Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 1. Людовик Возлюбленный
В 1744 году королю Людовику XV было всего тридцать четыре года, но при этом он царствовал уже двадцать девять лет. По странному совпадению в этом он напоминал своего прадеда и предшественника короля Людовика XIV, взошедшего на трон в пять лет при невероятно печальных обстоятельствах.
В самом деле, в двухлетнем возрасте он лишился родителей: герцог и герцогиня Бургундские, на которых возлагали большие надежды, скончались от оспы в феврале 1712 года.
Будущий король был третьим сыном своих родителей; старший Людовик, герцог Бретонский, родившийся в Версале 25 июня 1704 года, умер 13 апреля 1705-го. Второй Людовик, также герцог Бретонский, родился в Версале 8 января 1707 года. По смерти своего отца он стал дофином, но скончался в Версале 8 марта 1712 года.
Эта двойная кончина должна была изменить ход истории Франции. У принца оставались только два дяди: Филипп V, который, став королем Испании, в начале века покинул Францию, и герцог Беррийский, умерший в 1714 году.
После смерти Людовика XIV единственными близкими мальчика были его приемная бабка госпожа де Ментенон и троюродный дед Филипп Орлеанский, являвшийся регентом.
Таким образом, детство он провел в одиночестве, нарушенном лишь на несколько минут ради торжественного посещения умирающего прадеда. Людовик XIV призвал наследника к своему смертному одру и сказал ему:
– Дорогое дитя мое, вы станете величайшим королем мира, так не забывайте же никогда своего долга перед Господом. Не подражайте мне в войнах и старайтесь всегда поддерживать мир с вашими соседями и облегчать, как только возможно, жизнь вашего народа, чего мне, к несчастию, не удалось сделать из-за нужд государства. Всегда следуйте сему доброму совету и помните, что своим положением вы обязаны Богу. Даю вам в духовники отца Летелье, прислушивайтесь к его мнению и всегда помните о том, чем вы обязаны герцогине де Вантадур.
Эта дама была гувернанткой дофина и буквально спасла его от смерти, удалив от родителей во время унесшей их эпидемии. К этой женщине, столь преданной малолетнему Людовику XV, и обратился король Людовик XIV с такими словами:
– Мадам, я бесконечно благодарен вам за ту заботу, с какой вы воспитываете это дитя, и за нежные чувства, которые вы к нему питаете; прошу вас не лишать его своей дружбы и в дальнейшем, а его призываю выказывать вам всевозможные знаки признательности. Мадам, подведите ко мне мое дорогое дитя, чтобы я мог поцеловать его напоследок, раз уж Богу угодно лишить меня утешения воспитывать его до более старшего возраста. – Соединив ладони, он добавил: – Господи, поручаю Тебе это дитя. Яви ему милость служить Тебе и почитать Тебя как христианнейшему королю и пробуждать любовь и благоговение к Тебе во всех народах королевства.
Поскольку будущий Людовик XV заливался слезами, слушая эти слова, всего значения которых он, вероятно, не понимал, его пришлось увести.
Каковы были последствия этой знаменитой сцены? Они неизвестны наверняка, но, похоже, советы умирающего не возымели своего действия: Людовик XV вел почти столько же войн, как и его прадед, но с меньшим успехом; как правило, не обращал внимания на несчастья своих народов; в том же, что касается женщин, он проявил еще большую распущенность, нежели Людовик XIV, а возможно, и Генрих IV.
Описание любовной жизни Людовика XV заняло бы несколько томов, неравноценных по представляемому ими интересу, – настолько его галантные похождения были многочисленны; на этом фоне выделяются только несколько официальных или полуофициальных любовниц, самой знаменитой из которых и посвящена эта книга.
Людовик XV, вероятно, был самым замечательным из потомков Людовика XIV: в детстве в нем обнаружилось много задатков; он был красив, умен, храбр, но отличался болезненной застенчивостью, от которой так и не сумел излечиться окончательно и которая часто заставляла его грубить из-за невозможности мягко высказывать то же самое в лицо.
Регент проявил себя внимательным и уважительным родственником и все свои усилия направил на управление королевством, однако его финансовые познания были ограниченны, и банкир Ло, которому он опрометчиво доверил надзор за государственными финансами, наградил своим именем систему, породившую одно из самых знаменитых банкротств в истории. В пассив регенту следует записать и систему фаворитизма, принесшую ему больше врагов, нежели друзей. Зато его внешняя политика была достаточно хороша и обеспечила Франции долгий период мира, способствовавший восстановлению финансов.
От Людовика XV зависело продолжение династии, ибо регент удалил от трона незаконнорожденных, которых Людовик XIV, встревоженный мором в своем семействе, неосторожно провозгласил наследниками. Если бы Людовик XV не оставил потомства, корона перешла бы к герцогам Орлеанским, поскольку Утрехтский мир практически лишил Филиппа V и его потомков права на французский трон.
Чтобы смягчить этот запрет, состоялась помолвка короля с дочерью Филиппа V, которая была младше его на десять лет и еще играла в куклы, когда короля уже тревожили признаки полового созревания.
