Сломанный мир

Часть 2. Предатель

1. Тигр и Дракон

Год дерева и змеи со знаком Инь был годом горести для царства Рюкоку. Случилось то, чего рюкокусцы ждали и боялись уже много лет: правитель Ёсихито, чьи годы клонились к восьмому десятку, наконец отошёл в мир иной, а наследником царя был его единственный внук, шестнадцатилетний мальчишка. Юкинари – так звали наследника – возвели на престол с подобающей пышностью, но особых надежд на юного царя не возлагали. Император Ёсихито прославился мягким характером и приветливым обращением с подданными, но славных государственных деяний за ним замечено не было, а про внука и вовсе говорили, что он не в себе. После многолетней затяжной войны с Юйгуем, Страной Черепахи, – а война эта фактически была подчинением с редкими попытками бунта – Рюкоку находилась в страшном упадке.

Между тем на западе стремительно набирало силу государство Чхонджу, Страна Тигра. И всё бы хорошо, если бы оно всего лишь процветало, но оно то и дело нападало на соседние земли и откусывало от них куски, как голодный тигр. «Пришло время править Белому Тигру Запада», – эта фраза, относящаяся к поверью о том, что каждому царству в их мире покровительствует один из четырёх великих зверобогов, не сходила в те годы с уст людей.

Поговаривали, что успехами последних лет царство Чхонджу целиком и полностью обязана одному военачальнику, и что военачальник этот – страшно сказать – из Чужих: тех самых южан из сказок, светловолосых с длинными носами и странными узкими лицами. Одни считали их колдунами, другие – бессмертными. Чем, кроме как чародейством, можно было объяснить, что этот человек стал верховным стратегом страны в возрасте двадцати лет, и царь приблизил его к себе и сделал ближайшим советником не только в военных, но и в прочих делах? Так что в умах людей у Белого Тигра Запада было вполне конкретное человеческое лицо: лицо загадочного генерала-чародея – Гэрэла. Народная молва наделила его совершенно фантастическими чертами, и образ его обрастал всё новыми жуткими подробностями. Говорили, что он уродлив, как и все Чужие, и даже на человека-то не похож – белокур и бледен, и глаза у него совсем светлые, как льдинки, как будто он выцвел от собственного внутреннего холода. Говорили, что он безжалостен: что убивает детей на глазах у их родителей и заставляет отцов насиловать дочерей, что привязывает трупы к столбам или насаживает на колья, чтобы те внушали страх всем, кто их увидит.

Многие из этих слухов были правдивы, хотя Гэрэл, прозванный Жестоким, старался никогда не быть таким без причины.

Генерал Гэрэл в год ветви дерева и змеи со знаком Инь совсем не думал о далекой Рюкоку и происходивших там переменах. Два года назад он развязал войну с Юйгуем. Это было чересчур самонадеянно, и он сам быстро это понял: со стороны, может, и казалось, что Чхонджу одерживает победы, но он сам почти сразу увидел, что Страна Черепахи слишком богата, слишком сильна; время от времени ему удавалось захватить крепость или город, но удержать их сил не было – так мелкий хищник мог бы бесполезно терзать зверя, который в несколько раз крупнее его самого. Гэрэл начал понимать, что к каким бы хитростям он ни прибегнул, война только приведет к ослаблению обоих государств. Он постарался сосредоточить силы на том, чтобы удержать те несколько завоеванных им городов, которые находились у Внутреннего моря: выход к морю был важен для Чхонджу.

Чтобы одержать победу над Страной Черепахи, нужно было выждать еще десяток лет. Усилить армию, улучшить вооружение, построить флот. Он знал, что если Чхонджу удастся накопить сил, то победа будет за ними. Слабость Юйгуя, как ни парадоксально, крылась в его силе – уже много лет у него не было серьезных противников, и юйгуйцы слишком уж верили в свое превосходство над остальными народами.

Гэрэлу случалось обсуждать это в юношеские годы во время учебы в Байцзине со своим учителем Лином. Лин-цзы был юйгуйцем и патриотом, но любил побеседовать на отвлеченные темы – он тогда еще не подозревал, что, просвещая юношу, впитывавшего знания словно губка, он готовит своей стране опасного врага.

