем он называл Мартина Идена из одноименного романа Джека Лондона. Несколько раз прочитав эту книгу, Рязанов решил поступить в мореходное училище и отправиться в кругосветное путешествие (Мартин Иден был сначала моряком, а позже захотел стать писателем). Чтобы поскорее исполнить свою мечту, Рязанов экстерном сдал экзамены в школе и отправил заявление в Одесское мореходное училище (но моряком так и не стал, а поступил в итоге во ВГИК).

Позже самой личной книгой Рязанов называл роман Ромена Гари «Обещание на рассвете»:

«Это, с моей точки зрения, лучшая книга о матери — умная, тонкая, нежная, ироничная, она пронизана такой нежностью, такой любовью, какую трудно сыскать. При этом вы, дорогой читатель, будете все время посмеиваться над матушкой автора, даже потешаться, но любовь писателя обволакивает всю книгу, заставляя душу читателя подниматься очень высоко. Прочтите эту книгу обязательно, вы получите несказанное удовольствие».

Владимир Высоцкий

Советский музыкант, поэт и актер («Место встречи изменить нельзя», «Вертикаль» и другие)

Как истинный (без сомнения, великий) поэт Владимир Высоцкий любил и уважал других поэтов. Самым любимым его поэтом был Александр Пушкин. Об этом — в воспоминаниях его супруги Марины Влади:

«Единственный поэт, портрет которого стоит у тебя на столе, — это Пушкин. Единственные книги, которые ты хранишь и время от времени перечитываешь, — это книги Пушкина. Единственный человек, которого ты цитируешь наизусть, — это Пушкин. Единственный музей, в котором ты бываешь, — это музей Пушкина. Единственный памятник, к которому ты приносишь цветы, — это памятник Пушкину. Единственная посмертная маска, которую ты держишь у себя на столе, — это маска Пушкина.

Твоя последняя роль — Дон Гуан в «Каменном госте». Ты говоришь, что Пушкин один вмещает в себе все русское Возрождение. Он — мученик, как и ты, тебе известна каждая подробность его жизни, ты любишь людей, которые его любили, ты ненавидишь тех, кто делал ему зло, ты оплакиваешь его смерть, как будто он погиб совсем недавно. Если воспользоваться словами Булгакова, ты носишь его в себе. Он — твой кумир, в нем соединились все духовные и поэтические качества, которыми ты хотел бы обладать».

Конечно, любил Высоцкий не только Пушкина. Самым лучшим драматургом он называл Уильяма Шекспира, а лучшим его персонажем — Гамлета (которого играл сам Высоцкий в Театре на Таганке). Со слов близких, Высоцкий хорошо знал биографию Шекспира, прочитал о нем несколько документальных книг, больше всего его интересовало, как Шекспир создавал свои пьесы. В 1970 г. в анкете, составленной коллегой Высоцкого в театре, он указал, что его любимый писатель — Михаил Булгаков, а лучший поэт современности — Белла Ахмадулина. Также Высоцкий зачитывался Есениным и Ахматовой. «Реквием» он знал наизусть, и в его коллекции был прижизненный экземпляр с дарственной подписью поэтессы. Ахмадулина, которую он очень ценил, еще в 60-х называла Высоцкого великим поэтом и после его смерти посвятила ему несколько стихотворений.

Юрий Норштейн

Советский режиссер-мультипликатор («Ежик в тумане», «Сказка сказок» и другие)

Норштейн был (и остается) одним из новаторов отечественной мультипликации. Лучшие его работы стали мировой классикой, он повлиял на многих современных мультипликаторов, включая Хаяо Миядзаки и Кунио Като.

Любовь к книгам Юрию привил его отец, которого он «никогда не видел без книги в руках». Особенно его привлекали стихи, у которых, с его слов, много общего с кинематографом. О Маяковском Норштейн говорил, что «у него слово — это объектив. Он через слово смотрит, как через объектив камеры. Не случайно он сказал: "Поэзия — это увеличительное стекло". Его слово было заряжено такой плотской силой, что через это слово мы можем взглянуть на мир его глазами». О Мандельштаме:

«У меня постоянно с собой томик Мандельштама, довольно плохо изданный, но зато родной.

Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела.

Я говорю своим студентам, что это подлинный кинематограф. В этих строчках — кино».

О Михаиле Лермонтове:

Я помню, какое громоподобное впечатление на меня в детстве производили слова «И вы не смоете своей черной кровью поэта праведную кровь» (из «Смерти поэта»). Эта «черная кровь» просто сносила меня с ног, ведь я же знал, что кровь красная, а черной она бывает только в кино… На меня эта черная кинематографическая кровь наводила невероятный ужас! И по сию пору эти стихи во мне звучат…»

Чтобы узнать, как устроены сказки и как их понимать, Норштейн советовал читать «Исторические корни волшебной сказки» Владимира Проппа:

«Пропп — замечательный исследователь, который написал много о корневой системе сказки и мифологии вообще. Он анализирует сказки в разных частях мира и делает из этого интереснейшие выводы об общих корнях всех преданий и мифов. Сегодня эта тема особенно актуальна: я слышал, что хотят запретить сказки, в которых есть Баба-яга и Кощей Бессмертный — якобы потому, что это травмирует детскую психику. Но как же тогда быть с традициями разных народов, с фольклором? Это, на мой взгляд, немыслимая вещь».

