Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Вместо вступления. Что было девять лет назад
– Волки! Волки! Спасайтесь! – отчаянно кричал ямщик, сидя на козлах больших крытых саней.
Он дергал вожжами, пытаясь заставить коней бежать как можно скорее.
Была ночь, выл ветер, метелица плясала по лесу, наметая горы снега на корни деревьев. Луна с трудом пробивалась сквозь эту мерцающую пелену.
Из саней высунулся человек, одетый в теплую шубу, на голове у него была высокая соболья шапка.
– Волки? – спросил он испуганно. – Где? Может быть, далеко? – и тут же отпрянул в возок: несколько десятков зеленых огней стремительно окружали сани.
Дрожа от ужаса, он заговорил с пожилой женщиной, сидящей рядом с ним в возке и укутанной в теплые платки поверх широкой лисьей шубы:
– Няня! На нас нападают волки… И мне нечем отбиться от них… На спасение надежды нет… Надо спасти хотя бы ребенка… Во что бы то ни стало спасти! Подайте ее мне, мою дорогую!.. Я закутаю ее хорошенько и постараюсь как-нибудь спрятать от хищников… На коней надежды мало… Им не уйти… Мы поедем одни… Авось удастся добраться до жилья… Но сначала я попытаюсь спасти мою крошку…
Он выхватил из рук няньки закутанную в мех малюсенькую девочку, выскочил из саней и бросился к дереву у дороги. Скинул с себя шубу, завернул в нее малютку, безмятежно спавшую крепким сном, снял широкий кожаный пояс и привязал ребенка к дереву, но сначала поцеловал девочку и благословил ее.
– Если мне суждено спастись, я вернусь за тобой, моя крошка, – его голос прервался коротким рыданием. – Если же я стану добычей волков, добрые люди найдут и приютят тебя. Господь с тобой! Прощай, моя хорошая! Полагаюсь на милость Божию!
Он вернулся к саням. Нянька громко молилась и плакала. Ямщик молча ждал. Кони бились и храпели, чуя смертельную опасность.
Все понимали, что от волков им не уйти… А между тем их горящие глаза приближались к саням. Звери уже издали щелкали зубами, как бы предвкушая победу над обреченными людьми.
Лошади бросились было вперед, но снежные сугробы и метель мешали им бежать. Пронзительно и страшно вплетался в вой метели протяжный волчий вой… Звери окружили сани, которые едва пробивались сквозь наметенные сугробы, и вдруг всей стаей ринулись на коней…
Уже начинало светать, когда в лесу прогремел выстрел. За ним другой, третий… Это крестьяне-охотники спешили на помощь погибающим. Заслышав выстрелы, волки бросили добычу и кинулись врассыпную.
В лесу охотники увидели ужасную картину. Кости обеих лошадей были обглоданы до белизны, а может, их уже припорошило снегом. Ямщик и нянька умерли от жестоких укусов. Немного в стороне от них лежал человек в оленьей дорожной куртке и собольей шапке, съехавшей на лоб. Он тяжело дышал. Укусы волков не миновали и его: из рук и ног его сочилась кровь. Он был без чувств. Охотники подняли его и понесли в поселок, который версты на две отстоял от лесной дороги.
Там они привели неизвестного в чувство, подкрепили его силы вином, обмыли и забинтовали раны.
Когда незнакомец пришел в себя, его первыми словами были:
– Моя дочь… моя девочка… Она осталась в лесу… Я привязал ее к дереву у дороги, чтобы волки не могли ее достать… Ради всего святого, найдите ее, принесите сюда. Я щедро награжу вас!
Охотники кинулись в лес, обыскали все лесные дороги и тропинки, но не нашли ребенка. Они только принесли в поселок погибшую женщину и ямщика. Дитя же исчезло бесследно.
Отец девочки, услышав ужасную весть, впал в беспамятство…
– Надо бы узнать, кто он, и известить его родных о том, что он лежит у нас и опасно болен, – решили охотники.
Однако больной не мог ответить на их вопросы. Он бредил, метался, звал свою дочку, но кто он, откуда и где его родные, от него нельзя было добиться.
Охотники осмотрели его карманы, чтобы узнать, нет ли там какой-либо записки. В его дорожной куртке они нашли довольно большую сумму денег, паспорт, еще какие-то бумаги и несколько писем. Так охотники узнали, что он богат и знатен. По письмам выходило, что он недавно овдовел и ехал из Петербурга с маленькой дочкой и ее кормилицей в Сибирь к одному из своих друзей. В кармане больного нашлось письмо с адресом того друга, к которому направлялся наш герой. Ему-то и написали добрые люди о том, где и в каком положении находится его товарищ.
Друг приехал в поселок через несколько дней и ухаживал за больным с нежностью родного брата. Молодость взяла свое, к больному вернулись силы, и он смог уехать.
Он щедро наградил своих спасителей-охотников и с растерзанным сердцем, обыскав предварительно все окрестные селения в надежде найти дочь, уехал, оплакивая свою малютку, которую считал погибшей.
Однако она осталась жива. Когда охотники спасли ее отца и увезли его в поселок, она проснулась и, не встретив любящего взора своей няни-кормилицы, громко и горько расплакалась. Ее плач услышал старик-птицелов, который в то утро расставлял в лесу силки для птиц. Старик жил этим промыслом. Он удивился, когда услышал детский плач посреди леса, и пошел на голос. У толстого придорожного дерева он нашел привязанную крохотную белокурую девочку, закутанную в дорогую шубу.
– Ах ты, крошечка ненаглядная! Сам Господь, видно, тебя мне посылает! – растрогался старик и, отвязав девочку, взял ее на руки.
Увидев его доброе лицо, она притихла и перестала плакать. Старик начал нежно баюкать ее, и девочка вскоре опять заснула.
Старик-птицелов был одинок. Его единственная дочь вышла несколько лет тому назад замуж и уехала в Петербург, жена умерла.
– Вот славно-то! Вторую дочку Господь мне послал! Только крошечку-то какую! – радовался он, неся домой живую находку.
Старый птицелов снимал маленькую избушку у зажиточного хозяина-сибиряка. Птицелова звали Михалычем. Он совсем не думал о том, что у ребенка есть родители, что его, может быть, ищут. Он понял одно: ребенка покинули, поручив его Богу и добрым людям. О нападении волков он ничего не слышал, так как жил довольно далеко от охотничьего поселка.
Придя домой, Михалыч раскутал девочку, посмотрел, нет ли какой-нибудь записки, объясняющей ее появление в лесу. Но никакой записки не нашлось. Правда, кроме дорогой мужской шубы, мехового пальтишка ребенка и красивого платья, старик Михалыч заметил на шее девочки небольшой крестик на золотой цепочке. Короткая надпись на крестике гласила: «Спаси, Господи, рабу твою Александру». Так Михалыч узнал, как зовут девочку. Но сам он прозвал ее иначе.
– Пускай уж ты Сибирочкой зваться будешь, – решил он, целуя ребенка, – потому что нашел я тебя в сибирской глуши. И буду я любить тебя, богоданная моя внучка Сибирочка, как родную, выращу тебя, научу грамоте и молитвам и не отдам никому-никому…
Боясь, чтобы не отняли приемыша, Михалыч вскоре уехал из поселка. В ближайшем городке он продал шубу, в которую был закутан ребенок, а на вырученные деньги уехал подальше, в самую глушь сибирских далеких губерний, и поселился в селении, где никто не знал ни его самого, ни его приемной внучки.
