Страдающий гений
Когда в мир является настоящий гений, вы легко его узнаете: все болваны в заговоре против него.
Первопроходца всегда можно узнать по стрелам в спине.
Проницательность – это рана, наиболее приближенная к солнцу.
Гениальность – это нервная болезнь.
Что без страданий жизнь поэта?
Люди мысли тонки и непрочны, как кружева
Увы, голос здравомыслия слишком часто издают страдальцы, которых современники принимают за сумасшедших или больных. Возводимая на гения клевета, примеры чего продолжает множить наше время, – дополнительное свидетельство святости многих из них. Вот почему «здоровым эпохам» особенно важно прислушиваться к своим «юродивым», дабы не «оносорожиться» – не последовать по пути, приведшему «век разума» к безумию огромных человеческих масс.
История культуры почти всегда – бесконечный мартиролог. Такова тенденция: чем выше духовный человек возвышается над толпой, тем лучшую мишень представляет. Новые истины всегда кажутся безумием для эврименов – тем большим, чем они значительнее. Олдос Хаксли называл это публичной воинственной пляской, а Антонен Арто чувствовал себя уютно лишь в обществе страдающих поэтов, а свое окружение считал заговорщиками, мешающими ему стать избранным. Вот почему тот, кто говорит: творец, говорит: жертва. Не случайно китайская пословица гласит: «Высокие башни измеряются длиною отбрасываемой ими тени, великие люди – количеством завистников».
Пророчество всегда драматично. Богоизбранный, пророк, вестник, харизматический поэт должны помнить историю Исайи, по велению царя Манассеи распиленного деревянной пилой…
О многих гениях можно сказать, как об Эдгаре По: «Он был угнетен, болен, беден и опутан долгами». Слова Э. Т. А. Гофмана: «Ужас моих рассказов не от Германии, а от души» или «Жизнь – безумный кошмар, который преследует нас до тех пор, пока не бросит наконец в объятия смерти», – выстраданы им в собственной жизни. Как писал Ш. Бодлер, «страданье – путь один в обитель славы вечной…» По словам О. Вайнингера, гений страдает за всех и еще страдает от своего сострадания. Гениальность по природе своей трагична, ибо не принимается «миром». Можно сказать, что гениальность от таланта отличают жертвенность и обреченность. В таланте есть умеренность и размеренность. В гениальности – безмерность. По словам Н. Бердяева, гений-творец никогда не отвечает требованиям «мира», никогда не исполняет заказов «мира», не подходит ни к каким «мирским» категориям: «В гениальности всегда есть какое-то неудачничество перед судом “мира”, почти ненужность для “мира”».
Увы, гениальность жертвенна, гений платит за нее покоем и благосостоянием. Гению много дано, но мало достается. Гениальный человек, живя и творя, жертвует своими личными интересами ради блага всего человечества (Артур Шопенгауэр). Почему так? Да потому, что гениальность – выдающаяся способность быть за всё в ответе (Томас Карлейль). Гениальность – не дар, а путь, избираемый в отчаянных обстоятельствах (Ж. П. Сартр). Я не знал ни одного гениального человека, которому бы не приходилось платить – физическим недугом иди духовной травмой – за то, чем наградили его боги (Макс Бирбом). Гения сразу видно хотя бы потому, что против него объединяются все тупицы и бездари (Джонатан Свифт). Из камней, которые мы в них бросаем, гении мостят для нас новые дороги (Пол Элдридж).
Как там у Александра Сергеевича Пушкина? —
«Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. “Он мал, как мы, он мерзок, как мы!”. Кстати, именно А. С. Пушкин считал, что гонимые гении – украшение человеческой культуры.
Эдмон Гонкур признавался: «Меня навязчиво преследует мысль, что против кристально чистого человека, против благородного человека, против талантливого человека существует тайный сговор всех сил природы с целью замучить и оболванить его». А Никколо Паганини добавлял: «Способным завидуют, талантливым вредят, гениальным – мстят».
Или:
Увы, «прóклятые поэты» – большинство когда-либо живших великих художников, ибо довлеющее над ними «проклятье» лежит в сердцевине экзистенциального дара, является, по словам П. Бодлера, состоянием между ужасом и восторгом жизни. Феномен «проклятости», отверженности суть нормальная реакция на грядущую классику классики уходящей. Ведь искусство, наука, культура в целом развиваются путем смены парадигм, то есть рождения «новых миров». «Прóклятые поэты» всегда были для меня символом и свидетельством рождения новой поэзии, новой культуры с модернистской тематикой и стилистикой, опережающим время содержанием и формой.
Увы, правда и то, гений чаще всего губит себя сам. Гениальные люди – это метеоры, призванные сгореть, чтобы озарить свой век (Наполеон Бонапарт). Чем ярче факел горит, тем быстрей выгорает (Витело). Великие люди, подобно звездам, часто обращают на себя внимание только тогда, когда они затмились (Пьер Буаст).
Даже не постигая до конца смысла гениальных творений, даже не слыша пророческие голоса, мы прочтем в историях жизни гениев, что жизнь никогда не бывает более великой, более плодотворной – и… более счастливой, – нежели в страдании величайших людей. В замечательном стихотворении Валерия Брюсова «Поэту» по этому поводу сказано:
Нельзя без горечи и сожаления читать о судьбах великих мыслителей мира сего, о том, как много страданий причинили им люди, ради которых они жертвовали всей своей жизнью и которых осчастливили полезными открытиями и достижениями ума своего. Мир, по сути дела, подобен ребенку, который любит держаться за маменькин передник, не отходя от него ни на шаг; ему нравится слушать старые глупые сказки, сто раз на дню повторяемые мамками и бабками; он уверен в том, что на свете нет ничего лучше его игрушек, что именно в них кроется вся и всяческая премудрость.