– В твоей стране даже солдату необходимо быть поэтом и книжником, чтобы продвинуться по службе, – сердито говорил Гэрэл учителю Лину. – Разве это не глупость?

– Но ты ведь тоже любишь книги, Гэрэл. Ты сам говорил, что знание может ранить острее меча.

– Да, но совсем другое дело – поэзия! Разве это не признак того, что государство забрело в тупик?

Ему, выросшему под суровыми небесами Запада, казалось страшно нелепым, что о человеке судят не по его делам, а по умению сочинять стихи и – боги! – красоте почерка.

– Если в Юйгуе все устроено так глупо, почему он контролирует такую большую часть мира? – спрашивал Лин-цзы, слегка подтрунивая над ним. – Но ты в чем-то прав, Гэрэл: развитое и сытое государство в конце концов стареет и начинает умирать, это и происходит сейчас с Юйгуем.

– Это ты сам придумал?

– Что государство, достигнув расцвета, умирает? О нет. Это очень популярная теория среди наших интеллигентов. А твоя страна – молодая, хищная и жадная, поэтому за ней – будущее.

Гэрэл обдумал слова учителя. Лин-цзы, конечно же, преувеличивал – до гибели Юйгую было еще очень далеко: только жители страны, безраздельно господствовавшей в мире на протяжении последней сотни лет, могли развлекаться подобными пустыми самоуничижительными теориями. Жители любой из других стран не могли позволить себе такую роскошь – все, наоборот, старались как могли возвеличить достоинства собственной родины.

Но он увидел в этой теории и зерно истины. Будущее за Чхонджу – это правда. Времена, когда жители Страны Тигра были такими же дикарями-кочевниками, как южане, давно прошли. Теперь Чхонджу была уже настоящей империей. Земли Тигра считались одними из самых неприветливых: здесь были очень холодные снежные зимы и знойное лето, всегда приносившее засуху и голод. Но чхонджусцы не только выжили в этих землях, но постепенно и улучшили их. Они научились строить корабли и замки, прокладывать каналы для орошения полей. У них появились чиновники и государственный аппарат, не такой сложный, как в Юйгуе, но все же достаточно развитый. Не так давно в Стране Тигра даже изобрели собственную письменность, которой они очень гордились, хотя она пока не приобрела большой популярности – люди по старинке пользовалось юйгуйскими иероглифами (а большинство, скажем прямо, вообще не умело читать и писать).

Нынешний император Юйгуя не был сильным правителем (и в этом заключалась вторая слабость страны). Императора Чхонджу, Токхына, которому Гэрэл, будучи еще мальчишкой, поклялся в верности, тоже трудно было назвать выдающимся правителем. Но Гэрэл вел войну вовсе не ради своего императора. Он знал: когда Чхонджу наконец войдет в полную силу и одержит победу над Юйгуем, жители Страны Черепахи охотнее примут не западного варвара, а образованного правителя, который знает их язык и ценит их культуру, – такого, как он сам.

Прошло несколько лет, и они были непростыми: всё шло так, как и планировал Гэрэл – Страна Тигра набрала огромную силу, – но кочевники на юге проявляли непокорность и вынуждали его снова и снова бросать силы на их усмирение…

Он действовал не только силой, старался, когда это было возможно, проявлять милость. Он пообещал – и выполнил свое обещание – что тех кочевников, что захотят осесть на земле, он не тронет. Но большинство не хотели идти под его руку и продолжали разбойничать. С кочевниками было тяжело: на протяжении многих веков Чхонджу сражалась с ними, но полностью покончить с этой угрозой не удалось ни одному из царей или полководцев. У южан не было ни стран, ни городов, ни централизованной власти, только множество разобщенных улусов, родов и племен, постоянно перемещавшихся с места на место. Стоило разбить одно племя, как откуда-то появлялись другие. С огромным трудом Гэрэл строил по линии побережья Внутреннего моря города и крепости. Но кочевники то и дело нападали на эти поселения.

