Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
4
В этот час у Зимнего дворца начался маскарад с переодеванием: каптенармусы привезли в особых фурах старые елизаветинские мундиры; солдаты срывали с себя ненавистную прусскую форму, бросали каски, облачались в прежнее обмундирование.
Выйдя из Зимнего еще недостроенного дворца, чтоб перебраться в Елизаветинский, что у Полицейского моста, Екатерина не узнала своих переодевшихся войск, так же шумно приветствовавших ее.
В Елизаветинском дворце состоялось совещание генералитета: как быть с низложенным Петром и вообще что делать дальше? И опять спешно строчились указы, приказы, именные повеления, опять летели во все стороны гонцы.
Никита Иванович Панин предостерег:
– Нам страшней всего Кронштадт.
Императрица тотчас собственноручно написала коротенький указ на имя адмирала Талызина, бывшего на совещании:
«Господин адмирал Талызин от нас уполномочен в Кронштадт, и что он прикажет, то исполнить.
Июнь, 28 дня 1762 г.
Талызин поспешил сесть в простую шлюпку и тайно выехал в Кронштадт. Но туда, как сказано, еще ранее направился посол Петра, генерал Девьер. Предстояла встреча двух врагов. Кто кого пересилит, перехитрит, за тем останется и Кронштадт.
Деликатный вопрос о личной судьбе Петра III разрешился быстро. Понюхав табачку из золотой табакерки государыни, Панин начал:
– Понеже двум государям один престол занимать невместно...
– Бывшего императора арестовать, – смело закончила его мысль Екатерина.
Генерал-майор Савин получил повеление немедленно отправиться в Шлиссельбург, чтобы приготовить приличное помещение Петру. Было указано на тот самый дом, который строил Петр для заточения Екатерины.
А войска все подходили и подходили из окрестностей столицы и примыкали к восставшим, выстраиваясь вдоль Мойки и по Морским улицам.
Наконец из Ораниенбаума прибыл к Екатерине канцлер, граф М. Л. Воронцов. Через набитые людьми дворцовые залы он едва протискался до кабинета, где с лихорадочным жаром шло заседание.
– Ваше величество, – взволнованно обратился он к Екатерине. – Я как верноподданный своего государя и присягнувший ему...
– Знаю, – прервала его Екатерина, прищурив глаза и загадочно улыбаясь, – вы прибыли с поручением бывшего императора доказать мне незаконность моего поступка или убить меня... (Воронцов изумленно развел руками и отступил на шаг.) Но, милый граф... – Екатерина встала, взяла канцлера под руку, подвела к окну. – Взгляните на это людское море, на лес штыков и – поймите меня. Не я действую: я повинуюсь желанию народа.
В ее взгляде сквозили усмешка и презрение к раздавленному недругу. Голова канцлера кружилась, сердце изнемогало, мысль кричала: «Выбирай скорей, решай, решай: смерть или измена».
После мучительных колебаний канцлер Воронцов, как и прибывшие вслед за ним Шувалов с Трубецким, беспрекословно присягнули ей и к ожидавшему их Петру не возвратились.
И вообще к императору не возвратился ни один его гонец. Это Петра удручало, бесило. В семь часов вечера он наскоро, по-лагерному, пообедал: на скамейку, где он сидел, поставили жаркое, бутерброды, бургундское, шампанское. Предчувствуя, что скоро все оставят его, царь с горя много пил и порядочно-таки опьянел, но бодрость духа уже навсегда покинула его.
Меж тем деятельность Екатерины с каждым часом возрастала.
Екатерина с царедворцами ясно видела, что Петр в свою защиту ничего предпринять не в состоянии. Не теряя времени, она сбросила с себя маску куклы, повинующейся «желанию народа», и нанесла последний удар своему немощному супругу.
Около десяти часов вечера размашистым, но твердым почерком она написала Сенату краткий указ:
«Господа сенаторы! Я теперь выхожу с войсками, чтоб утвердить и обнадежить престол, оставляя вам, яко верховному моему правительству, с полною доверенностью, под стражу: отечество, народ и сына моего.
Охваченная воинственным пылом, уверенная в окончательной победе и полном торжестве своем, она вся преобразилась: глаза ее светились силой, мужеством, голос звенел властно, жесты стали повелительны, весь лик надменен и дерзок.
Царедворцы вдруг почувствовали, что имеют дело с женщиной сильного ума и не менее сильной воли. Многие сразу принизили себя, потеряв даже тень собственного достоинства. Многие, рабски согнув спины, обратились в льстивых лисиц: они уже помахивали хвостами, заранее пуская слюни, облизываясь на вкусные куски, которые вот-вот бросит им, своим рабишкам, всемилостивейшая рука великой повелительницы.
Маскарад продолжался, все катилось, как по маслу. Екатерина облеклась в форму лейб-гвардии Семеновского полка, надела андреевскую через плечо ленту. Будучи искусной наездницей, молодцевато вскочила она на заседланного белоснежного коня и, обнажив шпагу, проехала перед гвардией. И снова бешеный рев войск и огромной толпы зевак, звучная музыка. Полетели вверх шапки. Екатерина обратилсь к сопровождавшему ее генералитету:
– Этот энтузиазм народа и войск напоминает мне энтузиазм времен Кромвеля.
Когда все смолкло, она, проехав по рядам войск, объявила себя полковником гвардии и мановением руки приказала полкам выступать в Петергоф. Гвардия двинулась повзводно, церемониальным маршем, с музыкой. Но раньше гвардии ушла еще в восемь часов вечера легкая кавалерия – гусары и казаки, предводимые поручиком Алексеем Орловым. За легкой кавалерией двигалась артиллерия с несколькими полевыми полками. А в арьергарде, под водительством самой Екатерины – гвардия.
Рядом с большой Екатериной тряслась Екатерина малая, тоже на коне и тоже в гвардейском мундире. Обе женщины весело болтали. Сзади в свите – два фельдмаршала – Бутурлин с Трубецким, гетман Разумовский, князь Волконский, граф Шувалов и другие.