Никто не знал, достанет ли этому привлекательному подростку терпения дождаться, пока его маленькая невеста достигнет брачного возраста.
Сначала возникла опасность запретной любви: пажи из окружения короля имели склонность к педерастии, поскольку это не было редким явлением у Бурбонов, а воспоминание о Филиппе Орлеанском было еще живо – пришлось срочно принять меры.
Кое-кого из юных греховодников изгнали, в частности первого королевского пажа, герцога де Ла Тремуйля, имевшего девичьи вкусы и проводившего время за вышиванием. Его срочно женили и отправили в провинцию с некоторыми из его сообщников. Когда король спросил, в чем их обвиняют, ему ответили, что они ломали изгородь в парке; возможно, король понял подлинную причину наказания, но выражение перекочевало в разговорный язык, и приверженцев содомии стали называть «ломателями изгородей».
Поскольку король страстно увлекался охотой, любовные дела временно отошли на второй план.
Приближалось совершеннолетие короля, назначенное на тринадцать лет. В 1721 году его жизнь оказалась в опасности, когда ему стало плохо на торжественной обедне 31 июля, в день святого Германа Осерского. Он превозмог болезнь, и его выздоровление вызвало не только большое облегчение, но и огромную радость народа, для которого король-дитя уже сделался любимчиком.
В октябре 1722 года состоялась помпезная церемония коронации, и в феврале 1723-го о совершеннолетии Людовика было объявлено на краткой церемонии в парламенте.
Став по закону совершеннолетним, Людовик XV ускользал из-под контроля двух человек, которые наблюдали за ним в юные годы, с тех пор как король в семилетнем возрасте был передан им из-под опеки герцогини де Вантадур.
Одним из этих двоих был его гувернер, маршал де Вильруа, чопорный бородач семидесяти четырех лет, приступивший к своим обязанностям в 1717 году. Его отец служил некогда гувернером Людовика XIV; сам он был невыдающимся солдатом и отчаянным ловеласом. Вильруа питал пристрастие ко всему величественному, он взял в привычку постоянно выставлять Людовика XV на люди, из-за чего король возненавидел толпу и незнакомые лица. От этой неприязни он не избавился до самой смерти, и эта же неприязнь частично объясняла его поведение в личной жизни.
Другим был наставник короля, кардинал де Флёри. Сын сборщика церковной десятины из графства Лодев, он по протекции кардинала де Бонци, брата маркизы де Кастри, стал духовником королевы Марии-Терезы, затем получил скромное епископство Фрежюс «по Божьей немилости», как он писал, ибо смертельно скучал в своей епархии, слишком удаленной от Версаля. Но это изгнание пошло ему на пользу, ибо избавило от врагов. Когда Людовику XIV потребовался наставник для правнука, он вспомнил о бывшем духовнике своей супруги.
Приступив к своим обязанностям, тот снискал доверие своего ученика, вызвал любовь к себе и заставил себя слушаться. Внешне мягкий в обхождении, господин Флёри был властным, настойчивым и упрямым. Он тщательно занимался образованием будущего короля и постарался внушить ему принципы добродетелей. Немного янсенист, он воспитывал Людовика XV в страхе перед Господом и муками ада, который беспрестанно его терзал во время любовного разгула. В этом отношении король потом выработал для себя особые нравственные принципы, позволявшие потомкам Людовика распутничать, не боясь кары Господней.
Но эта вольная мораль стала его уделом лишь понемногу, после смерти наставника, сохранявшего власть над своим учеником до самой своей смерти в девяностолетнем возрасте, после того как он практически в одиночку правил Францией семнадцать лет.
Став совершеннолетним, король предоставил практически все свои полномочия дяде-регенту и премьер-министру кардиналу Дюбуа. Эти два человека, хоть и погрязшие в грехах, были чрезвычайно умны и способны управлять на благо государства. Но такое положение вещей, устраивавшее молодого короля, длилось очень недолго.
Дюбуа своими интригами возвысился до ранга кардинала, хотя даже не был рукоположен в священники. Он был избран во Французскую академию и стал премьер-министром, но вскоре тяжело заболел. На фоне диабета у него развилась опухоль мочевого пузыря, приведшая к мучительной операции, после которой он скончался 10 августа 1723 года.
Регент вскоре последовал за ним в могилу. 2 декабря 1723 года он находился в Версале, куда годом раньше переехал двор. В тот день он позвал к себе герцогиню де Фалари, с которой состоял в близких отношениях.
– Вы будете меня развлекать, – сказал он посетительнице и вдруг задал ей такой вопрос: – Ты вправду веришь, что есть Бог, а после этой жизни – рай и ад?
– Да, Ваше Высочество, – отвечала герцогиня, – я твердо в это верю.
– Если все так, как ты говоришь, – продолжал Филипп Орлеанский, – горе тебе, что ты ведешь такую жизнь.
– Я все же надеюсь, – возразила дама, – что Господь смилостивится надо мной.