Благодаря тем новым городам, которые все же удавалось закрепить и защитить от кочевников, территория Чхонджу постепенно увеличивалась, тигр тянул лапу вдоль моря к востоку – к Рюкоку, Стране Дракона. О Рюкоку Гэрэл до поры до времени совсем не беспокоился, думал о ней только как о перспективной для торговли стране, ему казалось, что это ослабевшее царство не представляет для них угрозы.

Однако постепенно расстановка сил в Срединных Государствах менялась.

Молодой правитель Юкинари, взойдя на престол, принял более чем скромный девиз правления: «достижение порядка» – не чета девизам предков, которые торжественно провозглашали целью процветание, богатство, а то и райское блаженство, и которым не удалось достичь ни первого, ни второго, ни третьего. Поначалу в других царствах с любопытством и некоторой насмешкой наблюдали за тем, как Юкинари пытается управиться с навалившимися на его детские плечи государственными делами. А потом вдруг заметили, что дела в государстве пошли на лад. Тихая властность Юкинари исподволь меняла даже самых своенравных и жадных до денег чиновников. Сначала стал заметен эффект от хозяйственных реформ, затем стали один за другим заключаться удачные торговые и политические союзы с городами севера и племенами юга. У народа Рюкоку появилась надежда. Ещё через несколько лет Страна Дракона превратилась в достаточно сильное и, насколько было возможно по тем временам, процветающее государство. Стало ясно, что император Юкинари задумал примириться с Юйгуем и сплотить страны перед новым общим врагом – Западом – и что в этом начинании его ждёт успех. Мальчик-государь оказался мудрым правителем. Кроме того, его личность обладала неотразимой харизмой, которая привлекала к нему всё новых и новых союзников.

Появлялись у Юкинари, конечно, и враги. Император Токхын, воодушевленный военными победами на юге, хотел расширить территорию Чхонджу еще дальше на восток. А на востоке за горами находилась Рюкоку; о Рюкоку знали так мало, что было непонятно, стоит ли развязывать войну с ней, принесет ли им хоть какую-то выгоду эта война. Но Токхына злило, что название Страны Дракона и имя императора Юкинари повторяли все чаще и чаще во всех Срединных Государствах.

Говорили о нем и в войске Гэрэла, когда они возвращались домой в Пхёнвон, столицу Чхонджу, из очередного похода на юг. Шел год кабана и металла со знаком Инь, лето было в самом разгаре.

Они устроили себе стоянку на ночь и развели костры. Обсуждалась новая южная провинция Рюкоку – земля к юго-западу от горной гряды, отделявшей земли Дракона от землей Феникса. Провинция эта уже несколько сотен лет была собственностью одного из улусов кочевников, но молодой император Юкинари как-то ухитрился ее выкупить. Никто не знал, насколько сделка была выгодной для кочевников, но чхонджусских солдат поразило уже хотя бы то, что кто-то сумел мирно договориться с дикарями-южанами.

– Сперва речь шла о ерунде какой-то, вовсе не о продаже провинции; и хан-то, говорят, даже не захотел сам ехать на переговоры – мол, не царское это дело; брата своего послал, – рассказывал командующей тысячей Сон Гё. – Брат отправился в Рюкоку, встретился с императором Юкинари, вернулся ни с чем, но отказ его почему-то вовсе не обидел, вот что странно. Как будто что-то хорошее с ним там, в этом Рюкоку, произошло. И он как-то убедил хана поехать самому и согласиться на эту сделку…

Джин-хо издала свой самый пошлый смешок.

– У меня есть кое-какие идеи насчет того, что там произошло с этим братом хана.

– Какие? – спросил Сон Гё с искренним недоумением.

Какой-то паренек из числа поклонников Джин-хо решил пояснить ее мысль:

– Про императора Юкинари все говорят, что он красивее любой женщины: я слышал, ему даже приходится прятать лицо – те, кто его увидел, навсегда теряют рассудок…

Джин-хо, бросив на своего дружка ободряющий взгляд, кивнула и нетерпеливо сказала:

– Или ты не слышал, что говорят про мужчин в Рюкоку?

