Сталин в битве за Москву

«Кремлёвцам стоять насмерть!»

Жуков понял, что промедление смерти подобно, и отдал приказ на спешный отход соединениям 16-й армии, а в том числе кавалерийскому корпусу генерала Доватора и 8-й гвардейской Панфиловской дивизии.

Соединения отходили с жестокими боями, с трудом отрываясь от наседавшего противника. А враг уже кое-где опередил их и форсировал водную преграду.

Под утро 25 ноября шум боя в полосах обороны соседей справа и слева слышали кремлёвцы, все – от курсантов до комбатов. Слышали его и в штабе полка, слышал его и полковник Младенцев, который так и не получил никакого другого приказа, кроме одного, отданного несколько дней назад: «Стоять насмерть!»

И курсанты стояли насмерть. Стояли даже тогда, когда шум боя на флангах стих, но враг столь же настырно, как и в предыдущие дни, напирал с фронта. А вскоре командиры батальонов, оборонявшихся на правом и левом флангах, получили сообщения от командиров рот о том, что враг обходит с тыла, куда прорвался – они ещё не знали, что просто прошёл беспрепятственно – через полосы обороны соседей.

Последовали доклады командиру полка. Но что мог ответить полковник Младенцев? Он имел только один приказ: «Стоять насмерть!»

Что же касается командующего армией генерал-лейтенанта Рокоссовского, то он был направлен Жуковым в Клин для организации контрудара, где дважды едва не попал в плен ввиду того, что направлен был туда, где уже находился враг. Повторилось то, что едва не случилось в районе Вязьмы, когда генерал Конев, в то время командовавший Западным фронтом и не владевший обстановкой, направил Константина Константиновича со штабом армии в Вязьму с задачей принять в подчинение стрелковые дивизии, которых в том районе не было…

Но и на этот раз Провидение спасло величайшего советского военачальника, будущего Маршала Советского Союза, наверное, одного из самых почитаемых и любимых в войсках маршалов.

А кремлёвцы сражались, сражались, видя, что их обходят.

Лейтенант Порошин буквально ворвался на командно-наблюдательный пункт командира батальона, расположенный за опорным пунктом его роты.

– Товарищ капитан, немцы атакуют опорный пункт с тыла. Слышите перестрелку? Я развернул один взвод фронтом на восток, в тыл.

– Вижу, сам вижу, – ответил комбат.

– Товарищ капитан, мы готовы драться в окружении, наконец, вырваться из кольца, даже если придётся ударить на запад, где нас не ждут, готовы бить врага, нападая из леса. Но у нас на исходе патроны…

– И это знаю, лейтенант. Идите и командуйте ротой. Хорошо, что вам не пришлось для доклада мне покинуть ротный опорный пункт, иначе бы я вас отстранил от командования.

В этот момент на КНП прибыл связной из другой роты с докладом своего ротного, похожим как две капли воды. Тут же зазуммерил телефон. Это докладывал уже третий ротный.

Комбат попытался связаться со штабом полка. Телефон молчал. Было ясно, что немцы, выйдя в тыл, перерезали все линии полевых телефонов.

– Радист, связь со штабом полка…

– Штаб полка молчит, товарищ капитан, – доложил связист.

– Попробуйте со штабом армии…

– Дальность не позволяет…

– А вы попробуйте…

Комбат надел каску и взял автомат ППШ. Шум боя доносился со всех сторон. С запада и востока атаковали немцы, южнее дрался сосед справа, батальон кремлёвцев, а вот слева, то есть севернее, вел бой второй взвод его роты.

– Попробуйте связаться с панфиловцами. Почему у них тихо…

Связист стал называть позывной. Комбат ждал, продолжая наблюдать за обстановкой, но скоро услышал:

– Панфиловцы молчат…

«Что же случилось? – думал он. – Не могли же они оставить свои рубежи и отойти?» Приказал:

– Позовите ко мне сержанта Овчарова.

Овчаров ступил в окоп КНП и приложил руку для доклада.

Комбат махнул, мол, докладывать не надо, и сказал:

– Нужно пробраться к соседям и узнать, что там у них.

– К соседям? Отлично. Приятеля повидаю… Лейтенанта Рославлева. Он сын сослуживца и друга моего отца. Отец на его глазах…

– Сочувствую, сержант, – сказал капитан. – Но что ещё могу сделать? Вот что, ты парень толковый. Обрисуй обстановку, найди майора, которого к ним сопровождал. Объясни, что теперь мы в помощи нуждаемся. Зажали гады со всех сторон. Пусть хоть на нашем левом фланге помогут…

– Понял. Разрешите выполнять?

– Возьми ещё один диск для автомата да пару гранат. Вон, в нише, видишь…

– Спасибо, товарищ капитан, пригодятся.

