Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 9. Кузен из англии. Смертельные враги
Могут ли смертельные враги стать друзьями? Клавдий Мамонтов с некоторых пор задавал себе этот вопрос. Судьба порой открыто насмехается над пылкостью наших чувств, над гневом и порывами души – и подкладывает этакую свинью. Сентиментальную, нежную и пушистую.
После событий в Бронницах в доме на Бельском озере они с Макаром Псалтырниковым имели немало, что сказать друг другу . Но разговор сам собой отложился до ноября – Макар улетел в Англию и забрал своих маленьких дочек, живших в поместье в графстве Девон под присмотром английской гувернантки и нянек. Он вернулся в Москву, закрыл доставшийся ему в наследство особняк на Бельском озере. Сначала снял квартиру в Крылатском, а затем купил особняк в Замоскворечье.
Они встретились вновь после его приезда – и опять в Бронницах. Оба согласились – пора, пора выяснять отношения! Час пробил. И это дело мужской чести.
В том овраге в лесу у озера они едва друг друга не убили.
Но, к счастью, не убили… Ох, что было…
Катя, из-за которой все и случилось, о тех эпических событиях – об их дуэли! – даже не подозревала.
Мужики не рассказывают женщинам всей своей жизни, ни о своих фиаско, ни о ранах, ни о сломанных ребрах, ни о выбитых зубах.
Так считал Клавдий Мамонтов.
И Макар Псалтырников, который никогда ни в чем с ним прежде не соглашался, на этот раз не противоречил.
Ей не надо знать. Мы сами разберемся. Между собой.
Но вот как-то не разобрались они тогда! Слава богу, оба остались живы-здоровы, не считая переломов и выбитых зубов. И все подвисло – до того самого рокового марта, который стал не только началом Глобального карантина – великого домашнего заточения, но и месяцем судьбоносных перемен в жизни Макара Псалтырникова.
Все звезды сошлись в зените, все пути пересеклись в одной точке. Жена Макара Меланья в начале февраля по приговору суда получила десять лет за совершение покушения на убийство отца Макара и Кати с помощью яда. Она еще находилась в женской тюрьме, готовилась к этапу в Читу в колонию, когда у нее начались преждевременные роды.
Мальчик родился недоношенным, но здоровым и крепким, несмотря ни на что.
Сразу после родов Макар через своего адвоката уведомил жену о том, что он дает старт разводу, отложенному им до рождения ребенка. Меланья в тюрьме подписала все документы, а потом ночью вскрыла себе вены куском припрятанной от надзирателей проволоки.
Ее спасли, перевели в тюремную больницу вместе с младенцем. Там она заразилась коронавирусом. Заболел и новорожденный ребенок.
Как только Макар получил от жены документы и согласие на развод, он сразу поехал к Кате.
Что там у них точно произошло, Клавдий Мамонтов не знал. Макар не сказал ему. Как, впрочем, и сам он не делился с ним подробностями своих сердечных дел.
Он знал лишь, что Макар уже официально попросил Катиной руки.
И Катя ему наотрез отказала.
В тот мартовский вечер Макар на своей машине рванул в Бронницы – в запертый и заколоченный отцовский дом. Он был вдребезги пьян. Не справился с управлением и с эллинга для яхт и каноэ въехал на своем внедорожнике прямо в Бельское озеро.
Дорогая крутая тачка ушла на дно как камень.
Макар из ледяной мартовской воды выплыл.
Узнав о случившемся, Клавдий Мамонтов (все же он числился в Бронницах сотрудником ГИБДД, хотя свободные от командировок дни проводил в тихом отделе регистрации за компьютером) сам выехал на место аварии.
Он забрал пьяного мокрого Макара и отвез его домой в особняк в Замоскворечье. Встретил там горничную Машу, знакомую ему еще по событиям в Бронницах. Располневшая сердобольная пятидесятилетняя горничная опять была при Макаре – исполняла в доме работу помощницы по хозяйству и няньки для маленьких дочек Макара. Клавдий Мамонтов познакомился и с ними, и с чопорной старой учительницей английского, нанятой Макаром гувернанткой к детям.