Регент попросил ее рассказать какую-нибудь историю, но в этот момент вдруг откинулся на спинку кресла, вскрикнул и, бездыханный, свалился на пол.
Герцогиня де Фалари позвала на помощь, однако никого из слуг поблизости не оказалось; все думали, что регент у короля. Наконец пришел один лакей и отправился за лекарем, но тот мог лишь констатировать смерть Филиппа Орлеанского.
Тотчас же герцог де Бурбон, правнук Людвика II де Бурбона, известного под именем Великий Конде, испросил у короля должность покойного. Людовик XV дал согласие. Этот факт окажется чрезвычайно важным для его любовной жизни.
Герцогу де Бурбону был тридцать один год, и он значительно увеличил свое состояние благодаря системе Ло. Он не отличался умом, но имел хорошенькую любовницу, госпожу де При. Та подумала, что Людовику XV пришла пора жениться, и убедила в этом своего любовника.
Именно герцог и закончил изгнание из дворца молодых людей с противоестественными половыми наклонностями и держал со своей любовницей совет, на который были приглашены кардинал де Флёри и маршал де Вильруа. Все согласились с тем, что брак с инфантой слишком далек и эфемерен и надо отослать ее на родину.
Маршал де Вильруа завершил разговор такими словами:
– Господь в утешение французам даровал нам такого сильного короля, что мы могли бы уже больше года ожидать дофина. Так что ради спокойствия народа и своего собственного Людовик должен жениться сегодня, а не завтра.
Несколько дней спустя Людовик XV снова заболел; герцог де Бурбон навещал его по нескольку раз в день. Когда король поправился, речь зашла о браке. Инфанту отослали, скрыв от нее правду. Вперед нее отправили нарочного, аббата де Ливри, с неприятным поручением объявить обо всем Филиппу V.
Принятый в королевском дворце в Мадриде, аббат передал королю Испании письмо герцога де Бурбона. Король прочитал его, краска бросилась ему в лицо, и он вскричал:
– Ах, предатель!
Затем позвал королеву, дал прочитать письмо. Та степенно сказала:
– Нужно послать за инфантой, – не подозревая, что принцесса уже на пути в Мадрид.
Первый этап был завершен, путь свободен, оставалось найти супругу королю Франции.
Герцог де Бурбон через государственного секретаря министерства иностранных дел господина де Морвиля составил список всех европейских принцесс на выданье: их оказалось девяносто девять; восемьдесят две кандидатуры были сразу отклонены при первом же рассмотрении.
Затем стали обсуждать возможных супруг. Во Франции проживали две сестры герцога де Бурбона, но это значило бы слишком возвысить один из родов принцев крови. По той же причине была отвергнута дочь герцога Лотарингского, принадлежавшая по матери к Орлеанской династии. Подумывали о будущей царице Елизавете Петровне, но ее отец считался пьяницей, к тому же она была православной. По схожей причине отвергли дочь принца Уэльского, которая являлась лютеранкой и не могла перейти в католичество, так как Ганноверская династия вытеснила Стюартов лишь потому, что исповедовала протестантизм.
Когда отсеялись девяносто восемь принцесс, осталась одна Мария Лещинская – дочь лишенного трона польского короля Станислава Лещинского.
Партия не была блестящей, поскольку отца невесты сверг с трона саксонский курфюрст Август II. Бывший король Речи Посполитой влачил жалкое существование в эльзасском Виссембурге, закладывая драгоценности своей жены Екатерины Опалинской, когда ему вовремя не поступала скромная пенсия, весьма нерегулярно выплачиваемая Францией.
Думая, что не сможет удачно выдать замуж дочь, король Станислав дал ей суровое воспитание, чтобы она лучше могла переносить лишения. Марии тогда было двадцать два года, то есть на семь лет больше, чем Людовику XV. Она не отличалась красотой, но у нее был приятный цвет лица, выразительные глаза, тонкая талия. Как бы странно это ни показалось, но у нее была определенная привычка к светской жизни, она умела танцевать, играла на клавесине, хотя и без особого таланта. Зато она слыла доброй, веселой и щедрой.
Обо всех этих разнообразных достоинствах говорилось на Совете 31 марта 1725 года; король посоветовался с Флёри, и, поскольку тот отнесся к идее благосклонно, герцог де Бурбон послал курьера в Виссембург.
Тем временем подумали и о том, что хорошо бы Людовику XV получить первые уроки любви. С этой целью в Шантильи устроили праздник, и одна молодая особа, Жилонна де Монморанси-Люксембург, с радостью взялась за поручение вывести короля из неведения. В случае неудачи была предусмотрена заместительница в лице госпожи де Лавальер.
Сохранившийся по этому поводу анекдот утверждает, что все попытки оказались тщетны и Людовик XV вернулся с праздника таким же девственником, как и уехал.
Простой народ, прослышавший об этом опыте, распевал:
Тем временем посланец прибыл в Виссембург и передал королевское предложение королю Станиславу. Тот позвал к себе дочь и объявил, что сообщит ей хорошую новость.