Страдание гения родило даже превратное понимание гениальности, четко выраженное Эдгаром По на основании личного опыта: «гениальность, – писал поэт, – есть разновидность умственного недуга, проистекающего из болезненного господства чувства раздражения (возбуждения), и у кого его нет, тот не поэт». Это сложная мысль, потому что гений действительно творит в состоянии экстаза, но, с другой стороны, эстетика зла неизбежно входит в комплекс чувствований гения, потому что без зла невозможна жизнь. В другом месте Э. По говорил: «Настойчивое стремление к искусственному возбуждению, которое, к несчастью, отличало слишком многих выдающихся людей, можно рассматривать как душевную нехватку или необходимость вновь обрести потерянное – это борьба души за утраченные высоты».
Трудоголия, самосожжение гения очень часто являются для него спасением от жизни, от ее опасностей и невзгод. Подвижничество – внутренняя потребность великого человека, не требующая вознаграждения. Не случайно Ван Гог видел в своей работе «громоотвод», а Гёльдерлин – дар Божий, создающий и хранящий человека…
Да, нужна недюжинная сила, дабы воспринять и снести этот дар. Мне представляется, в этой мудрости и заключается разгадка феномена человеческой гениальности. И многие художники могут внутренне почувствовать, что эти слова И. Х. Ф. Гёльдерлина обращены именно к ним.
Гениальность – это неизбежно мучительное беспокойство о мире, человеке и человечестве, неудовлетворенность заботой дня, чрезмерность во всем, как в счастье, так и в страдании. Высшее сердце – способность мучиться, считал Ф. М. Достоевский. Высшее сердце – приговор миру, не желающему ни мучиться, ни изменить себя.
Почему страдание? Потому что – очищение. Страдание суть катарсис, необходимый элемент созидания, боль, необходимая для излечения болезни, компонент самовоспитания, немыслимого без тяжелой и мучительной душевной работы.
Радость в страдании! Durch Leiden Freude!
Гениальный человек, живя и творя, жертвует своими личными интересами ради блага всего человечества.
Гении – это гены боли, ожога, самосожжения. Они и творят, самоуничтожаясь – шагреневая кожа, расходуемая с каждой строкой, с каждым словом… Мученичество – необходимая черта святости, самые сильные страдания, как правило, выпадают на долю святых. Эти святые – не бернаносовские инфантилы, не безгрешные серафимы и не осененные Божьей благодатью юродивые, но великие люди, умозрением, мощью своего разума, откровением, силой интуиции, божьей благодатью, всей своей рациональностью и мистичностью «узревшие» за поверхностной шелухой существования или сознания-бытия их глубинную трагическую суть.
Увлекаемый своим стремлением к единственности, ведомый неистовой страстью к всемогуществу, человек великого ума проникает за пределы всего созданного на земле, всего сущего; даже за пределы собственных величественных планов; в то же самое время он отказывается от всякого сочувствия к самому себе, от всех своих желаний. Еще миг, и он пожертвует своей индивидуальностью. До этой ступени его вела гордыня, но здесь гордыня отступает. Эта направляющая прежде великий ум гордыня оставляет его теперь изумленным, обнаженным, бесконечно простым, наедине со своими богатствами.
Так великий человек, гений отказывается от всего слишком человеческого, подходит к той грани, где единственной реальностью становятся боль и страдание.
Гений – это тот, кто сильнее других ощущает высшие и самые утонченные виды страдания, и потому продолжает страдать даже при величайшем облегчении жизни.
Кто переступает через свое страдание, вступает в выси, говорит гёльдерлиновский Гиперион. Но что это за выси? Безумие Свифта, Гёльдерлина, Гоголя?
То же у И. В. Гёте:
Или:
Только три свидетельства самих великих из бесконечного множества.
Лев Толстой: «Мыслитель и художник никогда не будут спокойно сидеть на олимпийских высотах, как мы привыкли воображать: мыслитель и художник должны страдать вместе с людьми для того, чтобы найти спасение или утешение. Кроме того, он страдает не потому, что он всегда в тревоге и волнении: он мог решить и сказать то, что дало бы людям благо, избавило бы их от страдания, дало бы утешение, а он не так сказал, не так изобразил, как надо; он вовсе не решил и не сказал, а завтра, может, будет поздно – он умрет. И потому страдание и самоотвержение всегда будет уделом мыслителя и художника.
Не тот будет мыслителем и художником, кто воспитывается в заведении, где будто бы делают ученого и художника (собственно же делают губителя науки и искусства), и получает диплом и обеспечение, а тот, кто и рад бы не мыслить и не выражать того, что заложено ему в душу, но не может не делать того, к чему влекут его две непреодолимые силы: внутренняя потребность и требование людей.
Гладких, жуирующих и самодовольных мыслителей и художников не бывает. Духовная деятельность и выражение ее, действительно нужные для других, есть самое тяжелое призвание человека – крест, как выражено в Евангелии. И единственный, несомненный признак присутствия призвания есть самоотвержение, есть жертва собой для проявления вложенной в человека на пользу другим людям силы. Без мук не рождается и духовный плод.
Учить тому, сколько козявок на свете, и рассматривать пятна на солнце, писать романы и оперу – можно не страдая; но учить людей их благу, которое всё только в отвержении от себя и служении другим, и выражать сильно это учение нельзя без отречения.