С Макаром с того злополучного дня случился его очередной алкогольный штопор. Он пил и не просыхал. И никто ничего не мог с ним поделать.
Клавдий Мамонтов оставил старухе-гувернантке свой номер мобильного, и та проявила бурную деятельность – сначала связалась с семейным адвокатом Псалтырниковых, затем позвонила Мамонтову.
С помощью адвоката Макара изъяли как вещь из-под родного крова в замоскворецком особняке и поместили (против его воли) в закрытый фешенебельный рехаб для алкоголиков и наркоманов в поселке Лесные Дали.
На следующий день рехаб закрылся на полный карантин по случаю вируса. Еще через три дня объявили карантин по всей стране.
В рехабе Макара полтора месяца лечили от алкоголизма, купировали запой, приводили в чувство.
В этот момент в рехабе один за другим начали заболевать коронавирусом пациенты, заражая друг друга.
Макар заболел в конце апреля. И болел тяжело – три недели у него не спадала высокая температура. Еще две недели он ощущал дикую слабость и одышку. В больнице он не лежал. Рехаб на тот момент сам напоминал закрытую инфекционную клинику.
После выздоровления он хотел сразу покинуть рехаб, однако вновь оказался в контакте с пациентами, у которых был выявлен вирус, и опять был вынужден недели проводить в карантине. Так продолжалось до конца мая. Рехаб все больше напоминал фешенебельную тюрьму, пациенты – алкоголики и наркоманы психовали. Кто-то даже грозил сжечь ненавистный рехаб дотла.
В конце мая Клавдию Мамонтову на мобильный неожиданно позвонил сам Макар.
Не поздоровавшись, он произнес:
– Адвокат хочет забрать у Меланьи из тюрьмы моего маленького сына – под свою опеку. Адвокат – старый друг моего отца, он считает, что так поможет нам всем. И что сын мой вместе с его матерью-убийцей не отправится по этапу в Читу в женскую колонию. А я хочу, чтобы мой сын был со мной. Но я заперт в клинике для алкашей, понимаешь ты это, Клавдий? Мне – такому – никто ребенка не отдаст.
Клавдий… Клава… помоги мне… ты мент… сделай что-нибудь, помоги… Пожалуйста. Мне некого больше просить. Адвокат – старый сентиментальный дурак. И он считает, что я конченый человек. Алкаш.
Но я отец своего ребенка… я отец своих детей… у меня, кроме них, никого нет, понимаешь? Ни здесь, ни в Англии… И я смертельно боюсь за своего сына, я боюсь оставить его со своей бывшей. Один раз она вскрыла себе вены, она может это повторить. Она может убить и себя и ребенка!
Клавдий, я прошу тебя… Женщина, которую я люблю больше жизни, – ты знаешь кто это, не хочет меня. Она меня отвергла. А я гордый парень, Клавдий. Клава, я такой же гордый, как и ты… Я не могу ее просить помочь в таком деле.
Я прошу тебя – своего врага, своего соперника, я прошу тебя, сволочь ты такая, перешедшая мне дорогу в самом главном, укравшая мое счастье… я тебя прошу – помоги мне ты.
Ты мент. Ты весь из себя такой правильный. Тебе и адвокату отдадут моего маленького сына. А ты заберешь его у адвоката, уговоришь, убедишь его и привезешь моего сына мне. Домой.
Клавдий Мамонтов слушал по телефону весь этот его горячечный бред.
В рехабе спиртного не достать, это исключено. А Макар говорит как пьяный. Или у него опять температура подскочила? Может, у него рецидив ковида там? Или он до такой степени взволнован – убит, расстроен… Он в беспредельном отчаянии, поэтому обращается за помощью к своему сопернику и смертельному врагу?
– Ладно. Сделаю что смогу. Диктуй телефон своего адвоката, – коротко ответил Мамонтов.