– Встанем на колени и возблагодарим Господа.
– Ах, отец, вас снова зовут на польский трон?
– Нет, дочь моя, Небо к нам более благосклонно. Вы – королева Франции.
Новость о свадьбе была объявлена Людовиком XV на малой церемонии пробуждения в воскресенье, 27 мая. Она была воспринята очень неприязненно, и о будущей королеве поползли самые обидные слухи: говорили, что она страшна собой, что у нее сросшиеся пальцы на ногах и что она страдает эпилепсией.
Уверяли, что к этому союзу стремилась мадам де При, потому что фаворитке Бурбона нужна была жалкая, уродливая и глупая принцесса, чтобы можно было ею помыкать. Герцоги Орлеанские во всеуслышание заявляли о мезальянсе, а подстрекаемые ими маленькие люди проявили еще большую враждебность, чем великие.
пели на улицах Парижа.
Станислав Лещинский воспользовался своим новым статусом, чтобы занять денег, что позволило ему выкупить драгоценности своей жены, а затем отправился на проживание в Страсбург, где ему был оказан торжественный прием.
15 августа Мария Лещинская пустилась в путь в окружении великолепного кортежа, растянувшегося более чем на лье. Сильный дождь размыл дорогу, и путешествие сопровождалось множеством неприятностей, которые, правда, были восполнены несколькими пышными приемами в Меце и Реймсе.
3 сентября заночевали в Монтро; на следующий день курьер возвестил о прибытии короля с двором и о том, что король будет ждать королеву в четыре часа пополудни на возвышенности Фруадефонтен, что над Море-сюр-Луэн.
Небо прояснилось, когда в праздничной атмосфере Мария в платье из серебряной парчи подошла к королю и пала к его ногам. Она была так взволнована, что почти похорошела. Король поднял ее, обнял и целомудренно поцеловал в обе щеки; затем чета отправилась в Фонтенбло.
На месте этой встречи, о последствиях которой еще никто не догадывался, ибо король казался очень взволнованным и, вероятно, уже влюбленным, была воздвигнута колонна из крапчатого лангедокского мрамора.
Бракосочетание отпраздновали 5 сентября 1725 года в Фонтенбло. Потребовалось три часа, чтобы нарядить королеву в платье из фиолетового бархата, отороченное соболем и усеянное золотыми лилиями. На короле был камзол из золотой парчи и шляпа с белыми перьями, украшенная огромным бриллиантом. Церемония отличалась редкостным великолепием, но король сократил ее, ибо торопился насладиться близостью.
Возможно, что Людовик XV женился девственником, как и его супруга. Однако, если верить ему самому, за брачную ночь он семь раз осчастливил свою жену, с которой познакомился только накануне.
Похоже, исполнение супружеского долга доставляло ему большое удовольствие. Правда, плодов этого союза пришлось ждать довольно долго, поскольку королева впервые родила лишь 14 августа 1727 года, разрешившись от бремени двумя девочками-близнецами вместо желанного сына. В июле 1728 года на свет снова появилась дочь, и лишь 4 сентября 1729 года родился дофин.
Король сиял от радости и гордости и с новым пылом взялся за дело производства потомства, наградив свою супругу еще шестью детьми – пятью девочками и герцогом Анжуйским, прожившим только три года. Две дочери умерли в раннем возрасте. Но в противоположность тому, о чем можно было подумать, такая удивительная плодовитость не укрепила уз супружества, хотя эта чета и казалась трогательно дружной.
В начале семейной жизни королева вмешалась в политику в знак признательности к герцогу де Бурбону и мадам де При, устроивших ее брак. Она словно не понимала, что за министром неотступно следил Флёри, державший Людовика XV в курсе его ошибок: Бурбон почти всем досадил изменениями денежного курса, сокращением жалованья, увеличением налогов, возобновлением гонений на протестантов. В 1725 году был плохой урожай хлеба, и его подорожание вызвало волнения в провинции и даже в Париже, где 14 августа были разграблены хлебопекарни Сент-Антуанского предместья.
Именно в этот неподходящий момент герцог де Бурбон потребовал для себя неслыханную привилегию – работать один на один с королем без помощи Совета. Королева, назначившая мадам де При своей фрейлиной, позволила втянуть себя в интригу министра.
Она попросила короля зайти в ее покои. Там Людовик XV увидел герцога де Бурбона, который передал ему письмо кардинала де Полиньяка с обвинениями против Флёри. Король прочитал письмо и не сказал ни слова.
На вопросы герцога Людовик ответил, что все останется по-старому, и не скрыл своего неудовольствия министром, заявив ему, что лишь Флёри пользуется его полным доверием.
Сам Флёри, которому сообщили о встрече короля с Бурбоном у королевы, явился туда и не был впущен. Тогда он написал своему бывшему ученику письмо, где говорилось, что поскольку его услуги отныне бесполезны, он просит позволить ему окончить свои дни вдали от двора и заботиться о спасении души в монастыре конгрегации Святого Сульпиция в Исси, куда и удаляется.