До тех пор была церковь, пока учителя терпели и страдали, а как только они стали жирны, кончилась их учительская деятельность. «Были попы золотые и чаши деревянные; стали чаши золотые – попы деревянные», – говорит староверческая пословица. Недаром умер Христос на кресте, недаром жертва страдания побеждает всё».
Стефан Цвейг: «Но судьба любит облекать в трагические формы именно жизнь великих людей. На самых могучих пробует она самые могучие свои силы, противопоставляет их планам бессмыслицу событий, пронизывает их жизнь таинственными аллегориями, загромождает их путь препятствиями, дабы укрепить их на пути истинном.
Последние титаны нашего мира – Вагнер, Ницше, Достоевский, Толстой, Стриндберг, все в дополнение к созданным ими художественным произведениям получили в удел драматическую жизнь».
Ромен Роллан: «Чем больше вникаешь в жизнь великих творцов, тем больше поражаешься изобилию несчастий, переполняющих их существование. Они не только подвергались обычным испытаниям и разочарованиям, которые особенно сильно задевали их повышенную чувствительность, но и самая гениальность их, опережавшая современность на двадцать, пятьдесят, а иногда и на несколько сот лет и потому создававшая вокруг них пустоту, обрекала их на отчаянные усилия, так что они едва могли жить, а не то что победить. Значит, и герои человечества, на которых с благоговением обращены взоры потомков, – и эти вечные утешители всех одиноких были «pauvres vaincus, les vainqueurs du monde» – «победители мира, несчастные побежденные»».
Свидетельствует Н. Бердяев: «Гениальность есть “мир иной” в человеке, нездешняя природа человека. Гений обладает человеком как демон. Гениальность и есть раскрытие творческой природы человека, его творческого назначения. И судьба гениальности… всегда жертвенна и трагична… Поэтому гениальная жизнь есть жертвенный подвиг. Гениальная жизнь знает минуты экстатического блаженства, но не знает покоя и счастья, всегда находится в трагическом разладе с окружающим миром».
Трагическая банальность культуры: раз гений – страдай. Несчастнейший, пишет о себе Датский Сократ. Всё: их судьбы, их безумие, их нищета, их одиночество, их самоубийства, их преследования, их казни, сожжение их книг, их исповеди-стоны – всё свидетельствует, что это правда. Даже статистика – на многих Свифтов и Шуманов – один Гёте и один Штраус.
Страдания, великие испытания: привилегия высших натур: чем божественнее натура, тем больше несчастий испытывает она.
Триумфальное шествие гениальности начинается из бездны мрака: гений рождается в убожестве, живет в боли и страхе и умирает в нищете. Жизнь не просто не балует – она с дьявольским ожесточением и упорством преследует его. Так и кажется: трагедия, великие испытания, внешние и внутренние препятствия – непременные условия реализации великого духа. И. В. Гёте так и говорил: «Мастер познается в самоограничении», а Л. Н. Толстой уточнял: «Призвание можно распознать и доказать только жертвой, которую приносит ученый или художник своему покою и благосостоянию».
Самые значительные, самые глубокие, самые возвышенные призывы доносились к человечеству из далекого изгнания или глубокой бездны: творцы великих религий – Моисей, Христос, Магомет, Будда – все они должны были сперва удалиться в безмолвие пустыни, в одиночество, прежде чем возвестить решающее слово. Слепота Мильтона, глухота Бетховена, каторга Достоевского, тюрьма Сервантеса, заключение Лютера в Вартбургском замке, изгнание Данте, добровольная ссылка Ницше в ледяных зонах Энгадина, множество иных подобных примеров – всё это необходимые условия гениальности, предъявленные вопреки бдительной воле человека.
Даже законодательные установления направлены против человека, обладающего духовным или мистическим превосходством. Ни один закон не вознаграждает за сверхчеловеческие способности. Скорее наоборот – требует с них налога. Бесчисленные правила и законы неизменно направлены против наиболее одаренных, – пишет Э. Майр. Даже принцип равенства возможностей в приложении к возможностям неравным означает дискриминацию. Но в несправедливом обществе, где сила и алчность извечно торжествуют над духовностью и бескорыстием, любой иной принцип таит в себе еще большую угрозу.
Почему тяжела жизнь гения? Только ли оттого, что плох мир? А может, секрет в том, что всесильный эвримен – всесильный всегда, в самые аристократические эпохи – брал верх над гением: своей тупой силой, своим числом и своей непроницаемостью. Но, если так, почему эвримен всегда уходил, гений же оставался? Потому, что новому эвримену не страшны прах и тени, у него есть свой, новый, живой враг…
Пренебрежение к таланту питается извечной неприязнью массы и силы к личности и духу. Когда речь идет об «охране таланта», трудности связаны не с оценкой одаренности, а с нежеланием оценивать.