А лучшей патриотической книгой мультипликатор называл «Хаджи-Мурата» Льва Толстого:

«Именно потому, что автор этой книги — русский писатель, ее нужно читать всем, кто хочет избавиться от синдрома ложного патриотизма. С позиции греческого рока, миновав литературное кокетство, Лев Толстой рассказал в «Хаджи-Мурате» о тупиковости для наивной и героической души любого человеческого деяния, если оно попадает в условия власти и политической интриги. Эта книга о невозможности соединить простые человеческие ценности — семья, жена, дети, древняя песня — с жаждой личной власти и жизнью под какой-либо властью. Но когда не остается никакой надежды, есть выбор достойной и героической смерти. Литературное совершенство, то есть простота, с которой сладится действие, ошеломляет. Книга «Хаджи-Мурат» должна быть настольной для нынешних политических деятелей, если они действительно хотят мира и не отыскивают во власти свой личный интерес».

Андрей Тарковский

Советский режиссер («Сталкер», «Солярис», «Андрей Рублев» и другие)

Признанный как у нас, так и за границей, режиссер был сыном известного поэта Арсения Тарковского. Мать была из дворянского рода и закончила Литературный институт. Любовь к книгам Андрею прививали с раннего детства. Он был очень разборчивым в искусстве (в литературе так же, как и в кино), многие ставшие классикой книги ему откровенно не нравились. Так, он терпеть не мог Оруэлла и «Мы» Замятина, которое было «очень слабо и претенциозно».

В дневнике Тарковского «Мартиролог» можно найти такие замечания о литературе:

«Перечитываю Т. Манна. Гениальный писатель. "Смерть в Венеции" просто потрясающа. Это при нелепом-то сюжете».

«Прочел Воннегута "Крестовый поход детей". Да. Он и пацифист, и молодец. Лихо пишет. Но где, где наша русская бессмысленная и бесполезная великая глубина?! Грустно… Прочел "Колыбель для кошки" Воннегута. Мрачная книжка. И бойко написана. Все-таки пессимизм к искусству имеет слишком мало отношения. Литература, как и вообще искусство, религиозна. В высшем своем проявлении она дает силы, вселяет надежду перед лицом современного мира — чудовищно жестокого и в бессмысленности своей дошедшего до абсурда. Современное настоящее искусство нуждается в катарсисе, которым бы оно очистило людей перед грядущими катастрофами, а может быть, катастрофой».

В анкете в 1974 г. Тарковский указывал, что больше всего в русской прозе ценит «Преступление и наказание» Достоевского, «Смерть Ивана Ильича» Толстого и «Солнечный удар» Бунина, в зарубежной — «Доктор Фаустус» и «Тонио Крегер» Томаса Манна, а также новеллы Мопассана. Любимым же поэтом он называл Пушкина. А таким был «творческий план работ А. А. Тарковского на киностудии "Мосфильм"» (от декабря 1979 г.):

«1. „Ностальгия“, сценарий А. Тарковского, Т. Гуэрра. Италия, РАИ, Государственное радио и телевидение.
2. „Идиот“, экранизация романа Ф. М. Достоевского, 2 фильма по 2 часа. Сценарий А. А. Тарковского.
3. „Бегство“ — фильм о последнем годе жизни Льва Николаевича Толстого. Сценарий А. Тарковского.
4. „Смерть Ивана Ильича“ по повести Л. Н. Толстого.
5. „Мастер и Маргарита“ по роману М. А. Булгакова.
6. „Двойник“ — фильм о Федоре Михайловиче Достоевском по мотивам его биографии и художественной прозы».

Из вышеуказанных картин Тарковский смог снять лишь один — «Ностальгию».

Алексей Балабанов

Российский режиссер (дилогия «Брат», «Война», «Про уродов и людей» и другие)

Балабанов пришел в российское кино с экранизациями заграничных писателей — «Счастливые дни» (по мотивам Сэмюэла Беккета) и «Замок» (по одноименному роману Франца Кафки). К сожалению, эти работы сейчас мало кто помнит, хотя они отличались изобретательностью и знакомой российским зрителям экзистенциальной безнадегой, свойственной и более поздним работам Балабанова.