И он сделал невозможное. Он надел свою полицейскую форму и пошел по всем инстанциям, начиная от службы исполнения наказаний, тюремной администрации и кончая органами опеки и соцзащиты. Он подключил к этой эпопее своего начальника майора Дениса Скворцова, который был тайно и безответно влюблен в жену Макара Меланью – убийцу и отравительницу, редкую красавицу. Доказывал ему – ей в женской колонии без ребенка может будет и хуже, но ребенок будет избавлен от всего этого! Вдвоем со Скворцовым и вместе с адвокатом они горы своротили.
Клавдий Мамонтов в полицейской форме вместе со стариком-адвокатом, имевшим пропуск на передвижение во время карантина, приехали в женскую тюрьму. И надзирательница с врачом выдали им маленький запеленутый конвертик – голубое одеяльце, перевязанное ленточкой.
Клавдий Мамонтов заглянул в конвертик. Младенец смотрел на него со спокойным философским любопытством. Ну, привет… вот и я нарисовался в твоей жизни. Все путем, да?
Глазки у ребенка – голубые, как у Макара.
Чужой ребенок…
– Как его зовут? – спросил Клавдий Мамонтов.
– Мать… она назвала его Макаром. – Старый адвокат вздохнул. – Так и в свидетельстве записали о рождении первоначально. Но отец… он категорически против этого имени. Он не хочет ничего от нее. Даже этого. Макар меня спрашивал – можно ли официально изменить имя новорожденного? Он назвал его Александром. Сашей. Мы потом переоформим свидетельство о рождении.
– Его отца Савва звали.
– Наверное, это в честь Пушкина, – усмехнулся адвокат. – Сашенька! Мы его с вами, молодой человек, так и будем называть.
Клавдий пылко объяснил старику-адвокату, почему он не оставит ребенка под его опекой, а отвезет сейчас домой к Макару. Получилось очень путано, сбивчиво…
– А вам-то что за дело, молодой человек? – спросил его адвокат. – Вы же совсем посторонний. Не родственник.
Клавдий снова начал – поймите, это ему поможет, это ему сейчас необходимо… ребенок… сын… И потом Макар давно уже не пьет – сколько месяцев он сидит в этом рехабе, он излечился от пьянства… И вообще сейчас такое время, когда дети должны быть при родителях, а вы – пожилой. Вы сами в группе риска, мало ли что…
Адвокат лишь покачал головой и объявил:
– Хорошо, по документам до выхода отца из клиники опекун младенца я, но пусть он живет дома – там ведь и нянька вроде как есть…
Клавдий Мамонтов забрал у него Александра – Сашеньку и на своей машине повез в Замоскворечье. Младенец не плакал. Он вообще был очень тихий. Этакая маленькая вещь в себе.
Дочки Макара, горничная Маша и старуха-гувернантка встретили нового члена семьи, переполошившись до крайности.
– Да как же это будет теперь все? – причитала горничная Маша. – Ой, какой хорошенький… вылитый папа… Но как же это? Я с девочками управляюсь, конечно. Но с такой крохой… Я ведь и замуж не выходила, и детей у меня своих нет. Я и не знаю, как с ним – таким малышом обходиться.
– У меня трое внуков было, я их всех вырастила, не боги горшки обжигают, – ответила старуха-гувернантка. – Я знаю, как надо с маленькими детьми. Но я пожилой человек. У меня силы уже не те. Нужна квалифицированная нянька! И вообще, когда, наконец, их отец появится здесь, в своем доме?
– Он пока лечится, – уклончиво ответил Клавдий Мамонтов.
– Ребенок на искусственном вскармливании? Как давно он ел? – спросила старуха-гувернантка.
– Я не знаю… ох, вот тут дали полное его приданое! – Клавдий Мамонтов сунул им свой баул бодигардовского образца, в который в тюрьме сложили «детское приданое» – какие-то бутылочки, одежду, ползунки, памперсы, чепчики, кофточки, погремушки, некое устройство для подогрева бутылок, одеяло, матрасик.
Он передал ребенка Маше. Младенец завертел головкой в вязаном чепчике и заскрипел недовольно.
– Уже привык у вас на руках. Думает, что это вы его отец, – изрекла старуха-гувернантка и сверкнула на Клавдия Мамонтова очками. – И вы тоже привыкайте. Не за горами дело-то – сами папой, возможно, скоро станете.
