Глава десятая. Мэгги ведет себя хуже, чем сама ожидала
Поразительный предмет, открывший новую эру для дядюшки Пуллета, оказался не чем иным, как маленькой Люси, одна сторона которой, от ножек и до тульи шляпки, была мокрой до нитки и перепачканной грязью, а сама она протягивала к ним две крошечные черные ладошки и корчила жалобную рожицу.
Дабы объяснить доселе невиданное явление призрака в гостиной тетушки Пуллет, мы должны вернуться к тому моменту, когда трое детей отправились играть на улицу, и маленькие демоны, завладевшие душой Мэгги еще раньше, вновь вернулись во всей красе после недолгого отсутствия, став еще сильнее прежнего. Неприятные утренние воспоминания неотступно преследовали ее, в то время как Том, чье недовольство ею лишь окрепло после дурацкой выходки, когда она вынудила его пролить вино из одуванчиков, сказал: «Эй, Люси, пойдем со мной» и отправился туда, где водились жабы, презрев Мэгги, словно ее и вовсе не существовало. Мэгги, видя такое обращение, предпочла держаться от них подальше, но при этом походила на горгону Медузу, только с обстриженными змеями. Люси, вполне естественно, была счастлива оттого, что кузен Том обратил на нее внимание и был добр с ней, и было так забавно наблюдать за тем, как он обрывком веревки щекочет жирную жабу в углублении подвального окна, закрытого сверху железной решеткой. Правда, Люси хотела, чтобы и Мэгги порадовалась этому зрелищу вместе с ней, особенно если учесть, что она непременно придумает для жабы имя, а потом и расскажет историю ее прежней жизни. Как-то так вышло, что Люси верила едва ли не всем рассказам Мэгги о живых существах, на которых они случайно натыкались, – например, однажды миссис Уховертка устроила дома стирку, а один из ее детей упал в котел с расплавленной медью, и она со всех ног бросилась за доктором. Том же относился к выдумкам Мэгги с нескрываемым презрением; он тотчас раздавил уховертку ногой в качестве избыточного доказательства нереальности подобной истории; но Люси, несмотря ни на что, не могла отделаться от чувства, будто в ней что-то есть, и, по крайней мере, полагала выдумку очень удачной и забавной. И потому желание узнать историю жизни дородной жабы, в придачу к ее природной привязчивости, заставило ее бегом вернуться к Мэгги и сказать: «Ох, там такая смешная жаба, Мэгги! Идем посмотрим!»
Мэгги ничего не ответила, а лишь отвернулась и нахмурилась. До тех пор пока Том предпочитает общество Люси ей, та остается составной частью его бессердечия. Еще совсем недавно Мэгги и подумать не могла, что будет злиться на маленькую красавицу Люси, что в ее представлении равнялось жестокому обращению с маленькой белой мышкой; но ведь раньше Том был к ней совершенно равнодушен, и тогда Мэгги приходилось развлекать девочку. Собственно говоря, она уже подумывала о том, что следовало бы пребольно ущипнуть Люси или отшлепать ее, чтобы заставить ее плакать, особенно если учесть, что Том тогда окончательно взбесится; кстати, колотить самого Тома, даже если бы она на это и отважилась, не имело никакого смысла – он попросту не обратил бы на нее внимания. А еще, если бы не Люси, он уже скоро помирился бы с ней – в этом Мэгги нисколько не сомневалась.
Но щекотать жирную жабу, не отличающуюся особой чувствительностью, – удовольствие преходящее и сомнительное, и вскоре Том уже начал присматривать другой способ с пользой провести время, но в таком аккуратном саду, где им не разрешалось даже сходить с дорожек, выбор развлечений оказался невелик. Единственным положительным моментом, который предполагал столь строгий запрет, оставалось удовольствие нарушить его, и Том уже начал прикидывать, как бы, презрев наложенные ограничения, прогуляться к пруду, расположенному на некотором удалении от сада.
– Послушай, Люси, – начал он, важно кивая головой и сматывая веревку, – как ты думаешь, что я собираюсь сделать?
– Что, Том? – с любопытством спросила Люси.
– Я намерен прогуляться к пруду и взглянуть на щуку. Можешь пойти со мной, если хочешь, – провозгласил юный султан.
– Ох, Том, а разве тебе можно? – удивилась Люси. – Тетя сказала, что мы не должны выходить из сада.
– Да ладно тебе! Я выйду из сада на другом конце, – отмахнулся Том. – Никто нас не увидит. А даже если и увидят – ну и что? Тогда я просто убегу домой.
– Но я-то не могу убежать, – возразила Люси, которая еще никогда не подвергалась столь суровому искушению.
– Не трясись понапрасну; тебя никто ругать не будет, – заверил ее Том. – Скажешь, что я увел тебя с собой.
Том зашагал вперед, и Люси засеменила следом, робко наслаждаясь ощущением того, что совершает нечто запретное, – а заодно и взволнованная упоминанием об этой знаменитости, щуке, насчет которой она, правда, была не совсем уверена, рыба это или птица.