Супруга режиссера вспоминала, что он мечтал поставить «Камеру обскура» Набокова, что-то из больших работ Лескова и «Пана» Гамсуна. Любимыми же авторами режиссер называл Достоевского, всё тех же Лескова и Набокова, Фолкнера, Драйзера, Фицджеральда, Толстого, Кафку и Стейнбека. Также Балабанов какое-то время был увлечен мыслью снять фильм по «Заводному апельсину», но позже нашел, что постановки Кубрика вполне достаточно. Из Драйзера он более всего ценил «Трилогию желаний» («Финансист», «Титан», «Стоик»), из Стейбека — «Консервный ряд» и «О мышах и людях». А будучи студентом (еще в Советском Союзе), Балабанов изобретал разные способы, чтобы достать дефицитных авторов — Брэдбери, Сэлинджера и Агату Кристи. Даже когда Балабанов готовил оригинальный сценарий, он все равно обращался к любимым книгам. Так, известно, что на «Груз 200» его вдохновили депрессивные работы Фолкнера.

Постоянный продюсер лент Балабанова, Сергей Сельянов, рассказывал о мечте режиссера снять фильм по книге Набокова:

«Когда мы только познакомились, обсуждали, что бы мы хотели снять, уже тогда Алексей говорил о "Камере обскура", и до последнего дня своей жизни он хотел сделать этот проект. Но Дмитрий Набоков, сын писателя, который уже умер… Знаете, у нас в России (да и везде) о покойных принято говорить либо хорошо, либо не говорить вообще. Но он был высокомерным господином и считал, что русский режиссер не может сделать кино по произведению его отца. Высокомерность мешала ему. Мы обращались к нему, и не только через Левинга; мы просили нескольких людей до него достучаться — Леонида Парфенова, Владимира Григорьева. Дмитрий Владимирович просто ничего не отвечал нам».

Второй мечтой Балабанова было снять «Морфий» — по рассказам Булгакова и по сценарию его хорошего друга Сергея Бодрова-младшего. И его он действительно снял — в 2008 г.

Сергей Бодров-младший

Российский актер (дилогия «Брат», «Кавказский пленник» и другие) и режиссер («Сестры»)

Он был сыном известного режиссера и искусствоведа, преподавательницы на историческом факультете МГУ. Планировал поступать во ВГИК, но передумал и выучился на специалиста по живописи венецианского Возрождения. В кино попал в 1996 г., когда отец, Сергей Бодров-старший, предложил ему сыграть роль в экранизации рассказа Толстого «Кавказский пленник».

В доме у Бодрова всегда было много книг — от классики (Толстой, Булгаков) до современников. По воспоминаниям супруги Балабанова, Надежды Васильевой, Бодров постоянно был с книгами, причем читал и серьезные романы, и легкие детективы:

«Помню, Леша (Балабанов) приехал с "Кинотавра" и сказал: "Я посмотрел одно кино ("Кавказский пленник"), там замечательный парень. Я поехал писать на него сценарий. Все равно делать нечего и денег нет". А потом к нам приехал Сережа. И я в нем, по-моему, тогда ничего не поняла. Леша сказал: "У твоего папы квартира пустует, надо бы его поселить". Я говорю: "Но там же ничего почти нету". А Леша: "Ничего. Мы там жили, справлялись. И он справится". Вот туда и заселили Бодрова, который все время читал Маринину. Вышли буквально ее первые две книжки. После него Марининой стала зачитываться вся группа».

В эссе «Восемь событий, которые оказали на меня влияние, или Как я вырос хорошим человеком» Сергей Бодров рассказывал, как у него появилась любовь к Льву Толстому:

«Когда я был маленьким, я считал себя очень умным. По крайней мере, мне было сложно представить человека умнее меня, кроме разве что нескольких взрослых. Это ощущение прошло, когда я прочитал книгу Толстого "Детство. Отрочество. Юность". Меня поразило, что то же самое и теми же словами вспоминает о себе писатель. Примерно в то же время я узнал о бесконечности Вселенной. Тогда я понял, как много существует маленьких внутренних миров и какой необъяснимый большой мир они образуют…»

Еще он вспоминал:

«В студенческие годы у меня был один преподаватель, профессор, который внушил мне на всю, наверное, жизнь одну простую истину. Он говорил, что настоящего мужчину можно определить по двум вещам: по его отношению к книге и отношению к женщине. Сам он всегда, прежде чем взять книгу, шел мыть руки. И для меня стало правилом на всю жизнь трепетно и с уважением относиться к книгам и, конечно же, к женщинам».

Став знаменитым после дилогии «Брат», Бодров понял, что хочет тоже снимать кино. В планах у него был и «Морфий» по Булгакову (не только по «Морфию», но и по «Запискам юного врача»). К обоим фильмам он сам написал сценарии. Но «Морфий» по этому сценарию снял уже упомянутый Балабанов. В 2002 г. Сергей Бодров и члены его съемочной группы погибли в Кармадонском ущелье во время съемок фильма «Связной».