Да никогда в жизни!
Клавдий Мамонтов вылетел из особняка как пробка из бутылки.
Позвонил Макару.
– Все. Сделал. Дома твой пацан. Окружен заботой.
– Спасибо, – ответил Макар. – Никогда этого тебе не забуду.
– Лучше забудь.
– Сколько я тебе денег должен?
– В морду дам. Ты опять за свое?
– Нет! – воскликнул Макар. – Я не в этом смысле. Но ты же хлопотал. Что, разве никого не подмазал, чтобы разрешили?
– Все забесплатно получилось. Пока.
– Подожди… а какой он?
– Красавец, как ты. – Клавдий Мамонтов усмехнулся. – Глазенки такие… синие, а иногда голубенькие… И не плакал совсем, представляешь? Мы долго там возились с адвокатом. Пока бумаги все проверили, подписали. А он молчок. И в машине я его вез. На коленях держал, рулил одной рукой. Он не орал. А я думал, они плачут постоянно в таком возрасте.
– Мы – Псалтырниковы. Мы не плачем, – заявил ему Макар. – У нас здесь опять заболели. Я пока сижу. Неделю еще точно.
Они помолчали.
– У меня пропуск как у полицейского, я передвигаться могу, – объявил ему Клавдий Мамонтов. – Они там у тебя сидят тихо-спокойно, дома, никуда не выходят. Все здоровы – дочки твои и обслуга. Я им завтра продуктов привезу.
– Спасибо тебе.
– Карантину скоро конец.
– Да, я слышал. У нас здесь интернет – окно в мир. Телик нам, как на Канатчиковой даче, мозгоправы вырубили. Не разрешают.
– Выбирайся домой. Ты им всем нужен, – сказал Клавдий Мамонтов и дал отбой.
Он думал – все, они расстались с Макаром.
Но не тут-то было.
В день отмены общего карантина закончился и карантин в рехабе, и Макар отправился домой.
Через неделю – как раз вечером после звонка Мамонтову от Гущина позвонила и старуха-гувернантка.
– Вы его друг, – объявила она торжественным тоном. – Негоже бросать друзей в беде.
– Я ему не друг. Мы просто знакомые, мне вообще все равно. – Клавдий Мамонтов опешил. Что там еще у них?
– Приезжайте немедленно. Иначе он опять сорвется. Алкогольный угар, рецидив! Мы пытались с Машей на него повлиять. Нас он нас не слушает. А он ведь отец троих детей!
– Но я…
– Только вы можете вырвать его из того кромешного мрака, в котором он пребывает, – заявила гувернантка. – Кому вы говорите, что вам все равно? Мне? Молодой человек, я повидала на своем веку многое. Вы же закадычные друзья с моим нанимателем. Вы бы видели себя со стороны, когда привезли его Сашеньку к нам.
И Клавдий Мамонтов отправился в особняк в Замоскворечье. Он прочел название тихого переулка, где тот находился – Спасоналивковский. Ну, конечно, в другом месте Макар просто не мог поселиться!
Голоса девочек из детской…
Аромат выпечки с кухни…
Купеческий особняк, где раньше располагался коммерческий банк, «схлопнувшийся» и выставивший на торги всю свою недвижимость.
Макар Псалтырников в рваных джинсах и заляпанной пятнами бренди толстовке сидел в пустой комнате в глубине дома.
Бутылки на полу. В комнате – черный рояль «Беккер», чем-то похожий на тот – в доме на Бельском озере. И еще кожаное кресло, куча книг – на полу, на широком подоконнике.
– Снова ужрался? – грубо спросил его Клавдий Мамонтов. – Ты чего творишь? Ты только из клиники. У тебя здесь дети малые.
– Я тебя убить хотел. – Макар уставился на него тяжелым взглядом. – Там, в овраге, не вышло… эта наша с тобой дуэль… А ты здоровый бугай, Клава… Но я тебя убить жаждал. Нанять хотел киллера, чтобы тебя, гада, на тот свет он отправил.
– Чего же не нанял киллера?
– Не нанял вот.
– Пожалел, что ли, меня?
