Часы и дилеммы. Серия «Мир детектива»

Хронометр

1

Давно-давно один из наших лучших пароходов линии Даггер натолкнулся на скалы острова Сокотра под напором юго-западного муссона. Я был еще юнцом в конторе пароходного агента в Порт-Саиде, обучаясь своему делу, и в первые несколько недель мое учение подвигалось быстро и интенсивно. Пароход, о котором идет речь, назывался «Калобар», водоизмещением в одиннадцать тысяч тонн. Это был лучший корабль линии, излюбленной пассажирами. Но, к счастью, обратный приток с Востока как раз уже миновал, и на пароходе было не больше семидесяти душ, не считая офицеров и экипажа. «Калобар» тяжело напоролся на камень и накренился под опасным углом, тогда как бешеные волны колотились о его корму и перекатывались через палубу. Были также неприятности в туземной части экипажа. Но ранним утром удалось все-таки спустить одну спасательную шлюпку. Она уносила двадцать пять женщин и детей, ее экипаж составляли лучшие английские моряки под командой третьего офицера. Это была отчаянная попытка, но, по всей видимости, единственная. Однако по одной из излюбленных ироний океана, именно те, кто остались на борту «Калобара» ожидать смерти – были спасены, а о спасательной шлюпке никто больше никогда не услышал.

Большой торговый пароход, шедший из Карачи в Ливерпуль, подобрал потерпевших кораблекрушение с останков корабля и своим естественным ходом в десять узлов, сниженным до семи из-за муссона, доставил их в Аден. Там они подождали следующего пассажирского парохода и прибыли в Суэц в середине июня. Из Суэца они по железной дороге проехали в Порт-Саид, где я с ними встретился. Мне было столько дел с заказом из кают, с закупкой для них платья, отправкой телеграмм на родину и добыванием банковских переводов, что из всех этих осунувшихся растерянных путешественников я хорошо запомнил только одного в качестве пассажира с покойного «Калобара».

Мой начальник привел его в маленькую комнату, которую я занимал на набережной. Она была на втором этаже, и если бы я высунулся из окна, то мог бы видеть большой волнорез со статуей Лессепса, простирающейся в море. А внизу вся гавань кишела судами, от маленьких средиземноморских фелюг до трубастых гигантов из далеких морей…

– Будьте добры выслушать мистера Триника, – сказал начальник. – и составить петицию в министерство торговли, которую он подпишет, а я скреплю.

Собственно говоря, прошение уже было отправлено по собственной инициативе компании, и предложение пароходного агента было только благожелательной попыткой найти какое-нибудь занятие для мистера Триника, пока ему приходилось ждать в Порт-Саиде.

– Я могу вас передать с чистой совестью своему помощнику, – сказал агент мистеру Тринику и оставил его со мной.

Наружность мистера Триника была настолько же обыкновенной, насколько имя было странным. Лицо его было серовато-белого цвета, лет ему было немного за пятьдесят, у него имелись большие уши и маленький нос-пуговица, но от него излучалась такая скорбь, выделявшая его из всех, что я относился к нему, как к высокой особе.

– Я хочу знать, что она умерла, – сказал он, когда мы остались одни. У него был провинциальный акцент, но какой, я не мог установить. – Я кончил свою работу. Видите ли, у меня была табачная плантация на Яве. Я достаточно заработал. Я ехал обратно в Ливерпуль со своей дочкой, чтобы обзавестись домом. Ей было двадцать четыре года. Она прожила там со мной семь лет – после того, как умерла моя жена. Было пора свезти ее на родину и дать ей шанс устроить свою жизнь среди соотечественников.

У него под мышкой были сложенная карта и очень тонкая книга. Он положил их на стол и вынул из кармана кожаный футляр.

– Вот она, взгляните.

Он передал мне футляр и, повернувшись ко мне спиной, прошел к окну. В нем было две фотографии той же самой девушки: одна в профиль, другая – в анфас. У меня захватило дыхание. Я не мог согласовать ее с тем человеком, который смотрел в окно. Тут дело было не только в наружности, хотя вид у нее был достаточно необычный. Это было одно из лиц, которые не забываются. Чувствовался юмор в очертаниях ее рта, а в ее больших глазах была удивительная мудрость. С фотографии, в анфас, она глядела на вас, точно она знала вас, извиняла вас, чудесным образом соглашалась принять вас в свое общество. На фотографии, снятой в профиль, она смотрела вперед. За пределы мира, спокойно ожидая приближения чего-то.

– Да, – сказал я и закрыл футляр. Больше мне нечего было сказать.

– Вот видите, – он повернулся от окна, сунул футляр к себе в карман и заговорил совершенно спокойно. – Ливерпульский план теперь совсем оставлен. – Мне казалось, что Ливерпуль не совсем подходил к этим двум фотографиям. Мне представлялась улица с маленькими виллами, двориками и цветниками. – Но я хочу знать, что моя дочь умерла. Как я могу вернуться в Ливерпуль и жить там один столько лет, если я не буду этого знать. Мне нужно узнать, что Мона умерла, не правда ли?

