Глиняный мост

С убийцей в кармане

Пенелопа перелетела через океаны, а Клэй вошел в ограду.

Он прошел проулком между Окружностью и домом, где штакетины были призрачной серости. Тогда там была калитка для Ахиллеса – чтобы Генри выгонял его и загонял. Во дворе Клэй порадовался, что не пришлось перелезать; похмельные утра, очевидно, довольно мучительны, и ближайшие несколько секунд все решали.

Первым делом Клэй двинулся извилистым фарватером по Ахиллесовым яблокам. Затем – по лабиринту собачьего дерьма.

Оба виновника еще спали; один – стоя в траве, другой – развалившись на освещенном диванчике на крыльце.

В кухне пахло кофе – я опередил Клэя, и ясно, что не только в этом смысле.

Пришла очередь Клэя сплясать под мою дудку.

Я завтракал на крыльце, как привык время от времени поступать.

Я стоял у деревянных перил, с вареным небом и холодными хлопьями. Еще горели уличные фонари. На лужайке валялся притащенный Рори почтовый ящик.

Клэй отворил переднюю дверь и остановился в нескольких шагах позади меня, а я продолжил доедать хлопья.

– Господи, опять почтовый ящик.

Клэй нервно улыбнулся, я чувствовал, но тут уж наступил предел моей любезности. В конце концов, адрес – у него в кармане: я склеил его на совесть.

Я не спешил оборачиваться.

– Ты нашел?

Снова почувствовал, как он кивает.

– Подумал, избавлю тебя от необходимости самому его выуживать.

Ложка звякнула о тарелку. Несколько капель молока упали на перила.

– Он у тебя в кармане?

Еще кивок.

– Думаешь ехать?

Клэй посмотрел на меня.

Он смотрел и молчал, а я пытался, как часто в последнее время, как-то его понять. Внешне мы с ним похоже больше всех остальных, но я пока еще был на добрых полфута выше. Волосы у меня жестче, и мышцы тоже, но это сказывалась разница в возрасте. Пока я на работе день за днем на четвереньках ползал по ковровым, дощатым и цементным полам, Клэй ходил в школу и бегал свои мили. Он выдержал свою норму сгибаний и отжиманий: стал пружинистым и резким с виду – поджарым. Пожалуй, вы бы сказали, что мы с ним – два варианта одной сущности, особенно по глазам. У нас обоих в глазах – пламя, и не важно, какого цвета радужка, потому что это пламя и есть наши глаза.

Посреди этой сцены я ядовито улыбнулся.

И покачал головой.

В эту секунду погасли уличные фонари.

Я спросил, о чем следовало спросить.

Чтобы не говорить того, что необходимо было сказать.

Небо распахнулось, дом сжался.

Я не приблизился, не прицелился, я не угрожал.

Все, что я сказал, было «Клэй».

Позже он рассказал мне, что это-то его и насторожило.

Невозмутимость.

Посреди этого непривычно вкрадчивого разговора в нем что-то ухнуло. И опустилось плавно от горла к грудине, к легким, а на улицу выплеснулось готовое утро. На другой стороне улицы иззубренно-безмолвно, как шайка лихих ребят, ждущих лишь моего слова, стояли дома. Мы знали, что я обойдусь и без них.

Через секунду-другую я оторвал локти от перил и опустил взгляд ему на плечо. Я мог спросить его о школе. А как же школа? Но мы оба знали ответ. Кто я такой, в конце концов, чтобы уговаривать его не бросать школу? Я и сам не доучился.

– Можешь ехать, – сказал я. – Удержать тебя я не могу, но…

Остаток обломился.

Фраза трудная, как и сама работа – и вот то, в конце, и было в ней истиной. Есть уход и возвращение. Преступление и момент расплаты.

Вернуться и быть принятым.

Две совсем разные вещи.

Он мог ускользнуть с Арчер-стрит и променять братьев на человека, который нас бросил, – но не сможет миновать меня, когда вернется домой.

– Важное решение, – сказал я, уже прямо, в глаза ему, а не в район плеча. – И, думаю, нехилые последствия.

И Клэй посмотрел сначала мне в глаза, потом куда-то в сторону.

Он оценил мои огрубевшие в работе запястья, мои руки, кисти, артерию на шее. Отметил и неохоту в моих кулаках, но и решимость довести дело до конца. Но самое важное – он увидел пламя в глазах, которые умоляли его: не уходи к нему, Клэй. Не бросай нас.

Но если уйдешь…

Дело в том, что теперь я не сомневаюсь.

Клэй знал, что должен это сделать.

Только не был уверен, сможет ли.

Я вернулся в дом, а он еще побыл на крыльце, будто на мели, придавленный тяжестью выбора. Учтите, свою угрозу я даже не смог произнести вслух. В конце концов, что самое плохое можно сделать пацану из Данбаров?

Уж это-то Клэй понимал, и у него были причины уйти и причины остаться – и это были одни и те же причины. Его понесло каким-то потоком – разрушения всего, что он имел ради того, чтобы стать тем, кем ему нужно было стать, – и прошлое придвинулось вплотную.

Он стоял и смотрел в жерло Арчер-стрит.