Это было умелое повторение «дня одураченных», который веком раньше обеспечил главенство Ришелье.
Хотя Людовику XV было всего шестнадцать лет, происшествие сильно взволновало его, но он быстро принял решение и вызвал Флёри обратно письмом, подписанным герцогом де Бурбоном.
Погубив себя в глазах короля своей интригой, герцог продержался еще несколько месяцев благодаря поддержке королевы. Но Людовик XV, которому не нравилось вмешательство супруги в дела государства, развил свою мысль и 11 июня 1726 года в Рамбуйе, весьма любезно поговорив с герцогом де Бурбоном, который счел себя снова в милости, послал ему вечером записку. В ней он приказывал ему «отправляться в Шантильи без ослушания и оставаться там вплоть до новых распоряжений».
Людовик XV будет методично применять этот прием застенчивого человека, и спустя сорок пять лет опала Шуазёля станет точным повторением отставки герцога де Бурбона.
В то же время Флёри явился к Марии Лещинской, чтобы преподать ей урок. При нем была записка короля, повелевавшего своей супруге относиться к словам бывшего епископа из Фрежюса «как к выражению королевской воли».
Госпожа де При в тот же день была выслана в свой замок Курбепен, где на следующий год умерла – как говорили, от скуки, но может быть, и от отравы.
После изгнания герцога де Бурбона Людовик XV объявил, как его прадед Людовик XIV, что будет править сам и обойдется без премьер-министра. На самом деле, не будучи облеченным этой должностью, кардинал де Флёри исполнял обязанности премьера до самой своей смерти в 1743 году.
Такое положение вещей не могло не отразиться на личной жизни Людовика XV. Хотя в противоположность утверждениям многих историков Людовик XV был одним из самых трудолюбивых французских королей и внимательно следил за делами государства, он питал такое доверие и уважение к своему бывшему наставнику, что возложил на него множество забот по управлению государством и, получив больше свободного времени, сразу заскучал. Поскольку король отличался неутомимостью и недюжинной физической силой, ему требовалось постоянно чем-нибудь занимать свое время. Часто король заполнял его охотой, но ее было недостаточно; возможно, что в юности король после официальной церемонии отхода ко сну снова одевался и неузнанным отправлялся на народные гулянья.
В первое время после свадьбы он занимался своей супругой, но, по всей вероятности, Мария Лещинская, мало расположенная к любовным утехам и уставшая от постоянных беременностей, умеряла пыл своего супруга, отказываясь делить с ним ложе под различными предлогами: беременность, религиозные праздники, усталость.
Ей бездоказательно приписывают фразу: «Что же это! Вечно постель, брюхо, роды», – но если можно почти с уверенностью утверждать, что эта фраза никогда не была произнесена в таком виде, она совершенно точно отражает состояние духа.
В 1738 году, когда король был в Компьене, королева предупредила его, что беременна, но во время пешей прогулки в Сен-Клу и Монтрету она слишком утомилась, и в ту же ночь с ней случилось неприятное происшествие, доказывавшее, что она, вероятно, больше не сможет иметь детей. Однако она не выразила этого ясно и, когда муж вернулся и захотел провести с нею ночь, отказалась его принять.
Людовик XV был так оскорблен ее недобрым приемом, что отныне решил быть свободным в любви и поступках и несколько дней спустя сделал достоянием гласности свою связь с госпожой де Майи. Эта связь длилась уже по меньшей мере пять лет, а началась, когда королю было всего двадцать три года.
В первые годы семейной жизни Людовик XV и не думал изменять жене; он наивно говорил, что она – самое прекрасное создание при дворе, и, похоже, серьезно любил ее душой и телом.
В то время верные мужья были редкостью, и Людовик XV, порой уязвленный сдержанностью своей супруги, стал прислушиваться к речам молодых распутных дворян из своего окружения. Он принимал авансы мадемуазель де Шароле, сестры герцога де Бурбона, очень красивой девушки с бессчетными увлечениями. Он посещал в ее доме развращенное общество, но будто бы не имел связи с дамой, которая противозаконно называла себя Мадемуазель, хотя не была дочерью брата французского короля.
Именно у нее в замке Ла-Мюэтт Людовик XV в конце ужина поднял свой бокал за таинственную особу:
– За незнакомку.
Широкое поле для комментариев: идет ли речь о действительно существующем лице или всего лишь о плоде воображения?
Король был воспитан Флёри в такой строгости, в такой боязни ада и Божьего проклятия, что не решался на супружескую измену. Однако сдержанность королевы в исполнении супружеских обязанностей обострила его чувства; вынужденный соблюдать целомудрие, пока его жена была беременна принцессой Викторией, – она родилась 11 мая 1733 года в Версале, – он, похоже, уже в марте этого года бросил перчатку незнакомке, имя которой стало известно лишь несколько лет спустя, – ее звали Луизой-Жюли де Майи-Нель. Она была супругой одного из королевских родственников, графа де Майи.
