Пятое человечество

Глава десятая

Агидель периодически наведывалась к Руслану, но муж, погруженный в работу, не откликался на ее предложения сделать перерыв и отдохнуть. На этот раз она решила добиться, чтобы он хоть на несколько часов оторвался от работы. Когда она вошла в приемную, помощник Максим Юрьевич, всегда прилизанный аккуратист в костюме с галстуком, доложил ей, что у Руслана Руслановича Абубакаров. Поднялся за своим столом и дежурный адъютант, молодой человек в военной форме, со знаками различия майора, и приветствовал ее, как и положено военнослужащему: «Здравия желаю, Агидель Николаевна!»

Ей не нравилось, что теперь в приемной мужа дежурит адъютант. Но Урсула, когда она обратилась к ней, сообщила, что инструкцию по обеспечению безопасности спецпредставителя утвердил генерал-полковник Уральский. «Перестраховывается Святослав Степанович», – сказала она тогда Урсуле.

В этот раз она решила добиться своего, подошла к двери кабинета, и едва не столкнулась с Абубакаровым. Тот настолько был озадачен, что не стал здороваться с нею, словно они сегодня уже виделись. Он развел руки в сторону, задрал вверх клинышек седой профессорской бородки, и произнес трагическим голосом:

– Ну и дела… – и убежал, не забыв попрощаться: – Будьте здоровы!

– Всё, Руслан, перерыв. От тебя уже люди шарахаются – Арсен выскочил от тебя явно не в себе, – сказала она, подойдя к письменному столу мужа. – Посмотри на себя в зеркало: волосы торчком, лицо землистое или как теперь можно говорить – арсенистое? Под глазами мешки, сорочка не свежая… Сейчас примешь ванну, я тебе спинку потру, побреешься, поешь не между делами, а по-настоящему пообедаешь. Сегодня на кухне борщ заказала, практически сварила его сама, со свежими помидорами, как ты любишь… Пойдем, – и она наклонилась к мужу, а когда он встал, взяла его под руку.

Он не стал сопротивляться – начало возвращению пятого человечества на путь развития, пусть и крошечное, величиной с маково зернышко, однако положено. Арсен совершит на Арсе психологическую революцию, в этом он не сомневался. Следующий шаг – собрать весь аппарат и выступить перед своими сотрудниками по эвакуации землян.

– Максим Юрьевич, объявите всему нашему бывшему аппарату, что завтра в девять утра по местному времени состоится в конференц-зале на первом этаже важное совещание, – он дал поручение советнику перед тем, как уйти.

Спустя полтора часа Руслан, раскрасневшийся от горячей ванны, побритый, в белом махровом халате вошел в столовую, где над блюдами колдовали официантка и Агидель.

– Я бы выпил рюмку водки, – заявил он. – Надеюсь, заслужил?

Вопрос предназначался жене, хотя она никогда не возражала против стопки перед обедом.

– Заслужил, заслужил, – ободряюще повторяла жена и велела официантке принести графинчик водки.

Во время обеда неожиданно позвонил Мольтке и попросил принять его и спикера союзного парламента Индрека Тооме. Разумеется, просьбу он сопровождал вопросами о том, как они устроились, как чувствуют себя после перелета. Чувствовалось, что напряженно ждет ответа.

– Спасибо за заботу, – дипломатично поблагодарил Руслан. – А встретиться мы можем послезавтра, скажем, в десять часов по местному времени.

Встреча была назначена задолго до обеденного времени, значит, исключалась перспектива угощать их обедом.

– Хорошо, мы будем у вас в десять утра послезавтра, – последовал ответ Мольтке.

– До встречи! – попрощался Руслан, и тут же попросил поставить Мольтке и Тооме на прослушку разговоров между ними и сканирование их мыслей.

За обедом Агидель рассказала, что за несколько дней сдружилась с Урсулой. Начальник охраны оказалась не солдафоном, несмотря на боевые заслуги в созвездии Гончих Псов, а милой и образованной женщиной. Ее муж, полковник Отто фон Кляйнмихель, с виду тупой служака, с пышными усами и бакенбардами, которому, казалось бы, не хватает немецкой двурогой каски, на самом деле был добряк и писал неплохие стихи. Ей они понравились, когда Отто, стесняясь, все же прочел некоторые, когда Урсула пригласила Агидель на знаменитые немецкие сосиски со сладкой горчицей.

Они занимали часть ближайшего к их резиденции коттеджа, у них было три комнаты, обставленных казенной мебелью. Но уютно, наверное, за счет живых цветов, которые делают жилье похожим на оранжерею. Отто собирал старинные книги, которые на Арсе были величайшей редкостью.

Было видно по всему, что супруги любят друг друга, и скучают по своим детям, которые находятся на попечении матушки Урсулы в Новой Германии. Поскольку родители военные, мотались по всей Галактике, дети были там с младенческих лет. Перед назначением сюда Урсула и Отто получили отпуск, который провели с детьми. Дети, надо сказать, близнецы, мальчик и девочка, которым исполнилось по пять арсианских лет, почти четырнадцать по земным меркам.

У Урсулы поблескивала влага на глазах, когда рассказывала о детях. Муж гладил ее плечо, успокаивал, но Урсуле надо было высказать кому-то свою боль.

