Троя. Герои Троянской войны. Книга 1

Глава 13

– Где же ты пропадал? О тебе уже стали тревожиться...

С этими словами Одиссей поднялся навстречу Ахиллу с невысокой каменной скамьи, в далекие времена поставленной здесь троянцами, и теперь наполовину вросшей в землю и покрытой мхом.

Ахилл не удивился появлению в своем лагере хитроумного итакийского базилевса – Одиссей и прежде часто к нему заходил. Если они и не были дружны, то, во всяком случае, находили между собою куда больше общего, чем каждый из них с остальными ахейскими царями.

На этот раз герою показалась странной одежда итакийца: впервые он увидел Одиссея в длинном, почти до щиколоток, хитоне, сшитом из плотной тяжелой ткани, отделанном по рукавным проймам и по подолу короткой бахромой и подпоясанном широкой полосой тонкой, богато выделанной кожи.

– Ну, ты и нарядился! – проговорил Ахилл, ответив на приветствие итакийца. – Может, все уже решили, что война окончена?

Одиссей покачал головой, и в его короткой светло-курчавой бороде промелькнула улыбка, всегда придававшая лицу итакийца особенное загадочное выражение.

– Иные из царей, действительно, надеются, что после твоей великой победы Троя вот-вот будет взята. Но, конечно, ее едва ли отдадут без боя... Агамемнон уже посылал за тобой, Ахилл: он хочет назначить на завтра общее собрание, чтобы решить, как организовать штурм города.

– Штурм? – мирмидонец пожал плечами. – Он что, собирается снести городскую стену или придумал, как вышибить Скейские ворота?

Он говорил, неторопливо шагая по направлению к своему шатру. Одиссей шел рядом.

Было уже совершенно темно, и караульные разожгли с четырех сторон и в середине лагеря высокие костры. Вокруг них собрались чуть ли не все мирмидонские воины – никто в эту ночь не торопился спать, звучали возбужденные возгласы, смех, иногда кто-нибудь заводил песню, но сразу умолкал: Антилох строго исполнял приказ Ахилла и второй вечер подряд следил, чтобы в лагере не было пьянства. Конечно, мирмидонцы пили вино, празднуя новый, самый великий подвиг своего базилевса, но никто не переходил меры. Увидав Ахилла, воины и подавно спешили попрятать кувшины и чаши – его долгое отсутствие и бледное, нахмуренное лицо, в неверном свете костра еще более суровое и осунувшееся, наводили на мысль о том, что осуществленная месть не облегчила душу Пелида...

– Агамемнон не надеется сломать ворота или разрушить Троянскую стену, – проговорил Одиссей. – Но есть другие мысли. Отвлечь большую часть троянцев к одной стороне стены, а тем временем попробовать взобраться на стену с другой стороны. При таком искусном полководце, каким был Гектор, это едва ли удалось бы – он сразу просчитывал все наши хитрости. Но теперь у троянцев нет ни умного полководца, ни величайшего их воина.

– И все равно, вздумав идти на штурм, мы угробим половину наших воинов, если не больше, – пожал плечами Ахилл. – Атридам, наверное, мало погребальных костров!

Одиссей очень пристально посмотрел на него, и Ахилл поспешно отвел глаза, опасаясь почти сверхъестественной проницательности итакийца.

Они уже подходили к высокому шатру базилевса, когда Одиссей вдруг взял товарища за локоть.

– Постой. Прежде, чем мы войдем к тебе, я хочу кое о чем спросить. Ты...

– Войдем, и там спросишь, – нетерпеливо прервал Пелид. – Я устал.

– Понимаю. И все же постой. Во-первых, ты спросил, отчего я надел эти тряпки. Да просто вдруг вспомнил, что сегодня – день, когда моему сыну исполняется ровно четырнадцать лет. Глупо, но вот, расчувствовался... И второе. После гибели Патрокла ты говорил, что хотел бы истребить троянцев, всех до единого. Правда, потом ты отпустил пленных. А как теперь: похоже, ты не так уж рвешься их убивать? Ты утолил свою жажду мести?

Ахилл опустил глаза, потом вновь их поднял:

– Скажу тебе откровенно, Одиссей: на самом деле месть не дает ничего. Совершенно ничего. Возможно, мне сейчас легче, но только не от того, что я отомстил. А убивать... Мне – как, я думаю, и тебе – все это смертельно надоело. Но не ты и не я будем решать, сколько еще этому продолжаться.