Лицо Сон Гё так и не осветилось пониманием.

– Они там все «отрезанные рукава», – сказал приятель Джин-хо и сам покраснел, не будучи уверен, что подобные вещи стоит обсуждать в присутствии юной знатной барышней. – Ну, это в Юйгуе так говорят, про рукава.

– А, что у них там все мужики спят друг с другом? – спросил Сон Гё с солдатской прямотой.

– По крайней мере, ходят такие слухи, – Джин-хо улыбалась так сладко, будто в этот самый момент представляла себе сцены мужской любви во всех красках и наслаждалась зрелищем.

Гэрэл подумал, что Джин-хо все чаще ведет себя неподобающе, и неудивительно – слишком уж много времени она проводит с солдатами. Но это, конечно, было вовсе не его дело.

– Я думаю, что это выдумка, – рассудительно сказал Сон Гё, – но поскольку он служит Дракону Востока, людям нравится отождествлять императора с его богом. А если он и правда красив, не стоит презирать красоту лишь за то, что ею часто пользуются дураки и негодяи… А про «отрезанные рукава» – вы, принцесса, еще не раз увидите, что враги друг про друга вечно злые небылицы сочиняют. Южан мы хаем за дикость, юйгуйцев – за то, что больно уж хорошо живут и нос дерут выше неба. И вот это, про рукава, о Юйгуе тоже говорят…

– Так и впрямь, что ни посольство оттуда, все сплошь ухоженные такие да нарядные – почему бы это?…

– В Юйгуе, по крайней мере, есть женщины, и красивые, а в Рюкоку, как мне рассказывали, вообще нет женщин, – встрял еще один собеседник, сотник Мугён. – Бабка моя говорила, что Дракон создал их всех мужчинами.

– Мой брат, купец, ездил недавно в Нисияму и говорит, что видел там женщин, – возразил еще кто-то, но не слишком уверенно.

– Конечно, там есть женщины, остолопы вы несчастные. Но я слышала, что знать у них обращается с женщинами как с вещами, – сказала Джин-хо.

– И они еще называют нас варварами! – возмутился Мугён.

Гэрэл не вмешивался в разговор. Сон Гё был прост, но далеко не глуп, и о предрассудках рассуждал более чем здраво. Но рассеивать эти предрассудки не всегда полезно. Гэрэл знал, что чем хуже солдаты думают о жителях других стран, тем удобнее вести войну. Тяжело убивать врагов, когда знаешь, что это такие же люди, как ты – а может, в чем-то и получше тебя… Гораздо проще считать рюкокусцев лживыми, непонятными хитрецами, юйгуйцев – высокомерными сытыми бездельниками, южных степняков – дикарями.

Впрочем, о Рюкоку и вправду было известно преступно мало… Сам Гэрэл тоже почти ничего не знал об этой стране – лишь обрывки слухов и мифов. Чхонджу граничила с Юйгуем на севере и со степями кочевников на юго-востоке. От Рюкоку – Страны, Где Восходит Солнце – их всегда отделяло море, и уже очень давно между этими двумя странами не было ни военных столкновений, ни дипломатических отношений, ни даже как следует налаженной торговли.

Гэрэл, как обычно, сидел в стороне от костра – шум и разговоры мешали ему читать, а его присутствие, скорее всего, помешало бы солдатам веселиться. Джин-хо неслышно подобралась к нему и уселась рядом, плюхнув на ноги котелок, в который она резала какие-то травы для супа.

– А ты что думаешь о рюкокусском императоре? – Похоже, она собиралась повторить ему все сплетни и пошлости, которые до этого обсуждались у костра, несмотря на то, что он и так прекрасно их слышал.

Но он привык к ней, и она не сердила его.

– При виде него теряют рассудок? По мне, так звучит не очень, – сказал он рассеянно. Разговоры мешали ему сосредоточиться на трактате.

– А я бы хотела его увидеть…

– Ну, раз он так хорош, ты могла бы выйти за него замуж. Не хочешь предложить своему отцу эту идею?