Бах писал музыку для нескольких церквей, но когда он умер, на могиле не поставили даже жалкого надгробия… Потомкам пришлось разрыть несколько десятков могил для того, чтобы идентифицировать останки одного из самых великих музыкантов человечества. Жалкие фигляры…
Весь мой жизненный опыт говорит о том, что одно из общественных преступлений, характеризующих качество социума, – это небрежение к гению: та легкость, с которой масса губит лучших людей, – преследует, ломает, предает забвению, укладывает в свои рамки, изгоняет, уничтожает…
Увы, отечество всегда изгоняло лучших. Древность знает имена Сафо, Пифагора, Анаксагора, Протагора, Эпиктета, Сенеки, Овидия, Мусония Руфа, Диона Христостома, Христа, восточная древность – Ли Тай Бо, Ду Фу, Бо Цзюй-и, Средние века – Данте, Ибн Хазма и Луиса де Камоэнса, новые – Вольтера, Байрона, Шелли, Локка, Вагнера, Уго Фосколо, Пеллико, Гюго, Стриндберга, Джемса, Джойса, Рильке…, но какие иные времена, кроме наших, знают тотальное изгнание цвета наций, целых сообществ, интеллектуальных институтов, культур?..
Когда будут составлены списки изгнанных из Городов Солнца, из всех вариантов Земного Рая, изгнанных, растоптанных, уничтоженных на островах счастья, мир еще раз содрогнется, как содрогнулся от списка жертв «Тысячелетнего рейха».
Вот первые из пришедших на ум счастливчиков, кому удалось унести ноги, бежать, скрыться: братья Манны, С. Цвейг, Ф. Верфель, Р. Музиль, Б. Франк, Л. Ренн, Р. Шикеле, М. Рейнгардт, Т. Адорно, Э. Фромм, Г. Маркузе, Р. Кронер, З. Марк, А. Либерт, Ф. Вайсман, Р. Карнап, К. Гёдель, Г. Фейгль, О. Нейрат, Дж. Нейман, В. Вайнберг, Х. Райхенбах, К. Поппер – венский кружок в полном составе; Б. Вальтер, Ф. Упру, А. Кольб, К. Цукмайер, М. Хоркхаймер – весь франкфуртский институт социальных исследований; А. Тосканини, Л. Сциллард, Э. Ферми, Г. Халбан, Л. Коварски, А. Эйнштейн, Бела Шик, А. Польгар, Ф. Брукнер, Ф. Хохвельдер, Э. Вальдингер, Б. Фиртель, Г. Райенбах, К. Хорни, В. Рейх, И. Р. Бехер, Э. М. Ремарк, Б. Брехт, В. Вольф, С. Левит, Х. Арендт, К. Корш, Э. Гуссерль, Сен-Жон Перс, Р. Хюльзенбек, О. Кирхгаймер, Л. Левинталь, А. Шёнберг, Р. Оппенгеймер, К. Маннгейм, П. Тиллих, Ф. Поллок, Ю. Крафт, П. Хонигсхайм, Г. Кельзен, Л. Вирт, Л. Мейтнер, Э. Ласкер, О. Леви, О. Варбург…
А сколько казненных, умерших в лагерях, погибших после издевательств, не перенесших страданий? – Г. Лорка, С.-П. Ру, М. Жакоб, Г. Пери, Л. Сампэ, Ж. Политцер, Р. Деснос, П. Юник, Б. Кремье, Ж. Дюдак, Б. Вильде, Ж. Декур, Ж. Соломон, Ж. Жироду, Т. Лессинг, К. Осецкий, М. Блок, А. И. Кениг, М. Эрнандес… А ведь это – малая, ничтожная толика и та в двух-трех странах…
О, эта наиопаснейшая профессия – поэт! Чаттертон дожил до 18 лет, Веневитинов, М. Нильсен, Корнфорд, Кернер до 22, Лотреамон, Бюхнер, Микаэль, Коган умерли в 24, Лукан – в 25, Китс, Петефи – в 26, Лафорг, Лермонтов, Бараташвили, Ориэ, Тракль и Моррисон – в 27, Корбьер, Марло, Жильбер – в 29, Есенин, Герен, Флеминг, Шелли, Жильбер – в 30, слишком рано ушли Катулл, Проперций, Полициано, Бертран, Рембо, Байрон, Хемницер, Пушкин, Грибоедов, Баратынский, Рылеев, Барков, Боэси, Оливье де Маньи, Мюссе, Матюрен Ренье, Шиллер, Теофиль де Вио, Сирано де Бержерак, Никитин, Полежаев, Аполлинер, Багрицкий, Блок, Берне, Доле, Шенье, Клейст, Леопарди, Жарри, Эндре Ади, Эдгар По, Стивен и Харт Крейны, Сильвия Плат, Лорка, Гумилев, Декур, Гюйо, Платен, Кревель, Нерваль, Эрнандес, Беллини, Гоццано, Дилан Томас…
А Рафаэль, Мазаччо, Брейгель Старший, Вермеер, Караваджо, Калло, Ватто, Жерико, Тулуз-Лотрек, Ван Гог, Марк, Федотов, Хуан Грис, Сера, Боччони, Джорджоне, Корреджо, Фрате, Чюрленис, Бонингтон, Добсон, Ван Дейк, Эскаланте, Финигуэрра, Гадье, Ева Гессе, Минио, Паула Модерсон-Бекер, Модильяни, Остаде, Маззола, Фабрициус, Поттер, Рунге, Ван Вельде, X. Вуд, Пеззелино, Кастаньо?
А Беллини, Гольдберг, Клеменс-не-Папа, Монн, Николаи, Перголези, Пёрселл, Шопен, Шуберт, Бизе, Гец, Ротт, Мусоргский, Вахтангов, Скрябин, Шуман, Малер, Моцарт, Берг, Регер, Альбенис, Борд, Лили Буланже, Дельмас, Лёке, Нурдрок, Шоссон, Вейль?
А Геродот, Галуа, Абель, Паскаль, Риман, Бокль, Винклер, Карно, Грановский, Жуковский, Максвелл, Форель, Герц, Коллиер, Миклухо-Маклай, Рамануджан, Минковский?
