Сальватор - вымышленный персонаж романа Умберто Эко "Имя розы".

Сальватор – настоящее животное, комок инстинктов похоти, страха и голода, в прошлом – бандит-убийца, в будущем, за пределами романа, – висельник. Самая мерзкая и гнусная фигура романа, он, как черт из табакерки (или если по теме – карнавальный шут и дурак), возникает в самое ненужное время и в самом ненужном месте, за что и бывает бит, и наконец, попадает в руки инквизиции. От него исходят волнообразные беды: все его поступки – это начало краха, разрушения, уничтожения (которое, по Бахтину, первый шаг к возрождению), в итоге вследствие его дурости и похотливости срываются межконфессиональные переговоры и происходит пожар – гибель монастыря. Сальватор же способствует и грехопадению юного невинного Адсона.

В сюжетном пространстве романа фигура Сальватора уникальна и грандиозна: это единственный персонаж, чей образ соединяет карнавальное мироотношение с карнавальной словотехникой. Если речь других героев более-менее однообразна и стилизована под средневековую латынь, то Сальватор говорит на собственном языке, синтезированном из слов десятков языков и наречий: «Всепокайтеся! Зряще како змию жрать твой дух! Смерть на нас! Возмоли! Святый да папа свобождает от греха!..» И не заметить, что его речь напоминает джойсово словотворчество, невозможно.

Описанию внешности Сальватора автор уделяет такое внимание, каким не удостаивает более никого в «Имени розы». Это, конечно, неслучайно. Уже на первых страницах романа Адсон предупреждает: «Впредь не займу сии листы описанием внешности людей – кроме случаев, когда лицо либо движение предстанут знаками немого, но красноречивого языка». «Харя» Сальватора для Адсона четко соотносится с его языком: обрубку носа, рубцам, «перекошенной пасти», неровным зубам соответствуют обрубки и перекошенности слов в речи.

«Тот, кто стоял за нами, походил на монаха, хотя его одежда была замарана и ветха, как у бродяги, а что до лица – оно не сильно отличалось от харь, испещривших капители... Череп, лишенный волос – но не от епитимьи, а вследствие какой-то гноеточивой сыпи. Лоб до того низкий, что если бы голова не облысела, мохнатые дикие брови сомкнулись бы с волосами. Круглые глаза с крошечными, очень подвижными зеницами, а взгляд то бесхитростный, то зловещий, в разные минуты по-разному. Носа, сказал бы я, не было вообще. Но все же какой-то хрящ торчал у него между глазами, чуть выступая вперед, однако сразу и оканчиваясь. Под ним на гладком месте были две черные дырки – огромные, заросшие густым волосом ноздри. От этих дыр ко рту шел рубец. Уродливая перекошенная пасть была скривлена вправо, и между отсутствующей верхней губою и нижней – выпяченной, мясистой – виднелись неровные черные зубы, заостренные, как собачьи клыки».

В образе Сальватора бросается в глаза полное соответствие языка, характера и внешности. Эко заставляет читателя воспринимать грубый, противоречивый, стихийный характер Сальватора через его речь, речь – через внешность, внешность – через характер.