Графиня де Майи являлась фрейлиной королевы и ровесницей короля, он знал ее уже восемь лет. Эта девушка из хорошей семьи, имевшая четырех сестер, которые сыграют свою роль в жизни короля, не была красива, хотя Натье написал с нее портрет, не лишенный очарования.
Она была высока ростом, с красивой грудью и соблазнительным телом; уверяют, что она не ладила с мужем и имела связь с господином де Пюизье. Но она ни разу не беременела, что могло показаться достоинством и помочь избежать наводнения двора незаконнорожденными, как при Генрихе IV и Людовике XIV.
Говорили, что у нее очень веселый нрав и что она остра на язык; последнее испробовал на себе даже король, которого она знала смолоду. Поэтому ему было с ней легко, он не испытывал стеснения.
Связь окончательно оформилась в 1733 году и, поскольку Мария Лещинская снова была в положении, укрепилась во время беременности королевы, которая в июле 1734 года произвела на свет принцессу Софи (или Мадам Пятую). Но тайна связи прекрасно сохранялась, в нее был посвящен только первый камер-лакей Башелье.
Уверяли, что госпожа де Майи поначалу была не единственной прихотью Людовика XV, по этому поводу упоминают о рождении внебрачного сына, прозванного «дофин Дориньи», бывшего якобы плодом ночи, проведенной с субреткой, которую камер-лакей привел к королю в один из вечеров, когда Мария Лещинская упорно не открывала супругу дверь своей спальни. Дориньи не был признан королем и впоследствии стал торговцем предметами искусства.
Эта история не так уж невероятна, ибо д'Аржансон в своих мемуарах называет Башелье сводником. Возможно, приговор слишком суров. Башелье был богат, удачно женат и всецело предан королю. В истории с Луизой де Майи его самое большее можно назвать посредником. Он провожал короля к Луизе и сопровождал обратно по темным коридорам замка.
Никто не догадывался о связи, кроме, может, королевы, которая, вероятно, не знала имени любовницы, но предчувствовала неверность супруга и уже в начале 1734 года поделилась своими опасениями с отцом, Станиславом Лещинским. Поскольку бывший польский король слыл отчаянным ловеласом, он воспринял новость философски и посоветовал дочери набраться терпения.
Кардинал де Флёри также заметил перемену в поведении короля: тот стал более деятельным, менее безразличным, охотнее выступал на Совете. Но поскольку у Флёри не было никакой уверенности, он притворился, будто ничего не видит.
Людовик XV слегка осмелел; чтобы избежать досадных встреч в коридорах, он поручил Башелье приводить Луизу к нему в покои под вуалью и закутанную в широкий плащ…
Желая скрыть свою связь, король запрещал себе проявлять щедрость к любовнице, ибо не мог располагать королевской казной по своему усмотрению и не хотел оправдываться в неразумных тратах перед главным инспектором финансов.
Кроме того, короля мучила совесть; он прекрасно понимал, что совершает двойное прелюбодеяние. Поэтому, поскольку церковные предписания обязывали его причащаться раз в год, он лицемерно отдалял от себя Луизу на несколько недель перед Пасхой.
На Пасху 1737 года, публично причастившись, Людовик XV снова решил провести ночь с Марией Лещинской; королева, находившаяся на шестом месяце беременности, отказалась его принять, и Людовик XV не стал настаивать – он вернулся к любовнице и с этой весны уже не скрывал ее существования.
Зубоскалы приспособили к королевским похождениям куплет из фривольной песенки о дядюшке Барабá:
Эти вирши не отличались изяществом, но пользовались большим успехом. Король больше не смел причащаться, но не реже, чем прежде, навещал беременную королеву: та, уверенная в измене мужа, отказывалась открыть ему дверь своей спальни.
За исключением этого инцидента частного характера внешние приличия соблюдались: королевская семья все так же дважды в неделю собиралась за большим столом, и Людовик XV продолжал участливо заботиться о своих детях.
Тем не менее, уже не прячась, король поместил свою любовницу рядом с собой, на третьем этаже замка, в небольших апартаментах, подготовленных Габриэлем почти на том же месте, где некогда жила мадам де Монтеспан.
Д'Аржансон отмечает в своих мемуарах: «Король, не довольствуясь прелестями одной только королевы, полгода назад взял себе в любовницы госпожу де Майи, дочь господина де Неля. Она хорошо сложена, молода, но некрасива. Большой рот, полный зубов, а потому смешной. Она не умна и не имеет никаких взглядов. Поэтому кардинал милостиво согласился на такое положение дел, видя, что королю нужна любовница. Он подарил ей 20 000 ливров. Это дело держалось в большом секрете, как и следовало бы для всех похождений царственных особ».
Многочисленные прочие свидетельства, в частности Барбье и полицейского комиссара Нарбонна, подтверждают эти факты.
Именно рядом с госпожой де Майи Людовик XV возьмет в привычку доверяться женщине, забывать об этикете, скуке заседаний Совета и аудиенций.
С 1738 года, когда связь приняла официальный характер, Людовик XV больше не скрывался; он перестал причащаться и открыто ходил ужинать к любовнице.