Он обращался ко мне, как разумный человек, таким голосом, которым он просил бы объяснить ему какие-то подробности в расчетах. Голос был сухой и без слез, как и его глаза. Но я ощущал безмерное горе в этом человеке, делавшее всякое выражение сочувствия бесполезным и банальным.

– Что я могу для вас сделать, мистер Триник? – спросил я.

Он развернул свою карту на моем столе и прикрепил все ее четыре угла.

– Шлюпка была хорошо оборудована во всех отношениях, – говорил он. – На ней были добрые английские моряки, вода, пища, офицер, понимающий в мореплавании, паруса, и она не была переполнена.

– Но вы же не воображаете, что в подобную бурю… – воскликнул я, и он не дал мне кончить фразу.

– Почему же капитан, в таком случае, ее отправил?

– Пожалуй, да, – должен был я признать. – Очевидно, он считал, что есть шанс.

– Вот именно, я изучал эту книгу, – он показал мне заглавный лист. Это был «Лоцман Аденского залива». – Я купил ее у одного из офицеров грузового парохода, который доставил нас в Аден. После первого сильного порыва ветер в начале июня часто спадает, так написано в этой книге. И я скажу вам еще одно. К северу от Сокотры есть течение к востоку, скоростью сорок миль в день. Я еще скажу вам третье: во время юго-западного муссона, чем ближе вы подходите к арабскому берегу, кроме как на одном участке, тем легче вы попадаете под ветер и тем спокойнее море.

– Арабский берег! – воскликнул я. – однако, мистер Триник, такое расстояние…

– Три сотни миль, и ветер все время сзади, – быстро ответил он. – Измерьте сами по карте, вот, – он вынул циркуль из кармана и передал его мне. У него наготове было все, что могло помочь его доказательствам.

Я с неохотой взял циркуль и отмерил расстояние.

– Да, триста миль, около того, – сказал я.

Итак, существовала та страшная возможность, которая мучила моего посетителя.

– Их мог подобрать какой-нибудь пароход, идущий на восток, – ответил я.

– Уже две недели, как шлюпка оставила корабль. Мы бы об этом услышали.

Радиотелеграф в то время был еще чудом будущего. Но Аденский залив был одним из величайших проездных путей в мире. Можно пересечь Атлантический океан и не увидеть ни одного парохода раньше, чем не завидишь берег; но в узком море за Перимом всегда плывешь в компании. Идет постоянный обмен сигналами. Из доброй дюжины портов не позже как через неделю уже пришли бы вести, что шлюпка «Калобара» с ее обитателями была спасена.

– Да, мы бы уже слышали, – согласился я и снова посмотрел на карту. – Если они достигли Аравии, это случилось бы тут, около Дофара, не так ли? – сказал я.

– А тогда, – спросил Триник, – где же моя девочка? В гареме какого-нибудь несчастного черного султана, правящего над капустным полем и живущего в блокгаузе? Послушайте, вот, – он начал перелистывать страницы «Лоцмана», – «бедуины Бени-Гара питают большую ненависть к европейцам». Бедуины Бени-Гара – это тот народ, который живет около Дофара. Предположим, что лодка пристала немного ближе, вот здесь, у Камарской бухты.

Снова он перелистал страницы книги и прочел:

– «Племя махра очень многочисленно и могущественно. Их вражда к англичанам очень велика» … Я хочу удостовериться, что моя дочь умерла.

– Вы хотите, чтобы мы послали пароход вдоль берега, поглядеть, не потерпела ли там крушение спасательная шлюпка? – сказал я.

– Этого не достаточно, – сказал Триник и снова сослался на «Лоцмана». – Лодки в тридцать или сорок тонн вытягиваются на берег во время юго-западного муссона. Было бы нетрудно вытащить на берег спасательную шлюпку и спрятать ее. Нет, я хочу, чтобы правительство обыскало эту полосу побережья с одного конца до другого при содействии военного судна. Я хочу, чтобы всякий туземный королек вынужден был показать своих домочадцев. Я хочу знать, что моя дочь умерла.

Я достал листок бумаги и начал составлять прошение в министерство торговли. Весь день мы над ним работали, и когда оно было закончено и подписано, его отправили в Англию, тогда как Триник сам отнес его копию генеральному консулу в Каир. Как всем известно, министерство торговли немедленно предприняло розыски, а вскоре после того вторичная попытка была предпринята пароходной компанией. Но от Камарской бухты до островов Курия-Мурия, крайних восточных и западных пределов, между которыми были возможны розыски, не было найдено обломков какого-либо судна, и ни один рыбак не мог ничего рассказать про каких-либо спасшихся людей. Шлюпка «Калобара» исчезла со всеми своими пассажирами. Мистер Триник повез свое горе домой в Ливерпуль и также для меня исчез. Понемногу обычный ход дел и новые впечатления изгладили в памяти катастрофу. К тому же меня перебрасывало по всей шахматной доске мира. На следующий год меня перевели в Коломбо, оттуда – в Гонконг, оттуда – в Лондон, и только через пятнадцать лет я вернулся в Порт-Саид в качестве главного агента компании «Даггер».