– Кто с тобой пойдёт?

– Тут одному сподручнее. Пусть мои ребята при вас остаются…

– Одного возьми. Если не найдёшь панфиловцев, если отступили они, пришлёшь ко мне гонца, а сам… Сам пробирайся на командный пункт полка. Доложишь всё как есть. Повтори, что нужно сделать.

Овчаров в точности воспроизвёл всё сказанное комбатом и спросил:

– Разрешите выполнять?

– С Богом! – вырвалось у комбата. – Да, и радио, радио пусть они там настроят, а то молчат…

Овчаров взял с собой курсанта Женю Беликова, паренька расторопного, глазастого, способного различить порой вдали то, что иные и в бинокль не заметят.

Они пробежали по ходу сообщения до самого фланга, затем проползли открытый участок до кустарника, а оттуда – броском в рощу. Немцев не встретили. Вышли к месту памятного ночного боя. Немцы ещё не убрали трупы своих солдат, а значит, не были здесь. Где же они? Как проникли в тыл, если не в стыке между участком обороны полка и полосой обороны дивизии?

А в тылу шёл бой, звуки его перемещались в сторону КНП батальона, который он оставил совсем недавно.

«Как там комбат? – подумал Овчаров. – Как мои ребята?»

– Ну что. До панфиловцев рукой подать. Вон за тем лесом опорный пункт начинается. Оттуда мы и начали атаку той ночью, – сказал Овчаров.

– Точно, – отозвался Беликов.

Но панфиловцев нигде не встретили, лишь следы оставления позиций, причём, видимо, без боя. Почему?

И тут откуда ни возьмись цепь немцев с автоматами наперевес.

Их заметили, застучали очереди…

– Быстро к комбату! – приказал Овчаров.

– Ты что, я тебя не оставлю, – резко возразил Беликов.

– Быстро, говорю. Комбат должен знать, что панфиловцев на месте нет, зато есть немцы… быстро… Это приказ!

Беликов растерянно смотрел на сержанта.

А по ним уже стреляли, хотя пока им удавалось скрываться от пуль за стволами деревьев.

Беликов протянул диск для ППШ.

– На, мне одного хватит. И гранаты.

Овчаров посмотрел ему в глаза и сказал, вкладывая в слова особое значение:

– Одну оставь себе. Ты меня понял?

– Понял…

– Время теряешь, – оборвал сержант, обнял друга и подтолкнул его в ту сторону, с которой они только пришли.

Немцы были уже близко. Сколько их? Не меньше взвода. Ну что ж, это ещё терпимо. Две гранаты да три диска к ППШ.

Прячась за деревьями, он пробрался к небольшой воронке, спрыгнул в неё и замаскировался.

Теперь немцы видели только убегавшего от них Беликова.

Послышались гортанные команды. Овчаров неплохо понимал по-немецки. Говорить бойко не мог, но понимать – понимал. Немецкий офицер приказывал своим:

– Красный юнкер, красный юнкер. Живым взять.

«Вот оно что. Живыми мы нужны им. Ну уж дудки, не получите».

Цепь рассыпалась, и немцы скучились, что облегчало задачу. Подпустил ближе и короткими очередями срезал одного за другим троих. Офицера не достал, потому что мешали деревья. Он был позади цепи, подальше.

Немцы открыли огонь наугад, не успев определить, откуда он стрелял.

Овчаров начал считать. Досчитал до двадцати и сбился, потому что они постоянно перемещались.

Дал ещё несколько очередей. Но на этот раз свалил только двоих. Остальные быстро залегли и открыли беспорядочный ответный огонь.

Офицер снова потребовал, чтобы взяли живым. Стало ясно, что плен станет не только позорным, плен станет страшным.

«Но что это я о плене? Нет. Мне нужно выполнить задачу. Мне нужно прорваться к своему полку. Ну, погодите».

Он осторожно осмотрелся и заметил ещё одну воронку. Сменил диск. Дал очередь с прежнего места, но залёгших достать уже было трудно. Быстро перевалился через край воронки, скрылся за большим деревом, от него перебежал к другому, затем нырнул в мелколесье и снова затаился.

Немцы, понукаемые командиром, поднялись и пошли в сторону прежней его позиции, ведя огонь поверх неё. Всё ближе и ближе…

Овчаров взял на мушку офицера, прицелился тщательно. Но тот быстро перемещался и можно было промазать. Тогда он громко вскрикнул, словно получил ранение, и затих. Офицер остановился, осматриваясь, и тут же был сражён, причём надёжно, наповал, потому что Овчаров выпустил в него, не сразу упавшего, три короткие очереди. Ведь из каждой очереди могли попасть в цель одна, максимум две пули, поскольку ствол автомата ведёт в сторону из-за отдачи. Остальные же пули просто создают высокую плотность огня и могут сразить даже тех, в кого автоматчик не целится специально.