А Боэций, Киркегор, Торо, Кондорсэ, Шефтсбери, Ла-метри, Лассаль, Спиноза, Зольгер, Трубецкой, Мёллер, Ласк, Гюйо?
А Теренций, Аддисон, Скорина, Фонвизин, Белинский, Бестужев, Писарев, Гаршин, Гоголь, Добролюбов, Чехов, Абовян, Вовенарг, Лондон, Новалис, Честерфилд, Фрэнк Норрис, Рамирес, Сент-Экзюпери, Стивенсон, Тилье, Уайльд, Филдинг, Чапек, Беккер, Ваше, Глаузер, Гутьер-рес, Кафка, Ларра-и-Санчес, Лоренс, Мопассан, Нильсен, Джейн Остин, Рубинер, Тоцци, Фрай, Хансен, Штадлер, Раймунд, Гауф, Серра, Ленц, Шарлотта Бронте, Оруэлл, Фосслендер?
Ф. Мендельсон и Д. Гершвин успели прославиться к 38 годам в европейском и даже мировом масштабе, но в 38 умерли от опухоли мозга.
Современники так же третировали и травили Мольера, Бабу, Бодлера, Флобера, Вагнера, Ницше, Мане, Ибсена, Золя, Жарри, Чапека, А. Ахматову, М. Цветаеву, как афиняне – Еврипида, Анаксагора, Эсхила, Аполлодора и Сократа. Мольера преследовали церковники, его запретили хоронить по обряду и похоронили как убийцу за кладбищенской стеной.
А. Рембо, наверное, имел основания называть поэта «великим больным», «великим проклятым» и «великим мудрецом». О, это скопище страдающих больных и мудрецов, беззащитных перед жизнью, болезненных, впадающих в отчаяние, задушенных – астмой, туберкулезом, не признанных, затравленных, изгнанных: Данте, Александр Поп, Теофиль де Вио, Якоби, Бюхнер, Паскаль, Блейк, Мильтон, Де Виньи, Киркегор, Бертран, Новалис, Клейст, Лотреамон, Эдгар По, Леопарди, Кафка, Пруст, Нерваль, О'Нил, Берг, Кольцов, Баратынский, Чехов, Куприн, Ходасевич…
Увы, извечно, всегда: Гюго в изгнании, ожье и понсары – в академии…
Христос Матиаса Грюневальда обычно воспринимается как катастрофа вселенского масштаба, а лично для меня является глубочайшим символом судеб гениев, в котором страдание, вина и безнадежность порождают надежду, духовную силу и красоту.
Пророки Израиля, Иисус Христос, апостол Павел, Достоевский, Флобер страдали эпилепсией; Сократ впадал в каталептический транс; у Паскаля, Сковороды, Соловьева, Чехова случались галлюцинации; Андрей Белый страдал манией преследования – неотступное видение «брюнета в черном»; Арто галлюцинации не отличал от реальности; странности Гамана граничили с умопомешательством; Кирико создавал свои первые произведения под влиянием нервных расстройств; Балакирев временами впадал в жесточайшую депрессию; у Микеланджело случались приступы панического ужаса; фантазии Блейка граничили с экстатическими видениями; Ли Бо, К. Марло, Эдгар По, И. Левитан, К. Д. Граббе, И. Х. Гюнтер, П. Верлен, А. Модильяни, Н. Успенский, Ж. П. Готье, Т. де Куинси, О. Конт, Ф. С. Фицджеральд, Ж. Бернанос, Г. Фрёдинг, Д. Осама, Х. Крейн, Дж. Берримен, Х. Хласко, Ч. Буковски, В. Ерофеев, Д. Лондон, Э. Хемингуэй, Д. Стейнбек, У. Фолкнер, У. Стайрон, Д. Чивер, Т. Капоте, Д. Ф. Нэш имели психические расстройства, страдали наркоманией или спились; Тулуз-Лотрек был калекой, Б. Паскаль – истериком, А. М. Ампер – шизофреником; Ф. Гёльдерлин, Т. Тассо, Я. Больяи страдали шизофреническим психозом, А. Платен был психопатом с извращенным половым инстинктом; Э. Б. Кондильяк впал в маразм. Возьмем одного только Людвига ван Бетховена: непрерывный шум в ушах, острые желудочные колики, легочная болезнь, приступы ревматизма, желтуха, конъюнктивит, катары, кровохарканье, атрофический цирроз печени, водянка.
Большинство аналитиков болезни гениев соглашаются в одном: каким бы ни был характер их психических расстройств, без них не было бы той личности художника, благодаря которой человечество обрело шедевры остродраматического характера, резко отличающего гения от других художников его времени.
Кречмер в некогда знаменитой книге «Строение тела и характер» обнаружил признаки шизоидности, в разной степени выраженные, у Лютера, Стриндберга, Фейербаха, Коперника, Кеплера, Лейбница, Ньютона, Фарадея…
А сколько великих вслед за Анаксагором, Лукрецием и Торквато Тассо нашли приют в безумии? – Кондильяк, Руссо, Ньютон, Лютер, Киркегор, Сведенборг, Свифт, Эдгар По, Б. Деперье, К. Ф. Майер, Ленау, Ленц, Шуман, Доницетти, Гёльдерлин, Гендель, Батюшков, Гоголь, Мусоргский, Магницкий, Гаршин, Рунич, Шишков, Нижинский, Ван Гог, Мопассан, Гоген, Ницше, Ибсен, Бальмонт, Тулуз-Лотрек, Врубель, Ротт, Мелвилл, Верфель, Павезе, У. Каупер, Э. Паунд, Сильвия Плат, Нелли Сакс, Арто, А. Барте, Н. Жильбер, Чюрлёнис, Акутагава Рюноскэ… Даже статистика говорит, что риск душевных заболеваний у гения в восемь раз выше, чем у обычного человека.