Та, не лишенная достоинств, проявляла полнейшее бескорыстие в отношении себя самой. Зато она ходатайствовала перед королем о своем отце, маркизе де Неле, игроке, погрязшем в долгах. Кроме того, чтобы улучшить почти нищенское существование своих сестер, она неосторожно привлекла их ко двору.
Первую прибывшую звали Полин-Фелисите; гренадерский рост, жесткий взгляд, но умное лицо. 22 сентября 1738 года ее допустили к дворцовым церемониям и отныне стали приглашать на ужины в малых апартаментах, причем Людовик XV получал явное удовольствие от беседы с ней.
Этот интерес довольно быстро перерос в желание, но Людовик XV не решался взять в любовницы девицу; стало быть, следовало выдать ее замуж, и мадемуазель де Шароле взялась подыскать ей мужа. Выбор пал на маркиза де Вентимиля, племянника архиепископа Парижского, который мечтал о шапке кардинала и поощрял этот союз в надежде на исполнение своего желания.
Король положил в брачную корзину супругов двести тысяч ливров и сверх того обеспечил паре ежегодную ренту в шесть тысяч ливров. Помимо этого новоиспеченной маркизе де Вентимиль обещали сделать ее фрейлиной дофины, как только дофин сочетается браком.
В конце 1739 года мадам де Вентимиль окончательно поселилась в замке и почти тотчас стала любовницей короля; о новой связи не подозревал никто, кроме Луизы де Майи, которая молча страдала.
В отличие от своей сестры, Полин была честолюбива и стремилась помыкать своим любовником, вмешиваясь в политику. Она не скрывала своего желания стать госпожой де Монтеспан Людовика XV.
Смерть императора Карла VI предоставила ей удобный случай. Император хотел закрепить австрийский трон за своей дочерью Марией-Терезией актом, названным Прагматической санкцией. Чтобы его намерение было принято Францией, он предложил уступить Людовику XV, христианнейшему королю, Великое герцогство Люксембург и изменить линию границы во Фландрии.
Став союзницей маршала Бель-Иля, желавшего распада Австрии, Полин убедила своего любовника отклонить столь выгодные предложения. Несмотря на робкие мирные увещевания кардинала де Флёри, такая позиция в дальнейшем привела к войне с Австрией и Англией в союзе с Пруссией и Испанией. Но злая судьба не позволила Полин де Вентимиль пожать плоды своих усилий.
В январе 1741 года она забеременела, причем явно от короля, хотя придворные не без иронии приносили поздравления господину де Вентимилю.
Внимательный к своей любовнице, король отложил запланированную поездку в Компьень на лето.
Как можно было предвидеть, маршал де Бель-Иль, посланный на Франкфуртский сейм, подписал договор с Фридрихом II, который захватил Силезию, и обязался оказывать военную поддержку курфюрсту Баварскому, избранному императором в обход Франца I, герцога Лотарингии, супруга Марии-Терезии.
Чтобы заручиться поддержкой кардинала, не приветствовавшего военных действий, Полин надоумила короля назначить герцога де Флёри, племянника премьер-министра, обер-камергером; такое потворство его самолюбию убедило Флёри остаться на своем посту и принять воинственную политику Бель-Иля.
«Самые большие сторонники кардинала говорят только об одном: что его толкают под руку. Вся эта война, – утверждают они, – ведется помимо него. Тяжело отрешиться от власти, – сказал мне на днях один мелкий честолюбец», – довольно едко отмечает маркиз д'Аржансон в своем дневнике 23 июля 1741 года.
Полин, чья линия восторжествовала, держалась в тени: ни ее имя, ни имя ее сестры не упоминались в связи со вступлением в войну.
Эта далекая война не интересовала широкие массы, которые задавались вопросом лишь о том, возглавит ли армию король.
Полин де Вентимиль гордилась бы, видя своего любовника командующим войсками; она неоднократно пыталась его на это подвигнуть. Храбрый по природе, король охотно отправился бы на войну, если бы его не заботила беременность любовницы, протекавшая довольно тяжело.
Ради нее Людовик XV изменил все свои привычки и отказался не только от пребывания в Компьене, но и от Фонтенбло. Он наезжал исключительно в Шуази, который недавно купил, где ему нравилось, – там он частенько охотился в Сенарском лесу.
На исходе беременности у Полин появился жар. В последующие дни ее состояние постоянно ухудшалось. В момент улучшения ее привезли из Шуази в Версаль.
На самом деле никто не знал о ее связи с королем, которого по-прежнему считали любовником Луизы де Майи. Мадам де Вентимиль прибыла в Версаль 24 августа 1741 года, и ее хотели поместить в бывших апартаментах герцога де Флёри, но, поскольку там шел ремонт, ее устроили в покоях кардинала де Рогана, королевского духовника. Людовик XV велел подавать туда свой ужин и проводил подле Полин все свое свободное время.
В ночь с 1 на 2 сентября начались схватки.
В отсутствие акушера Буржуа, который не смог найти экипаж, чтобы приехать из Парижа, роды принял лейб-медик короля Ла Пейрони.
