Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава вторая. Сюрприз
Паровозный этот свисток был давно, чуть ли не, черт его, в другом веке. До всякой Второй мировой и Первой мировой, и подавно до «Мира спорта». Впервые кто-то из нашей семьи пересек линию Мейсона – Диксона, а тем более забрался так далеко на север, и я гордился тем, что этот кто-то – я, младший сын, семнадцатилетний, ясноглазый, как младенец, и почти такой же наивный.
Этот новый мир я наблюдал через щель между досками в открытом скотском вагоне. Путешествовал я без роскоши, но устроился с удобствами. Тощий зад мой покоился на свежей соломе, голова – на седле. Я лежал босиком и с удовольствием шевелил грязными пальцами ног в воздухе, насыщенном золой. За многокилометровый путь у меня все перепачкалось золой, кроме сапог. О сапогах была особая забота, их защищали от золы и ветра ящики и брезент. Они сияли, несмотря на зольный ветродуй. На голенищах спереди был вытиснен конфедератский флаг, они сияли от многократных чисток. Время от времени я и здесь их протирал. До Пендлтона оставалась еще ночь езды, и я хотел выступать там в блестящих.
Паровоз снова свистнул, и между досок я увидел, по какому случаю он свистит.
– Антилопы, Стони! Вилорогие антилопы! Посмотри, как бегут!
Рядом со мной стоял мой конь Стоунуолл. Он широко расставил ноги из-за качки вагона и смотрел поверх последней доски, заложив назад уши. Стоунуолл был большой серый мерин, шестнадцати ладоней ростом – в самый раз для такого долговязого всадника, как я. Нрава капризного и подозрительного, но надежный на длинных перегонах – даже по железной дороге. Мы выросли и сдружились в Теннесси.
– Эй вы, попутчики! – крикнул я в переднюю часть вагона. – Видите их? Настоящие антилопы…
В другом конце вагона равнодушно стояли голубой подсвинок и лягливая лошадь. Видная пара, надо сказать. Свинья была вся разукрашена серебряными звездами, а лошадь – ярко-зелеными трилистниками клевера. Тоже ехали на большое представление. Заслуженные артисты.
Впереди загрохотало. Поезд с грохотом мчался по мосту над ущельем. Мне пришлось подтянуться на верхней доске, чтобы увидеть реку внизу. Она была далеко – узкая голубая ленточка в глубокой расселине. Когда проехали мост, я убрался с ветра и в сотый раз вынул из кармана рубахи афишку.
Середину афиши занимала карта с маршрутом экстренного: ДЕНВЕР – ПЕНДЛТОН. Я провел по нему пальцем до реки.
– Господа. – Я улыбнулся моим спутникам. – Мы только что пересекли Снейк-ривер. Теперь мы в штате О-ре-гон. Вы рады?
Звездная свинья хрюкнула по-прежнему равнодушно, а клеверная лошадь в ответ лягнула ящик. Я пожал плечами:
– Ну что ж. На всех не угодишь.
Я смотрел на пейзаж, пока не село солнце, потом ушел с холодного ветра, проникавшего сквозь щели. Собрал дощечки разбитого лошадью ящика и на большой сковороде развел костерок. Из сумки с провизией вытащил громадный ямс. Несколько недель назад я заехал на ферму к двоюродной бабке, и она дала мне, кроме стеклянной банки с желтым самогоном, кучу ямса. «Возьми, – велела она. – Вся эта ерунда в твоем мешке кончится, а он останется». Она была права. Кофе, кукурузные булочки, сыр и рыбные консервы ушли быстро, яблоки я доел черт-те сколько километров назад. Денег у меня хватало, и кувшин оставался непочатым, но маршрут наш со Стоунуоллом пролегал в стороне от магазинов и повода выпить не давал. Вот уже несколько дней мы питались ямсом – эта картофелина была последней и самой крупной. Я заточил обломок дощечки ножом и насадил на нее картофелину. Стоунуолл наклонился и понюхал.
– Терпение, сэр, – сказал я нюхальщику.
Я знал, что он может съесть свою порцию сырой, но как церемонный южанин заставил его подождать, когда ужин подадут всем.
Я пристроил вертел над огнем, положил голову на седло и посмотрел на звезды. Долог путь от Теннесси. Как я уже сказал, я был младшим из братьев Спейн и младшим в семье, не считая сестренки. Только с ней мы и были близки. К тому времени, когда мне исполнилось десять, а ей восемь, наши братья разъехались, отправились кто куда, бродяги. Но не дальше Нового Орлеана, Галвестона и других таких городов – словом, все на юг. Я говорил сестре, что, когда уйду из дома, придумаю, ей-богу, кое-что получше. Поклялся, что на север поеду и буду странствовать, пока не доберусь до настоящей границы, если такая еще осталась в нашей, почти оседлой уже стране.
– Далекий путь, сестренка, – сказал я, улыбаясь этим северным звездам, гордый, как лягушка, съевшая светляка.
Поезд пыхтел, одолевая крутой подъем. Веки у меня отяжелели, звезды померцали, погасли. Я уже задремывал, как вдруг, ниоткуда, послышался будто бы приближающийся гром. Но между мной и звездами не было ни облачка! Гром все приближался и приближался сзади и сменился пронзительным ржанием. Только я хотел посмотреть в ту сторону, как в звездном небе прямо над моей головой пронеслось большое растрепанное черное тело. Оно с грохотом приземлилось в неосвещенной передней части вагона и затормозило со стуком, обратив в бегство свинью и лошадь. Я приподнялся на локтях, и в это время сзади снова застучали копыта и надо мной пронеслась вторая тень. Тень со стуком затормозила рядом с первой. Обе развернулись и надвинулись на меня из темноты. Я схватил палку с ямсом и, как штык, выставил навстречу громоздкой паре.
Мое смешное оружие как будто произвело впечатление на всадников. Они спешились и подошли к костру, пристально разглядывая клубень, насаженный на его конец. Один был индеец, худой, прямой, тонкогубый, в шляпе с прямыми полями, и глядел мрачно. Сапоги на нем были индейского типа с мягким верхом, изношенные почти до смерти. Он задумчиво водил по щеке странной монетой. Второй был черный и так же весел, как первый угрюм. Шляпа на нем была настолько старой и бесформенной, что невозможно было угадать ее первоначальный вид. Я ждал, что они предпримут. Индеец сдвинул шляпу на затылок, и я увидел, что глаза у него дико блестят и в них ни капли страха. Они были – голодные.
– Хороший ямс, – сказал он.
Черный наездник кивнул:
– Несомненно. А не согласится ли наш благородный молодой громобой разыграть его в картишки?