– Это и так, и не так, – Одиссей смотрел в лицо герою с тем же неотступным вниманием. – И вот отчего я тебя удержал перед входом в твой шатер: дело в том, что тебя там кое-кто ждет. Я решился тайно привести этого человека в твой лагерь и укрыть у тебя в шатре. Кроме меня, один Антилох это знает: он сейчас там, с ним...

Ахилл вдруг почувствовал, как по спине пробежал озноб. Он знал, О КОМ говорит Одиссей, и очень боялся встречи, которой теперь, вероятно, было уже не избежать.

– Вижу, ты угадал! – воскликнул итакийский базилевс. – И понимаю, что ты, возможно, так долго не возвращался в лагерь, именно опасаясь этого... Но я не мог отказать в помощи старику, обезумевшему от горя. У меня ведь тоже есть сын... И я не знаю, что сталось бы со мной, если бы моего сына на моих глазах привязали за ноги к колеснице и проволокли, как тряпку, по земле.

Пелид резко повернулся к Одиссею. Его глаза так страшно сверкнули, что, при всем своем бесстрашии, итакиец отступил на шаг.

– Ты будешь судить меня?! – глухо спросил Ахилл. – Изволь! Сын есть и у меня, а у тебя не было и никогда не будет такого друга, каким был мой Патрокл!

– Я знаю и не осуждаю тебя, даже в мыслях! – воскликнул Одиссей с такой несвойственной ему горячностью, что Ахилл сразу поверил в искренность его слов. – Просто я пожалел старика, и знаю, что ты тоже пожалеешь его. Решай все сам. Я ухожу, Ахилл, и прошу тебя простить мою смелость. Царь Приам ждет тебя. И ты знаешь, что ему нужно: всего лишь то, что, быть может, еще осталось от тела его первенца, если осталось что-нибудь.

Сказав это, Одиссей повернулся и исчез в темноте.

Несколько мгновений Ахилл в полной растерянности стоял перед входом в шатер. Будь Гектор действительно мертв, Пелиду, возможно, было бы сейчас легче. Но что, в самом деле, должен он сказать человеку, пережившему из-за него боль, которую не всякий вынес бы, сохранив рассудок?

Внутри шатра горели, зажженные Антилохом, два высоких бронзовых светильника. Сам юноша стоял, прислонившись к центральной опоре, положив правую руку на рукоять меча. Его фигура была ярко освещена, тогда как человек, сидевший на низкой скамье, был весь в тени. Герой сперва не увидел ничего, кроме рук, свесившихся между коленей, сухих и безжизненных, желтых, как пергамент, со взбухшими синими жилами.

– Мой базилевс! – воскликнул Антилох, оборачиваясь к вошедшему. – Одиссей привел сюда...

– Я знаю! – как можно тверже ответил Пелид – Я видел Одиссея. И я благодарю тебя, Антилох. А теперь ты можешь идти.

Юноша заколебался.

– Но...

– Ты что, думаешь, будто мне что-то угрожает?! – воскликнул герой. – Ступай, говорю тебе, и последи, чтобы никто не подходил к шатру близко – я не желаю, чтобы нас подслушивали. Иди!

Когда полог шатра упал, базилевс медленно приблизился к сидящему.

Тот поднял голову и пристально, сквозь застилавшую его глаза пелену, посмотрел на подходившего героя. В грозном величии огромной и мощной фигуры Ахилла было что-то невероятное, что-то не от человека, а как будто от божества. Но лицо было таким измученным и печальным, что не могло вызвать страха.

Сидевший встал. Он был очень высок ростом, хотя и много ниже Ахилла. Однако сейчас спина троянского царя ссутулилась так, будто у него вырос горб. Вместо обычной богатой одежды на Приаме был темно-синий траурный хитон и такой же плащ, широкий и длинный, без украшений. Красивые седые волосы царя Трои, обычно аккуратно уложенные, сейчас просто висели до плеч, обрамляя потускневшее, серое лицо. Голова старика была непокрыта.

Мгновение он стоял, вглядываясь в Ахилла, затем сразу, будто потеряв силы, упал перед ним на колени.