– Вот еще! – вздернула подбородок Джин-хо. – Я не хочу, чтобы меня продали в чужую страну, как рабыню. К тому же мне нужен мужчина, а не какая-то красотка в шелках!

Она явно повторяла то, что где-то вычитала или подслушала.

– Не говори ерунды, – отмахнулся Гэрэл. – Тебе нравятся хорошенькие и глупые. Все твои дружки как раз такие. – Не то чтобы в Чхонджу, особенно в армии, вообще было много хорошеньких и глупых – все больше неухоженные бородатые алкоголики, но Джин-хо как-то умудрилась собрать вокруг себя довольно приятную компанию.

– Они не глупые, – надулась Джин-хо.

– Так и император Юкинари, говорят, неглуп. В чем же проблема?

Джин-хо была младшей дочерью императора Токхына. Ей недавно исполнилось шестнадцать.

Мать Джин-хо была родом из земель Огненной Птицы Феникс, одной из тех южанок, кто, казалось, сразу родился верхом и с луком и колчаном в руках. Став одной из наложниц Токхына, она, лишившись своих пыльных степей и свободы, прожила недолго, зачахла. В матери Джин-хо, как и во многих южанах, текло немного белой крови – говорили, у нее были красивые вьющиеся волосы с оттенком меди. Но Джин-хо внешностью пошла в отца. Смуглая, лобастая, густобровая, она даже по скромным чхонджусским меркам не была красавицей. Но она была принцессой, так что никогда не знала недостатка в ухажерах. Причем многие из них были влюблены в Джин-хо вполне искренне: девочка лучилась обаянием и чистой радостью жизни.

Из всех детей Токхына Джин-хо доставляла отцу больше всего хлопот. Толком даже не знавшая матери, она каким-то образом унаследовала и ее непокорный нрав, и любовь к оружию и быстрой скачке и ветру в волосах. К счастью для Джин-хо, она была далеко не единственной дочерью царя, и никто не принуждал ее сидеть взаперти во дворце. Когда ей было тринадцать, она начала одерживать победы на скачках и состязаниях лучников, которые устраивались на праздниках, и император в конце концов уступил ей в её дерзком желании служить в армии, сделав сразу командующей сотней. Гэрэл сомневался, что поступок этот продиктован любовью – если бы Токхын был по-настоящему привязан к дочери, он не давал бы ей столько воли; сам Гэрэл, если бы это он был её отцом, точно не дал бы. Но Джин-хо практически с рождения была предоставлена сама себе, росла как степная трава. Впрочем, император, несомненно, гордился военными успехами дочери – как гордятся умной собакой или породистой лошадью.

– Не хочу я замуж, – упрямо сказала Джин-хо. – Я хочу стать императрицей и править, когда умрет мой отец. Ну… когда умрет мой отец и все братья и сестры.

– Долго придется ждать, – усмехнулся Гэрэл.

– Да меня и не возьмет никто замуж, – с досадой сказала она. Видно было, что она очень хочет хоть что-то возразить, но испытывает недостаток в аргументах. – Я… Я уже не девушка, – и она округлила глаза, подчеркивая драматизм сказанного. Одновременно на тёмном круглом личике Джин-хо было написано что-то вроде гордости. Ну вот, ее научили хвастаться своими постельными успехами – просто великолепно. Одновременно где-то на краю сознания принцессы, похоже, все еще был жив вколоченный няньками завет беречь себя до свадьбы. Пока что мир Джин-хо представлял собой кашу из установок, смысла которых она не понимала, и убеждений, которых не разделяла, но повторяла за другими. Сущий ребенок.

– Мне кажется, ты выдумываешь, – равнодушно сказал Гэрэл. – Но я обязательно расскажу твоему отцу – ему будет интересно.

Джин-хо, разумеется, знала, что он ничего не расскажет Токхыну – Гэрэл никогда не жаловался на нее отцу, что бы она ни учудила, – но на всякий случай угрожающе сказала:

– Я передумала: я хочу стать верховным стратегом, если ты, скажем, помрешь. Проще убить одного тебя, чем двенадцать моих старших братьев и десять старших сестер.

