Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
VIII. Неудачный брак
В следующем месяце в Пелле состоялась свадьба Олимпиады и Филиппа, так велико было нетерпение влюбленного правителя.
Ночью накануне церемонии бракосочетания Олимпиаде приснился сон. Ей привиделось, что раздался удар грома и молния ударила ей в чрево, от этого удара вспыхнул сильный огонь, поднявшийся до небес. На громкие вопли царицы сбежались перепуганные служанки. Утром о видении говорил весь дворец. Так как молния – атрибут Зевса, то все согласились с истолкованием сна Олимпиады в том смысле, что знамение предвещает рождение ребенка, которому уготовлена необыкновенная судьба.
Церемония бракосочетания проходила согласно македонскому обычаю. Олимпиада, одетая во все белое, украшенная венком из цветов, с легкой вуалью на лице, поднялась на колесницу, запряженную шестеркой белых быков с длинными рогами в форме лиры. Рядом с ней сел Филипп. Перед колесницей рабы несли незажженные факелы. Во главе процессии шли эфеб, играющий на флейте, и девственница с пустой амфорой.
Толпа людей, собравшихся по пути следования кортежа, приветствовала молодых, размахивая ветками лавра. Всем было интересно посмотреть, что за царевну выбрал в жены регент. О невесте ходили разные слухи.
По прибытии процессии в храм Деметры жрица огласила новобрачным порядок брачного ритуала. Ребенок преподнес супругам в корзине освященный хлеб, который они разломили в знак согласия.
После торжественной церемонии кортеж направился во дворец. Впереди шествия теперь уже несли зажженные факелы. Праздничный обед продолжался до ночи. Приглашенные возлежали на ложах по два-три человека, им подавали изысканные блюда. Филипп выпил больше, чем подобало, и призывал гостей непомерными возлияниями отпраздновать его радость.
В этот день Олимпиаду постигло первое разочарование. Сидя неподвижно под большими фресками Зевксиса, похожая на маленького идола с тонкими чертами лица и огромными сверкающими глазами, она увидела македонских правителей такими, какими они были на самом деле: пьяницами, горлопанами и грубыми мужланами. Филипп, как всегда, когда бывал пьян, говорил вещи, о которых следовало молчать, и слишком много разглагольствовал о своем посещении Самофракии. Желая продемонстрировать собравшимся грациозность своей жены, ее умение танцевать, превосходящее во сто крат возможности нанятых на празднества танцовщиц, Филипп приказал Олимпиаде обнажиться и показать свое искусство. Он рассердился, когда она отказалась исполнить его волю. Антипатр пил мало и весь вечер просидел с хмурым видом.
Наконец Филипп решил взять свою жену на руки, чтобы отнести в брачные покои. Гости провожали их пением. Одна из родственниц поставила в покоях священный канделябр – знак защиты богов. Затем двери покоев плотно затворили, а те, кто еще хотел выпить, вернулись в зал для пиршеств.
Первая брачная ночь не принесла Филиппу желанного наслаждения. Наутро он пожаловался мне, что жена была довольно холодна к нему, а сам он не испытал тех радостей любви, которые познал в Самофракии и ради которых так торопился с женитьбой. Причину своих неудач он видел в чрезмерном количестве выпитого накануне вина. Но более всего его беспокоило сновидение.
Ему приснилось, что он опечатал чрево своей молодой жены восковой печатью с изображением льва. Он попросил меня истолковать этот сон.
– Господин мой, – ответил я, – пустой бурдюк не опечатывают.
– Я это понял, – сказал Филипп. – Ради такого ответа я не стал бы вызывать тебя. Я хочу знать, кто наполнил бурдюк.
Слепое влечение Филиппа уже прошло, им овладело подозрение.
Я долго обдумывал свой ответ, чтобы он не выглядел ложью и в то же время не открывал вопрошающему истину.
– Твой сон, – ответил я Филиппу, – не должен вызывать у тебя сомнений. Он означает, что в первую брачную ночь твоя жена уже была беременна и она родит сына, у которого будет львиное сердце.
Такой ответ не рассеял сомнений Филиппа и не избавил его от разочарования в Олимпиаде. Стена несогласия разделяла их по ночам. Олимпиада более не пребывала в экзальтации, вызываемой таинствами, и казалась равнодушной к любви на ложе своего супруга. Познавшая восторг мгновений близости с богом, овладевшим ею через небесные пространства, она с презрением смотрела на грубого вояку, который хотел найти в ней всего лишь наложницу для удовлетворения своей похоти. Избранницу Амона, носившую в себе бережно хранимую тайну, ее оскорбляло грубое, недостойное жрицы обращение Филиппа, постоянно напоминавшего ей о происходившем в Самофракии. Она отворачивалась от него, в душе насмехаясь над мужем, обманутым еще до свадьбы, за которого она вышла замуж только ради исполнения высшей воли. Каждое утро Филипп появлялся из своих покоев с видом озабоченного человека, не понимающего, что происходит.
Однажды ночью, лежа на супружеском ложе, он случайно дотронулся до ноги своей жены и неприятно удивился, что она так холодна.
– Как можешь ты говорить, что у меня холодное тело, – ответила с иронией Олимпиада, – если ты даже не прикоснулся ко мне?
