LXXII
Но эта высшая и к Духу ближайшая, Франциском достигнутая, точка восхождения по лестнице символов, – последняя; вольно, сознательно-зряче никогда им не переступленный и непереступаемый для него порог. Здесь остановится он и дальше не пойдет. Если б он узнал, что вернейшие, ближайшие, хотя и посмертные, ученики введут его в Третий Завет, в Третье Царство Духа, соединив с Иоахимом, то, вероятно, испугался бы этого, не захотел бы об этом и слышать и от вернейших учеников своих отрекся бы.
«Три состояния мира», tres status totius saeculi, no Иоахиму: «первое, земное, – в Отце; второе, водное, – в Сыне; третье, огненное, – в Духе».190
Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтоб он уже возгорелся! (Лк. 12, 49).
В будущем, в желании Сына, – Огонь, а в настоящем, – в достижении, – все еще Вода:
кто будет пить воду, которую Я дам ему, не будет жаждать вовек; но вода, которую дам ему, сделается источником воды, текущей в жизнь вечную. Кто жаждет, иди ко Мне и пей (Ио. 4, 14; 7, 38).
Весь путь христианства ведет от Сына к Духу – от Воды к Огню, от «водного состояния мира», «крещения Водой», к «состоянию огненному», «крещению Огнем». Тем же путем идет и Франциск; но, можно сказать, что он идет, сам не зная, не видя куда, как слепой: перед смертью, действительно, физически, почти ослеп. И эта слепота внешняя, так же как все в жизни и смерти его, «являет знамение – символ», porta significatione, какой-то слепоты и внутренней.
Слепнет Франциск, на пути от Сына к Духу. Всею зрячею волей своей, всем сознанием, всею душою, он – только во Втором Завете, в «состоянии мира водном»; но духом уже не вмещается в нем, – переплескивается невольно, слепо, бессознательно, в «состояние мира огненное», – в Третий Завет. В этом-то неразрешимом для него противоречии души и духа, – вся его трагедия.
Любит огонь; кажется иногда, что поклоняется ему суеверно, как огнепоклонники. Когда, восхищаясь однажды ярким огнем в очаге, слишком приблизился к нему так, что загорелась на нем одежда, то в «восхищении», raptus, не чувствует жара огня, так же как той раскаленной добела врачом железной палочки, и не дает его гасить («нет, брат мой, не обижай брата нашего Огня!»), так что братья должны это сделать насильно. Вынесенным из пожара, «отнятым у брата Огня», плащом никогда уже не хочет покрываться.191
Слепо, бессознательно, невольно, любит Огонь, а волею в сознании, в зрении, боится его; и это в нем, как все, – «являемое знамение», символ: между Водой и Огнем – такая для него несоединимость, непримиримость, как между Сыном и Духом; так же боится он Духа, как Вода – Огня.