Они часто вот так переругивалсь, наполовину всерьез, наполовину в шутку. Джин-хо была единственной, кто его не боялся. Она вообще ничего не боялась – ни богов, ни чертей.

Солдаты удивительно быстро забыли о том, что она принцесса, как и о том, что она девушка – впрочем, в армии Чхонджу и без нее было довольно много женщин. Поначалу они сторонились Джин-хо, как сторонились и самого Гэрэла, но в последнее время он все чаще видел ее играющей с ними в мацзян, дружески болтающей или пьющей наперегонки крепкое жжёное вино.

Он знал, что его самого солдаты все равно будут сторониться, что бы он ни делал.

Он мог только закрыться собственной чуждостью, облачиться в нее, словно в латы.

Джин-хо вдруг посерьезнела и придвинулась к нему. (От прикосновения ее плеча Гэрэл вздрогнул: он не любил случайных касаний, – но бесцеремонную Джин-хо никогда не волновали такие мелочи, как чужое личное пространство).

– Будет война, да? – тихо спросила она.

– А сейчас разве не война?

– Нет, настоящая война. С Рюкоку. Мой отец всё время говорит…

Она не договорила, но Гэрэл и так отлично знал, что говорил император Токхын: военные успехи Чхонджу вскружили ему голову, и ему хотелось новых и новых побед – не чтобы защититься или укрепить страну, как было раньше, а войны ради войны.

– Твой отец отчасти прав. В прежние времена я был бы рад заключить союз с Рюкоку. С севера им, как и нам, угрожала Страна Черепахи, а Рюкоку лежал в развалинах и не представлял никакой опасности. Но сейчас Рюкоку стал опасен – с тех пор, как на трон взошел этот мальчик. Человек, который смог так быстро поднять из развалин собственную страну, так же быстро сможет обратить в развалины чужую.

– Когда об этом говоришь ты, кажется, что во всем этом есть какой-то смысл, – грустно сказала девочка. – Но когда говорит отец – никакого смысла нет, кажется, что он просто помешался на войне, и это так глупо…

– Знаешь, я не шутил насчет женитьбы, – сказал он. Джин-хо тут же ощетинилась. – Да не дёргайся ты. У тебя много сестер. Можно отправить в Рюкоку дипломатическое посольство и предложить женитьбу на одной из чхонджусских принцесс – а вместе с ней союз на выгодных для нас условиях.

– Я что-то не понимаю смысла… Почему ты считаешь, что император Юкинари согласится? Моему отцу это будет выгодно, но Юкинари-то – нет. Если даже он не «отрезанный рукав», думаешь, он будет так рад жениться на одной из моих сестер – а они не то чтобы красавицы, если ты не заметил – что отдаст полцарства моему папаше?

– Это политика, Джин-хо. Если он хочет хотя бы выжить, не говоря уж о том, чтобы править, неважно, чему он там будет рад и чему нет. Если он не слепой (а судя по тому, что о нем говорят, он далеко не слепой), он должен понимать, что наша страна сильнее и победит в открытом столкновении. Но если он женится на дочери нашего царя, ему будет не так стыдно делиться деньгами и территориями с тестем; это не будет выглядеть как поражение в войне, понимаешь? Лучше уж неравноправный мир, чем бессмысленная резня.

Он надеялся, что император Рюкоку тоже так считает. Если он так умен, как говорят, ему хватит мудрости признать над собой власть императора Чхонджу и не начинать войну, в которой ему не выиграть. А в том, что война Рюкоку и Чхонджу будет неравной и обернётся резнёй, Гэрэл не сомневался.

Джин-хо вскоре забыла свои тревоги и ушла к другим солдатам – пить и веселиться дальше; Гэрэл тоже ушел в свой шатер. Он лежал и думал об императоре Юкинари – мальчике, которого Джин-хо назвала «красоткой в шелках». Ему стало интересно, какой он на самом деле. Образ доброго, мягкого юноши не вязался с его представлениями об умном и жестком правителе.