Тогда Филипп откинул одеяло. Увиденное повергло его в дикий ужас. На кровати между ним и женой, свернувшись в клубок, спала огромная змея. Он схватился за кинжал. Олимпиада фурией кинулась на него, повисла на руке и отвела смертельный удар от священной змеи, подаренной ей жрецами. Филипп продолжал неистовствовать. Пытаясь унять его гнев, Олимпиада принялась кричать, что если он испугался столь беззащитного существа, прирученного женщиной, то, значит, он трус. Поднять руку на священное животное – это чудовищное кощунство. Разве он не знает, что сам бог Зевс-Амон может принимать образ змеи? Если Филипп посмеет убить ее змею, она никогда больше не подпустит его близко к себе. Пусть помнит, что решившегося на святотатство ждет самая страшная кара. В ссоре Олимпиада исцарапала ему лицо. Напуганный яростью жены и неожиданным открытием, Филипп, схватив свои одежды в охапку, бежал из покоев. Его крики подняли на ноги всех во дворце.
– Мало того что я взял в жены проститутку, она оказалась к тому же ведьмой и сумасшедшей. Никогда больше я не стану спать рядом со змеей!
Успокоившись, Филипп отправился к своей любовнице, искренне радуясь, что не поспешил выгнать ее из дворца.
На следующее утро он выставил стражу у дверей покоев Олимпиады. С этой поры она стала жить под строгим надзором. Филипп перестал ей доверять, подозревая, что под личиной показной религиозности она скрывает любовные связи с другими мужчинами. Сам он наносил ей лишь короткие визиты, всегда являлся днем и при оружии. Прежде чем войти, он, припав глазом к щели в дверях, долго наблюдал за происходящим в покоях. Однажды ему удалось подсмотреть, как его жена лежала нагая на ложе в обнимку с любимой змеей. Он с отвращением наблюдал за актом любви, в котором место законного супруга занимал змей. В смятении Филипп прибежал ко мне.
– У меня создалось впечатление, – сказал он, – что в своем собственном доме я играю роль Амфитриона. Что это – капризы и развращенность безумной или от меня что-то скрывают? И почему каждый раз, когда я вижу Олимпиаду, она так презрительно и вызывающе ведет себя, утверждая, что ее мало тяготит положение пленницы, ибо ребенок, которого она носит под сердцем, будет самым сильным после Геракла, превзойдет меня во всем и ничем не будет похож на меня? Мне надоело ходить в дураках, я хочу знать правду.
– Тогда обращайся к самим богам и пошли за оракулом, – посоветовал я ему.
После этого разговора один из секретарей царского двора, мегаполитанец Херон, был отправлен в Дельфы, дабы рассказать о происшедшем жрецам и выслушать предсказания пифии. Через несколько дней Херон вернулся с ответом оракула, который жрецы истолковали ему так: «Из всех богов Филипп должен больше всех почитать Зевса-Амона, и ему следует ждать наказания за то, что он застал этого бога во время совокупления со своей женой».
Радость Олимпиады была беспредельна. Она гордилась своей беременностью, ставшей уже заметной, и, не смущаясь, говорила каждому, что носит ребенка от Зевса. В те дни она усердствовала в жертвоприношениях и молитвах, долгие часы проводила в состоянии священного экстаза, дабы наполнить душу ребенка божественным.
Я старался несколько усмирить ее гордыню, но не мог помешать ей использовать малейший повод поиздеваться над Филиппом, показать ему свое презрение. Считая свою особу неприкосновенной благодаря божественному покровительству, она, как оса, не переставала жалить Филиппа и раздражать его своим вызывающим поведением.
Приближенным тяжело было видеть, как этот высокий смуглый атлет в расцвете сил, хороший законодатель и храбрый воин, предприимчивый правитель государства и умный дипломат стал предметом насмешек шестнадцатилетней девицы с худыми руками и каким-то особым блеском в глазах, которой не хватало скромности перед величием своей судьбы. Я знал, какую несчастную жизнь она себе уготовила.
Регент был мрачен. Теперь к его тревогам добавился суеверный страх. Он с беспокойством следил за окружающими, пытаясь угадать их мысли. О некоторых вещах в его присутствии боялись говорить. Как бы ни был слаб Филипп в церковных науках, он знал, что ребенок божественного происхождения должен также иметь земного отца, что божественное начало воплощается в мужском семени. Ему не давал покоя сон, в котором он видел опечатанный бурдюк. Я посоветовал ему не придавать чрезмерно большого значения словам Олимпиады, ставя ей в вину лишь ее молодость и сан служительницы бога. Дабы развеять его сомнения, я дал ему мудрый совет: «Ничто не мешает тебе считать себя земным отцом ребенка. Гордись, что выбор Зевса пал на тебя и твою жену». Эта версия повсюду распространялась мной и священнослужителями. Люди очень набожные, ободренные предсказаниями, поверили этому толкованию, другие усомнились в нем. Филипп согласился принять это объяснение, с тем чтобы положить конец своим тревогам и сохранить честь государственного мужа незапятнанной перед лицом придворных и народа. Ведь он не имел никаких доказательств ни за, ни против. Но лучше всего его могло бы утешить хоть малейшее проявление благосклонности к нему со стороны Олимпиады.
Весной спокойствие в государстве нарушилось ураганными штормами у побережья и сильными землетрясениями, от которых пострадало множество строений. Филипп воспринял эти стихийные бедствия как дурное предзнаменование, касающееся его лично, и усматривал таинственную связь между обрушивавшимися на страну напастями и своим неудачным браком. Получая отовсюду плохие вести, он думал, что эти удары судьбы есть расплата за ошибку, которую он совершил, женившись на заклинательнице змей и колдунье.
Он использовал первую представившуюся возможность, чтобы удалиться от домашних невзгод. На границах Македонии стало неспокойно. Я изучил предзнаменования, которые, по счастью, оказались добрыми. Тогда Филипп без промедления направил на север армию под командованием Пармениона, а сам поспешил отбыть в Халкидику, где шли военные действия. Таким образом, когда в начале лета настало время Олимпиаде разрешиться от бремени, Филипп был далеко.