– И раньше, когда они еще ходили в детский сад, мы замечали, что дети наши казались похожими на маленьких старичков, – исповедовалась она перед новой подругой. – Детсадовский ребенок не верит в Санта Клауса – разве это нормально? Они не любили сказок, не смотрели даже кинофильмы со сказочными или мистическими сюжетами. Их заразили сугубым рационализмом. Отто в этот раз хотел прочесть стихотворение, посвященное сыну Зигфриду, но тот попросил пересказать его своими словами. Зачем поэтические ухищрения, игра словами и образами, если все можно выразить обыкновенными словами? И вообще, сказал сын, он решил поменять имя и просит его называть Адольфом.

Не стесняясь, он ходил на глазах у родителей в черной эсэсовской форме и гордился тем, что в своем спортивном кружке является вице-обершутце СС, то есть старшим вице-солдатом. В течение всего отпуска родители пытались убедить сына в том, что пора расстаться с детским восприятием красивой формы, желанием быть сильнее всех, оставить эсэсовский спортивный кружок. Они рассказывали ему о преступной сути фашизма, развязавшего вторую мировую войну в которой погибли десятки миллионов человек.

– А известно ли вам, уважаемые мои предки, что в самом слове фашизм нет ничего предосудительного? – с превосходством задал вопрос подросток. – Фасцио с итальянского означает связку, союз. Отсюда и фашизм.

– А знаешь ли ты, наш ближайший потомок, что твой далекий – далекий предок, генерал Артур фон Кляйн-михель, был казнен Гитлером за участие в заговоре против него? – спросил отец.

– И правильно сделал, что казнил, – спокойно произнес мальчишка, а отец еле сдержался, чтобы не отвесить ему увесистую пощечину. – Гитлер – великий человек, но наделал много ошибок. Во-первых, ему надо было не уничтожать евреев, а заставить их работать на третий рейх. Во-вторых, не воевать с русскими большевиками, а вместе с ними завоевать мировое господство. Потом можно было и разделаться с ними. Что вы хотите от меня? Чтобы я жрал коку, ширялся наркотиками? Вы этого хотите?

– Мы хотим, чтобы ты не попал на скамью подсудимых, а это неизбежно при твоих убеждениях. Чтобы стал не преступником, а настоящим человеком, – сказал отец.

– И с кого мне брать пример, с тебя, фатер?

– А хотя бы и с меня.

– Спасибо, не требуется. Мы пойдем другим путем.

Пыталась Урсула поговорить с Ренатой, как мать с дочерью. Девчонка тоже была пропитана идеями фашизма и национал-социализма, но еще не в такой степени, как брат. Но ходила в черной рубашке и черной короткой юбочке.

– Доченька моя, – села на тахту рядом с нею Урсула, обняла ее по-матерински, прижала к себе. – Скажи мне по секрету, у тебя мальчик уже есть?

– Мутер, ты что, с Гончих Псов свалилась? – спросила Рената, отодвинулась от матери и смотрела на нее немигающими бесстыжими глазами. – Не есть, а уже было несколько, и все они козлы.

– Ты что, жила с ними?

– Разумеется. Буду ждать, пока какой-нибудь козлина решит осчастливить меня своим фаллосом? Так можно и остаться до конца жизни вечной девой.

– Девочка моя, а как же с девичьей честью, любовью, материнством? – воскликнула Урсула.

– Мутер, ты задаешь мне какие-то средневековые вопросы! Девичья честь, любовь, материнство, семейное счастье – это из книжек, которые мы еще не сожгли. Какая честь, когда девчонок в четыре раза больше, чем этих зазнавшихся козлов? Большинство которых я вообще бы кастрировала, потому что среди них много импотентов и бесплодных. Попался мне один плодовитый, обрюхатил меня, я сказала, что рожу ему девочку. А он ответил, мол, не мне, а детскому приюту рожай. Пришлось делать аборт, так что и я теперь бесплодна. А что меня ждало: попасть в гарем какого-нибудь суперкозла, прислуживать ему?

Урсула, потрясенная исповедью дочери, инстинктивно прижала дочь к себе, как бы защищая ее от враждебного мира. Она дала волю слезам, заплакала и Рената.

– Ты счастливая, живешь с мужем, а у меня жизнь кончена. Рано или поздно закончится она моим посещением аннигиляционной камеры…

– Перестань даже думать об этом! Твоя жизнь только начинается, ты можешь окончить университет, стать творческим работником, заняться искусством или наукой, врачом, наконец, можешь поступить на военную службу в галактические войска…

– Теперь ты перестань! – резко выкрикнула девчонка, выскользнула из материнских объятий и убежала.

Теперь семейство Кляйнмихелей пытается разобраться в причинах случившегося с их детьми. Матушка Урсулы, добрейшая старушка, была бессильна повлиять на воспитание внуков, которые не слушали ее и делали всё, что им заблагорассудится.

– Пригласи Урсулу к себе, поговори с нею не по службе, а по душе, – посоветовала Агидель мужу, когда закончила свой рассказ. – Уверяю тебя, ей есть что сказать и даже предложить.

– Конечно, приглашу, – заверил Руслан жену.