Мэгги увидела, как они уходят из сада, и не устояла перед порывом последовать за ними. Гнев и ревность, так же, как и любовь, трепетно относятся к тому, чтобы не выпускать из виду объект их приложения, и мысль о том, что Том и Люси увидят или сделают нечто такое, о чем она никогда не узнает, была для Мэгги невыносима. Итак, она старательно держалась в нескольких ярдах позади, незамеченная Томом, который высматривал щуку – крайне интересного монстра; говорили, что она очень старая и большая и что у нее замечательный аппетит. Щука, подобно всем знаменитостям, никак не желала попадаться на глаза тем, кто искал ее, но тут Том заметил что-то в быстром движении воды, что увлекло его за собой к другому месту на берегу пруда.
– Эй, Люси! – громким шепотом позвал он. – Иди сюда! Только осторожно! Оставайся на траве! Не наступи туда, где прошли коровы! – добавил он, показывая на полуостров сухой травы, по обеим сторонам которого тянулась истоптанная и влажная земля; согласно той презрительной концепции, которой Том придерживался в отношении девчонок, те не умели ходить по грязи.
Люси осторожно подошла, как ей было велено, и присела на корточки, глядя на какую-то золотистую треугольную головку, мелькавшую в воде. «Это водяной уж», – сообщил ей Том; только тогда Люси наконец разглядела длинное вытянутое тело, спрашивая себя, а как это змея умеет плавать. Мэгги же подбиралась все ближе и ближе; она тоже должна увидеть ужика, хотя к нетерпению примешивалась горечь оттого, что Том не позвал ее с собой. Наконец она оказалась совсем рядом с Люси; и Том, от которого не укрылись ее попытки приблизиться, но который упорно делал вид, будто не замечает ее, обернулся и сказал:
– А теперь уходи, Мэгги. Для тебя нет места на траве. И вообще, тебя сюда никто не звал.
В душе у Мэгги кипели страсти, достойные настоящей трагедии, если бы трагедии возникали исключительно на почве страстей. Но движущей силой страсти оставалось желание действовать, и тогда Мэгги изо всех сил толкнула своей смуглой ручкой маленькую бело-розовую Люси в грязь.
Тут уже Том перестал сдерживаться и два раза больно ударил Мэгги по рукам, после чего бросился спасать Люси, которая лежала и беспомощно плакала. Мэгги отступила к корням дерева в нескольких ярдах поодаль и без всякого раскаяния взирала на происходящее. Обычно, поддавшись очередному минутному порыву, она начинала терзаться угрызениями совести, но сейчас Том и Люси заставили ее ощутить себя такой несчастной и жалкой, что она была рада отравить им счастье – заодно радуясь и тому, что плохо стало всем. С чего бы вдруг она должна предаваться сожалениям? Том ведь не спешил простить ее, хотя она очень-очень раскаивалась.
– Я расскажу обо всем маме, мисс Мэг, – громко и многозначительно пообещал Том, как только Люси встала на ноги и была готова идти обратно.
Обычно Том никогда не ябедничал, но сейчас справедливость требовала, чтобы Мэгги была наказана по всей строгости. Не то чтобы Том научился мыслить абстрактно; он даже не заикнулся о «справедливости», как не имел ни малейшего понятия о том, что желание наказать кого-либо может называться таким красивым словом. Люси же была слишком поглощена свалившейся на нее бедой – своим перепачканным лучшим платьем, – а также теми неприятными ощущениями, которые она испытывала, будучи промокшей и грязной, чтобы думать об их причине, которая оставалась для нее совершеннейшей загадкой. Она ни за что не угадала бы, что же она такого натворила, отчего Мэгги так сильно разозлилась на нее, но она чувствовала, что Мэгги поступила дурно, и потому не стала проявлять великодушие, уговаривая Тома «не ябедничать». Она вприпрыжку бежала рядом с ним и жалобно плакала, а Мэгги сидела на корнях дерева и смотрела им вслед, словно говоря: «Так вам и надо!»
– Салли, – сказал Том, когда они подошли к двери на кухню и Салли в немом изумлении уставилась на них, с недожеванным хлебом с маслом во рту и длинной металлической вилкой в руке. – Салли, скажи маме, что это Мэгги толкнула Люси в грязь.
– Господь милосердный, но где же вы ее нашли, такую-то грязюку? – спросила Салли и нахмурилась, а потом сошла вниз и принялась осматривать corpus delicti.
У Тома недостало воображения, чтобы предвидеть этот вопрос, но едва он был задан, как он уже понял, к чему это приведет и что Мэгги окажется не единственной виновницей в этом деле. Он потихоньку попятился прочь от входной двери, предоставив Салли самой играть в угадайку, которую деятельные умы, как печально известно, предпочитают готовому знанию.
Салли, как вы помните, не теряя времени, потащила Люси к двери гостиной, поскольку явление столь грязного объекта в Гарум-Ферз было событием чересчур неординарным, чтобы его тяжесть можно было вынести в одиночку.