Свидетельствует М. М. Антокольский: «Великие люди близки к сумасшествию. Только из натянутой струны мы можем извлекать чудные, гармоничные звуки, но вместе с тем, ежечасно, ежеминутно рискуем, что струна порвется». Эпатажный американский представитель андерграунда Генри Чарлз Буковски сказал по этому поводу: «Есть люди, которые никогда не сходят с ума. Какая ужасная это, должно быть, жизнь!».
Одаривая человека высокими умственными или душевными способностями, природа как бы включает его в «группу риска»: телесные и душевные хвори, жизненные неудачи, ранняя смерть…
«Талант – это поручение от Господа Бога», – сказал некогда поэт Евгений Баратынский. Но трагическое несовпадение этого божественного дара и возможности выполнить это «поручение» ведут к трагедии, болезни, самоубийству. Риск душевных заболеваний гения в 7–8 раз выше, чем в норме.
Продолжительность жизни людей творческих, художественных профессий (художников, писателей, музыкантов, артистов) в среднем на 14 лет меньше, чем обычно. К такому выводу пришел в результате многолетних исследований американский психиатр профессор Джим Фоулз. Чем выше одаренность, тем хуже прогноз. Самый плохой прогноз у гениальности. Гении – мученики, расплачивающиеся за прогресс человечества: Сократ, Джордано Бруно, Галилей, Ван-Гог, Николай Вавилов…
Исследования показывают, что более 70 % писателей страдали депрессиями, а у 90 % отмечались отклонения психики (у ученых подобными расстройствами страдали лишь 40 %).
Гении-душевнобольные в разные эпохи создавали творческие шедевры. Они одиноки и очень ранимы. Они ближе всех к истине, но их никто не понимает. Вот уж и вправду:
Они неудобны всем и самим себе. Именно такие люди помогали обществу осуществлять прорыв в искусстве, науке и социальной сфере. Нестандартно мысля и чувствуя, они способны постичь и сформулировать нечто, недоступное обычному разуму, возможно, потому, что они свободны от социального давления и от общепринятых прописных истин.
Высокая одаренность, гениальность – это всегда отклонение в строении мозга, в психическом развитии. По данным выдающегося российского генетика В. П. Эфроимсона, такой тяжкий дар выпадает примерно одному из тысячи, развивается в нужной мере у одного из миллиона, а действительно гением становится один из десяти миллионов. Цифры весьма условные, но порядок чисел, видимо, достаточно отражает истину.
А скольких безвестность, нищета, одиночество, болезни, пагубные страсти принудили вслед за Эмпедоклом, Катуллом, Исократом и Цюй Юанем завершить жизнь в теплых водах Мило или в горящей лаве Этны? – Сафо Трасимах, Менипп, Перегрин, Лукреций, Бонавентура Деперье, У. Дакоста, Ж. А. Кондорсэ, П. Б. Шелли, Г. Клейст, Д. Кардано, Жерар де Нерваль, П. Лафорг, А. Фет, Л. Больцман, С. Цвейг, Модест Гофман, О. Вейнингер, Д. Лондон, Н. Жильбер, Э. Хемингуэй, А. Сент-Экзюпери, Сильвия Плат, Х. Крейн, М. Хласко, Симона Вайль, Вирджиния Вулф, П. Целан, П. Леви, Т. Боровский, Ж. Амери. Р. Руссель, В. Газенклевер, А. Штифтер, Г. Тракль, Г. Кросби, Ж. Делёз, Ч. Павезе, А. Кестлер, Р. Гари, Т. Чаттертон, Кавабата Ясунари, Мисима Юкио… После краха иллюзий трудно жить: А. Н. Радищев, В. Полетаев, Б. Поплавский, Л. Андреев, С. Есенин, В. Маяковский, М. Соболь, Т. Табидзе, Марина Цветаева, Юлия Друнина, А. Галич, И. Габай… (Григорий Чхартишвили в книге «Писатель и самоубийство» перечислил более 350 известных литераторов-самоубийц, а в «Википедии» список только поэтов, добровольно ушедших из жизни, составляет 71 человек).
В «Похвале глупости» (гл. XXXI) Эразм Роттердамский вопрошал: «Какие люди чаще всего налагали на себя руки, пресытившись печалями жизни? Не те ли, которые ближе всего стояли к мудрости?»
По словам Бориса Акунина, когда изучаешь биографии великих писателей и поэтов, становится не по себе: многие из обитателей пантеона мировой литературы – да почти все – в юности были опасно близки к самоубийству: всерьез готовились к нему или даже предпринимали попытки суицида. Почему только – попытки?..