– Нет. – Макар смотрел на него. – Я тебя ненавидел. Но это было бы подло – убить тебя не своими руками, а чужими.
– Опять допился до чертей.
– А ты такой альтруист, Клава, да? Сына моего спас.
– Вот жалею теперь, что привез ребенка папаше-алкоголику, который не то что о детях своих, о себе позаботиться не в состоянии.
– Я ей звонил ночью, – сказал Макар. – И прошлой ночью. И позапрошлой. Она мне не отвечает. Она плюет на мои звонки, на мои мейлы. Это ты там с ней был?
– Нет.
– Нет?
– Мы вообще с ней давно не виделись. Я ей не нужен так же, как и ты.
Макар с усилием выпростался из кресла.
– Лжешь. Ты с ней сейчас. Вы вместе. Поэтому она так со мной.
– Нет. Мы никогда с ней не были вместе. Она сама по себе. Я сам по себе. – Клавдий Мамонтов тяжко вздохнул. – Честное слово.
Макар вдруг подпрыгнул высоко, словно подбросил свое мускулистое тело в воздух как пружиной. И сделал боковое антраша, как в оперетке.
– Дурак набитый, – хмыкнул Клавдий Мамонтов.
Макар смотрел на него. Он улыбался.
– Прекрати пить. Возьми себя в руки.
– Я пропадаю от безделья, – признался ему Макар. – Эти долгие месяцы в рехабе… я стал такой тупой и ленивый.
– Ну да, у тебя денег куча. Работать не надо за кусок хлеба. Но у тебя дети – дочки, сын.
– И еще у меня жена-отравительница, убийца моего отца. Развод. Еще у меня незаживающая сердечная рана и… Слушай, а чем ты все это лечишь? Ну, ты знаешь, о чем я. Чем это лечится у тебя?
– Работой, – отрезал Клавдий Мамонтов. – Я занят по горло. Мне с тобой нянчится некогда. У нас такие дела на работе странные…
– В ментовке твоей? Опять убийство расследуешь?
– Не пойми чего пока, – честно признался Мамонтов, вспомнив полковника Гущина в маске и перчатках.
– Слушай… а возьми меня в дело?
– Как это?
– Ну, чем дома баклуши бить, я бы тебе помог. Я же должен с тобой как-то расплатиться за твое великое благодеяние?
Клавдий Мамонтов хотел его матом послать – далеко и надолго. Но внезапно глянул на рояль, на пустые бутылки на полу. На одну до половины уже выпитую на крышке рояля. На землисто-бледное лицо Макара.
– Черт с тобой, – сказал он, не узнавая сам себя. – Ладно. Но это работа, понял? Тяжелая оперативная работа. Это тебе не лондонская тусовка, по которым ты всю жизнь таскался.
– А я работы не боюсь, – ответил Макар. – Ну чего, берешь меня в напарники?
– Да. Только сначала делаю вот так. – Клавдий Мамонтов забрал бутылку и опрокинул ее, выливая дорогой шотландский скотч на пол – прямо на вощеный паркет.
Макар смотрел, как льется его виски.
На следующее утро Клавдий Мамонтов перед работой сам позвонил полковнику Гущину.
– Федор Матвеевич, я согласен на все ваши условия. И уговор буду соблюдать. И вопросов постараюсь лишних вам не задавать. Но я сейчас занят устройством дел моего кузена.
– Какого еще кузена? – Гущин надсадно закашлял на том конце.
– Из Англии. Мой кузен Макар. Он в сложной жизненной ситуации. Я его оставить одного не могу. Я и вас оставлять не хочу. А это значит – надо как-то совместить. Пусть он будет при мне – ну, у меня на глазах. Он нам с вами не помешает. Может, даже пригодится. Он в Англии учился и вообще парень продвинутый. Умный. Будет у меня как помощник. А я стану помогать вам. И он тоже, следственно.
Удивительно, но полковник Гущин на «кузена из Англии» никак не отреагировал. Словно этот вопрос посчитал совсем не важным. А когда они с Макаром (протрезвевшим и гладко выбритым) явились к нему – принял кузена из Англии вполне толерантно.