– Боже милостивый! – воскликнула тетушка Пуллет, испустив перед этим неразборчивый вопль. – Не пускай ее дальше, Салли! Пусть так и стоит на клеенке!
– Должно быть, она упала в гадкую грязь, – сказала миссис Талливер, подходя к Люси, дабы оценить ущерб, нанесенный ее одежде, за который она чувствовала себя ответственной перед своей сестрицей Дин.
– Прошу прощения, мэм, но это мисс Мэгги толкнула ее туда, – заявила Салли. – Ее привел мастер Том и сам сказал об этом, а они, должно быть, ходили к пруду, потому что только там можно было вляпаться в такую грязюку.
– Так и есть, Бесси, о чем я тебе и говорила, – тоном, исполненным пророческой скорби, подхватила миссис Пуллет. – И это твои дети, от них можно ждать чего угодно.
Миссис Талливер хранила молчание, чувствуя себя самой несчастной матерью на свете. В голове у нее, как всегда в таких случаях, назойливо билась мысль, что люди сочтут, будто она совершила нечто грешное, чем и заслужила свои материнские беды. Тем временем миссис Пуллет принялась давать Салли ценные и подробнейшие указания о том, как уберечь гостиную от неминуемого ущерба в процессе уборки грязи. Кухарка между тем должна была подать чай, который двоим непослушным детям предстояло в качестве наказания выпить на кухне. Миссис Талливер отправилась побеседовать с этими непослушными детьми, полагая, что они обретаются где-нибудь поблизости; но лишь после обстоятельных поисков ей удалось обнаружить Тома, привалившегося с независимым видом к столбу штакетника возле птичьего двора. Опустив веревку по другую его сторону, он сосредоточенно дразнил ею индюка.
– Том, гадкий ты мальчишка, где твоя сестра? – с отчаянием спросила миссис Талливер.
– Не знаю, – проворчал в ответ Том; его стремление добиться справедливого наказания для Мэгги изрядно поуменьшилось после того, как он со всей отчетливостью увидел, что оно повлечет за собой некоторую несправедливость и в отношении его собственной персоны.
– И где же ты оставил ее? – продолжала мать, оглядываясь по сторонам.
– Сидящей под деревом у пруда, – сказал Том, явно не обращая внимания ни на что более, кроме веревки и индюка.
– В таком случае ступай и немедленно приведи ее сюда, гадкий мальчишка. Как тебе вообще пришло в голову пойти к пруду, да еще и взять с собой сестру туда, где полно грязи? Ты же знаешь, что она непременно напроказит, если только дать ей такую возможность.
Миссис Талливер по привычке сваливала вину за плохое поведение Тома на Мэгги.
Мысль о Мэгги, сидящей в одиночестве у пруда, породила у миссис Талливер привычный уже страх, и она взгромоздилась на колодку для посадки на лошадь, чтобы самой лицезреть несносного ребенка, пока Том – не слишком быстро – зашагал к нему.
– Этих детей так и тянет к воде, – во всеуслышание заявила она, не обращая внимания на то, что рядом никого не было. – Когда-нибудь они утонут. Лучше бы река текла от нас подальше.
Но когда она сообразила, что не видит Мэгги и что Том возвращается от пруда в одиночестве, страх, таившийся где-то в глубине ее души, вырвался наружу и завладел ее естеством; она поспешила навстречу сыну.
– Мэгги у пруда нет, мама, – сказал Том. – Она ушла.
Читатель может легко вообразить себе судорожные поиски Мэгги и то, насколько тяжело было убедить ее мать в том, что она не утонула в пруду. Миссис Пуллет заметила, что девочку, даже если она осталась жива, может в итоге ждать куда худший конец; а мистер Пуллет, ошарашенный и растерянный после произошедших революционных событий – чаепитие откладывалось, а птица переполошилась от всей сопутствующей беготни, – вооружился мотыгой в качестве инструмента для поисков и прихватил с собой ключ, дабы отпереть загон для гусей, сочтя его подходящим местом, где могла бы залечь Мэгги.
Том, по некотором размышлении, предположил, что Мэгги попросту ушла домой (не говоря вслух о том, что именно так он и сам поступил бы при схожих обстоятельствах), и его мать с радостью ухватилась за высказанную им идею.
– Сестрица, ради всего святого, распорядись заложить экипаж, чтобы меня отвезли домой. Скорее всего, мы догоним ее по пути. Да и Люси не может идти пешком в грязной одежде, – сказала она, глядя на невинную жертву, завернутую в шаль и сидящую с голыми ногами на диване.
Тетка Пуллет ничуть не возражала против того, чтобы как можно быстрее восстановить в своем доме тишину и порядок, так что уже совсем скоро миссис Талливер восседала в фаэтоне, с тревогой глядя куда-то вдаль. Что скажет отец, если Мэгги действительно потерялась, – вот вопрос, который занимал ее сейчас сильнее всего.