А нищета? А тяжкий труд по добыванию насущного хлеба? А создание шедевров в свободное от постылой службы время? Чиновник Ду Фу по прозвищу Цзыней в VIII веке пишет: «О, если бы литература помогла мне хоть немного: освободила от службы – вечной погони за хлебом…»
Бен Джонсон был бродячим актером, Филдинг – синдиком, Блейк – гравером, Спиноза шлифовал линзы, Сведенборг служил смотрителем рудников, Батлер I – пажом и писцом, Рильке объехал Европу в поисках заработка, Дёбель, как и Джойс, промышлял гроши репетиторством, Чжан-цин, Камоэнс, Гофман, Щедрин, Кафка, Валери, Гильвик, Келлер, Фриш тягостно тянули чиновничью лямку, Жакоб был приказчиком, частным секретарем, аккомпаниатором и даже «сестрой милосердия», Бернанос, гонимый бедностью, скитался по миру, чтобы как-то прокормить шестерых детей, О'Нил был бродягой, разнорабочим, конюхом, матросом, Чаттертон влачил ужасающее существование на трактирном чердаке и умер от голода и кровохарканья, Ходасевич бедствовал, много и тяжело болел и умер от рака, Мильтон ничего не получал за свои произведения, Блейк и Моцарт жили на грани нищеты и истощения и были похоронены на общественные средства в безымянных могилах, Кеплер, Леопарди, Бертран, Верлен, Шуберт, Деккер, Гоголь, Достоевский, Аполлинер, Джойс, Музиль, Модильяни, Д. Г. Лоуренс, Веберн задыхались от нужды, влача жалкое существование, Боттичелли, Корнель, Сумароков, Скаррон умерли в нищете, всеми забытые, Ломоносов и Державин добывали себе средства к существованию рутинной работой, Гофман перебивался уроками музыки, нередко бедствовал и голодал – «продал старый сюртук, чтобы поесть», – Моцарт писал великие творения за подачки мелкопоместных князьков, Новалис работал горным мастером и солеваром, Бах умер в нищете и безвестности, надгробный камень на его могиле поставили только через 100 лет, когда было переоткрыто творчество величайшего композитора.
Отрочество Бетховена – непрерывная забота о хлебе: в 11 он уже играет в оркестре, в 13 – органист. В апогее славы 48-летний Бетховен пишет: «Я дошел чуть ли не до полной нищеты и при этом должен делать вид, что не испытываю ни в чем недостатка». Соната, ор. 106, была написана из-за куска хлеба. Величайший из музыкантов нередко не мог выйти из дома из-за рваной обуви. За тридцать пять лет жизни в Вене он переезжал тридцать раз.
Антонио Вивальди, хотя был признан при жизни, умер в той же Вене, всеми покинутый и забытый. Даже дату его смерти удалось установить лишь в 1938 году. Вскоре после нищенских похорон имя выдающегося мастера было надолго забыто, а произведения А. Вивальди не исполнялись. Лишь спустя 200 лет, в 20-х годах XX века итальянский музыковед А. Джентили обнаружил уникальную коллекцию манускриптов композитора. По-настоящему его переоткрыли лишь в 50-е годы ХХ века. С этого времени начинается подлинное возрождение былой славы Вивальди.
Ни Клейст, ни Гёльдерлин, ни Ницше не имели собственной кровати, ничто им не принадлежало: они сидели на наемном стуле и писали за наемным письменным столом, кочуя из одной чужой комнаты в другую. Нигде они не пускали корней и даже Эрос не связывал их на продолжительное время. (Есть что-то символическое в том, что у большинства из них – Гёльдерлин, Клейст, Ницше, Киркегор, Бетховен, Кант, Микеланджело, Кафка, Соловьев, – не было ни жены, ни детей.) Их дружеские связи распадаются, их общественное положение рассыпается, их сочинения не приносят дохода: всегда они стоят перед пустотой…
А судебные преследования? А травля Декарта в самой свободной стране? А тюрьмы и ссылки? А лагеря? А казни, гильотины, смерть в темнице – за слово, за строчку, за вольную мысль, за веру и за неверие? – Лукан, Протагор, Анаксагор, Фидий, Сократ, Овидий, Аристотель, Сенека, Тассо, Арнольд Брешианский, Боэций, Авиценна, Данте, Мор, Бенджамин, Деккер, Камоэнс, Сервантес, Доле, Вильямедьяна, Кеведо, Вольтер, Аввакум, Шонфор, Ривароль, Шенье, Лавуазье, Кондорсэ, Беньян, Гофман, Пеллико, Шубарт, Лунин, Пушкин, Достоевский, Щедрин, Бодлер, Флобер, Золя, Жарри, Короленко, Аполлинер, Рассел, Чапек, Фрейд, Ленер-Беда, Осецкий, Гумилёв, Мандельштам, Клюев, Флоренский, Карсавин, Биен, Брандес, Нойбауэр, Стокер, Литген, Жакоб…
А запрещение, сожжение, осуждение книг? А цензура? – Беккариа, Спиноза и Вольтер, Мольер и Шиллер, Бодлер и Флобер, Г. Лоуренс, Ибсен и Джойс, «Улисс», «Любовник леди Чаттерли», да чего уж там – даже ренановская «Жизнь Иисуса»… А вся литература самой большой и передовой страны в мире?..
Итак, гениальность есть страдание – таково не утверждение, а безжалостная и суровая правда жизни. Но почему? Почему на одного Гёте – десятки, сотни несчастнейших? Ведь им столь многое дано – почему же его так мало для того, чтобы добыть себе ту малость, которую довольно просто добывают мириады эврименов? Почему даже не гениальность, а просто талант – уже помеха в мире людей? Где ответ? Можно ли найти его? Первое и последнее, что требуется от гения, – это правда. А можно ли знать истину и – быть счастливым?
Гений видит глубже, чем дано человеку, а жизнь человека, наделенного пониманием скрытого, есть боль: чем глубже видение, тем сильнее боль. Такова метафизическая (не медицинская) причина болезни.