Немцы загалдели. Двое подбежали к офицеру и тут же были сражены Овчаровым.

«Теперь живым брать не станут… И то хорошо. А что хорошо? В полк мне приказано прорваться, в полк. Как-то надо их обмануть. Но как?»

Он снова сделал перебежку и оказался на опушке, на краю балки, ещё недавно разделяющей полосу обороны дивизии и участок обороны полка.

Увидел, как Беликов поднимается из балки уже на противоположной её стороне, но тут услышал шорох. К нему спешили немцы. Он встал за дерево и бросил в их сторону гранату, но появилось несколько солдат уже с другой стороны. Снова точный бросок гранаты, и снова крики и стоны.

Всё стихло, и он попробовал продолжить путь по краю балки. Впереди был густой кустарник, и хоть не лето, но всё же укрытие. Сделал перебежку.

И тут услышал рокот моторов.

Внизу, в балке, остановились два бронетранспортёра. Из них высыпали автоматчики, развёртываясь в цепь. Послышалось:

– Рус, сдавайся!

«Поднять автомат? Не успею, да и сколько положу-то? Гранаты, у меня ещё две гранаты».

Он быстро вытащил кольцо одной, крепко зажал пусковую скобу, затем приподнялся и, привалившись к стволу дерева, проделал то же со второй гранатой, правда, кольцо пришлось выдёргивать уже зубами. Обе гранаты ухитрился спрятать в рукава полушубка. Подняв руки, вышел на видное место.

Немцы загоготали и поспешили к нему с трёх сторон…

Беликов, услышав взрывы гранат, остановился и спрятался на опушке рощи. Надо было спешить в батальон, но видно было, что на другой стороне балки наступала страшная развязка. Первой мыслью было открыть огонь по немцам, которые поднимались по склону к Овчарову, даже пожалел, что отдал запасной диск. Вот бы сейчас устроил им…

И вдруг пришёл в ужас от увиденного. Сержант Овчаров, выпускник-кремлёвец, сын погибшего в жестоких боях с врагом генерала, стоял с поднятыми руками и ждал, когда к нему подойдут немцы. И они подходили всё ближе и ближе. В это не верилось…

Теперь появилось желание разрядить весь диск в недавнего своего друга и командира. Эх… Он даже поднял автомат, но было слишком далеко, да ведь и задача – сообщить комбату, что оставили свои позиции панфиловцы.

Слезы досады, слёзы гнева, разочарования хлынули из глаз, но в следующее мгновение они сменились другими слезами, слезами боли и утраты, потому что, дождавшись, когда его обступят немцы, Овчаров разжал пальцы, и два взрыва оборонительных гранат грянули почти одновременно. Снег на склоне балки почернел от трупов в крысиных шинелях…

Беликов рыдал, не стесняясь сосен и берёз, он рыдал, не стесняясь редких пташек, которые порхали между деревьями, успокоенные тем, что стреляют далеко, рыдал и бежал по роще к своему батальону, чтобы доложить о том, что панфиловцев нет, и о том, что совершил сержант Овчаров, ведь об этом должны были знать боевые товарищи, об этом должны были знать командиры…

Пробраться к своим удалось лишь с наступлением темноты. Батальон был в плотном кольце.

Комбат выслушал доклад, лёжа в землянке. Голова перевязана, на бинте следы крови. Полушубок наброшен, и видно, что надеть его невозможно, потому что перевязано плечо.

– Эх, Овчаров, Овчаров. Быть ему большим командиром… Да и не только ему.

– Вы ранены? – спросил Беликов, хотя вопрос был лишним. – Кровь?!

– Кровь, говоришь? – переспросил комбат. – Кровь не здесь… Кровью сердце обливается, когда думаю, что гибнете вы, ребятушки мои, уже вполне готовые взводные и ротные командиры, гибнете как рядовые красноармейцы. Э-эх! Сколько труда на обучение отдано! Сколько вы поработали! Почитай, последний полнокровный выпуск…

Он смахнул скупую мужскую слезу и сказал:

– Да, жаль, ты не сообразил, что не к нам идти надо – мне уж и так стало ясно, что отошли панфиловцы, да, судя по всему, и кавалеристы Доватора – тоже. Тебе бы сообразить, что в полк надо. Тем более упустили они тебя, а тут как раз и стемнело.

Он немного помолчал и проговорил:

– Ну что ж, надо создавать группу для прорыва к штабу полка.

С наступлением темноты шум боя стих, но немцы не угомонились. Они наверняка подтянули резервы и ещё плотнее окружили красных юнкеров, как называли они кремлёвцев, тоже, как и сами кремлёвцы, не ведая, что перед ними уже не курсантский, а лейтенантский полк.