(Не нужно большого ума, чтобы верить, будто мир нуждается в истине, но вот для того, чтобы постичь, что люди больше всего боятся правды, – для этого нужна мудрость. Люди вообще больше всего боятся того, чего требуют громогласно.)
Когда человек видит больше или дальше, чем другие, его жизнь обращается в трагедию одиночества. Ведь никто не видит того, что видит он, а когда он рассказывает о том, что видит, он кажется безумным: «…И вот я один на земле, без брата, без ближнего, без друга – без иного собеседника, кроме самого себя…»
Одиночество гения определяется расстоянием до других. Нет, – временем: от других его отделяет время. Но даже не одиночество сводит с ума – мучительное сомнение, острое чувство бесполезности жертвы, чувство безнадежности порыва. Каких нечеловеческих мук стоит лихорадка неверия в себя, отсутствие понимания и поддержки, убийственное недоверие, остракизм…
Все Свифты – мученики, ибо благоденствовать в мире насилия – подлость, ибо покупать блага ценой компромисса – низость. Гёльдерлин, Сковорода, Киркегор – изгои, их душевные болезни, может быть, единственно нормальная реакция на мерзость и злопыхательство окружения.
Я вопрошаю себя: до какой степени отупения, очерствения, омертвения нужно дойти, чтобы остаться нормальным в этом «прекрасном новом мире»?
Большинство моих героев – страдальцы и безумцы, ибо страдание и безумие – единственные оправдания в мире торжествующего абсурда…
Творчество, позиция каждого неотделимы от личной судьбы. Гениальное почти всегда рождается из решения собственных проблем. Умиротворенность не способна породить индивидуальность. Благополучие – плохой помощник. Гонения, травля, страдание, нищета – вот что стимулирует гениальных. Бедствия, безвестность, несправедливость – такова питательная среда гения. Вот почему гении нередко родятся у шлюх и никогда – у королев.
Мудрецы почти всегда аутсайдеры, в противном случае у них мало шансов стать авангардом.
Поэт лучшее своей жизни отнимает от жизни и кладет в свое сочинение. Оттого сочинение его прекрасно, а жизнь дурна.
Гениальность отверженна и потому – безрадостна. Ощущение странной тоски есть главное, что мы испытываем, созерцая посланца богов, – говорит Василий Розанов.
Меня навязчиво преследует мысль, что против кристально чистого человека, против благородного человека, против талантливого человека существует тайный сговор всех сил природы с целью замучить и оболванить его, – свидетельствует Эдмон Гонкур.
Но страдание не есть цель великого человека – только пробный камень. Мудрость состоит не в демонстрации страдания, а в стоическом восприятии жизни, в примирении с теми бедствиями, которые она готовит гению. Только мудрость понимает, что страданье – обратная сторона счастья, что совершенно противоположные чувства, восторг и ужас жизни, взаимно дополняют друг друга. Лично я вижу в страдании средство самоочищения и часто вспоминаю бодлеровское «Благословение»:
Увы, слишком часто гениальность – это жертвенность. Потому-то многие гении бессознательно пытаются переработать жертвенность, страдание и ужас жизни в ее восторг.
Пусть несчастные не слишком жалуются, ибо лучшие люди всего человечества с ними! Укрепимся их силой, а почувствовав слабость, опустимся перед ними на колени. Они нас утешат. От этих душ проистекает священный поток суровой силы и могучей доброты. Даже не обращаясь к их произведениям, не слыша их голосов, мы из их взоров, из их существований узнаем, что никакая жизнь не бывает более великой, более плодотворной, более счастливой, чем в страдании.
Гениальность – не просто боль, обостренное до предела чутье к боли, но избыток сострадания, прощения, любви. Я одобряю только тех, которые ищут с болью, – не случайно и в сердцах восклицает Блез Паскаль.
Но не сострадание-сюсюканье, а сложное бодлеровское чувство восторга и ужаса, принятия всей божественной полноты жизни, в том числе жизни как изнурительной борьбы: с обществом, с окружением, со временем, но прежде всего – с собой.
А когда вся жизнь – борьба, страсть, сомнение, невроз, когда могучая мысль будоражит до дрожи немощное тело, когда не ведаешь, что творишь: великое благо или грех, когда страдание граничит с мазохизмом, когда истязание чувства собственного достоинства бесконечно, – два шага до истерии. Которая и приходит. Рано или поздно.
Что остается познавшему мир до его частей? – Безумие или смирение небытия… Почему же те, чье положение в мире всегда сомнительно и шатко, те, кому уготовано страдание, те, кому предначертано быть побежденным, опозоренным, стертым с лица земли, те, на уничтожение которых затрачено столько усилий, – оказываются вечно живыми? Почему они всегда торжествуют, достигают вершин и создают неприходящее творения вопреки всем помехам, гонениям и житейским бурям?
Сколько сил было потрачено впустую, сколько умов было обречено на служение злу, сколько унижено прекрасных глаз и чудесных улыбок, но в глубине сердец своих мы знаем, что это всего только видимость, будто они были унижены и побеждены, знаем, что мертвые не мертвы, что их борьба, их слово, их пример по-прежнему живы и что именно в нас продолжают они свой путь вперед.
А вот и ответ:
Не принимает род человеческий пророков своих и избивает их, но любят люди мучеников своих и чтят тех, коих замучили.
И еще:
В мире, сотворенном Богом, высшее, лучшее страдает именно оттого, что оно – высшее, божественное!