Родился мальчик, тотчас получивший малое крещение от аббата Феликса, исполнявшего обязанности священника версальского собора Богоматери с позволения архиепископа Парижского.
Официальное крещение провели только четырнадцать месяцев спустя в Савиньи-сюр-Орже, где находился замок маркиза де Вентимиля. Полин на обряде не присутствовала, так как с 8 сентября у нее усилился жар; после консилиума медиков под председательством Сенака ей безуспешно пустили кровь. Испытывая нестерпимые боли, она попросила привести священника. Тот пришел слишком поздно, и Полин умерла без соборования.
Проснувшись, Людовик XV спросил Ла Пейрони о новостях; тот отвечал, что они дурные. Король все понял с полуслова и залился слезами.
Поскольку в последующие дни он не мог скрыть своей боли, двор начал догадываться об истине; прежде чем гроб заколотили после вскрытия тела, не выявившего ничего особенного, король приказал сделать маску с лица усопшей.
«Поскольку мадам де Вентимиль преставилась в конвульсии, у нее остался открытым рот и отпавшей челюсть; потребовалось два сильных человека, чтобы придерживать подбородок, пока с лица снимали отпечаток». Эта ужасная деталь почерпнута из дневника маркиза д'Аржансона.
Похоронную церемонию проводил аббат Феликс в церкви Богоматери. Ребенка все считали внебрачным отпрыском Людовика XV и прозвали его «полу-Людовиком».
Людовик XV был очень чувствителен. Он несколько дней оплакивал смерть Полин, прячась от придворных, возможно, думая утаить от них правду. Кардинал де Флёри навестил его и был взволнован его смятением. Королева, которую ввели в курс дела, хотела отправиться к своему супругу, но ее благоразумно от этого отговорили.
Чтобы скрыть свои переживания, Людовик XV решил покинуть на несколько дней Версаль и отправился к графине Тулузской в замок Сен-Леже под Рамбуйе. Его сопровождала горстка приближенных, знавших правду, – герцог д'Айен, герцог де Вильруа и господин де Мёз, обеспечивавший алиби связи.
Были причины полагать, что король мучился угрызениями совести, обвиняя себя в смерти своей любовницы, которую он сделал матерью, и беспокоясь из-за того, что она умерла без святого причастия.
В Сен-Леже король иногда принимал участие в охоте, но чаще всего запирался в своей комнате и перечитывал бесчисленные записки от Полин.
Затем, вернувшись в Версаль, он изменил распределение малых покоев и поместил Луизу де Майи рядом с собой. По правде говоря, даже во время романа с Полин-Фелисите Луиза не переставала быть его любовницей; она вернула себе былое влияние и продолжила политику сестры, добиваясь отстранения кардинала де Флёри.
Она также стремилась лишить благосклонности короля министра военно-морского флота, графа де Морепá. Тот прекрасно исполнял свои обязанности, но был язвителен и легкомыслен. Будучи импотентом, он не любил женщин. Любезный и колкий рифмоплет, он стряпал о женщинах, особенно фаворитках, нелицеприятные куплеты. Луиза хотела ввести в правительство Бель-Иля, но провал Богемской кампании не побуждал к этому короля, который удовольствовался тем, что наделил Бель-Иля герцогством.
11 июня 1742 года Фридрих II заключил с Марией-Терезией договор в обмен на ее отказ от Силезии и графства Глац. Один Вольтер направил прусскому королю письмо с поздравлениями; за это послание Вольтер подвергся таким нападкам, что обратился к Луизе де Майи с призывом о помощи. Возможно, что Луиза де Майи, добрая по натуре, вступилась за писателя, однако у нее тогда были более насущные заботы.
Роман с Полин заставил ее задуматься, тем более что у нее имелись другие сестры. Одна из них, госпожа де Флавакур, присутствовала при ужинах в узком кругу, но больше всего Луизу беспокоила другая ее сестра – Мари-Анн, 1717 года рождения, бывшая замужем за провинциальным дворянином, маркизом де Ла Турнелем, чрезвычайно богатым благодаря лесозаготовкам в районе Отена.
Завидуя счастливой доле старших сестер, Мари-Анн стремилась приблизиться ко двору и в 1740 году заставила мужа купить должность пехотного полковника у Конде. Ла Турнель переехал на жительство в Версаль и через полгода умер.
Его вдова была вольна в своих поступках; обладая неоспоримой красотой, она стала любовницей младшего герцога д'Аженуа, будущего герцога д'Эгийона.
Людовика XV покорила ее красота; герцог де Ришелье это заметил; он приходился дядей сестрам Нель и посоветовал королю поместить Мари-Анн в замке. Луиза де Майи имела неосторожность не только согласиться на это, но и назначить свою сестру фрейлиной королевы на место, освободившееся после смерти герцогини де Мазарини. Мари-Анн приступила к своим обязанностям 20 сентября 1742 года.
Кроме того, Луиза де Майи, сильная своим положением титулованной любовницы, уступила собственную должность фрейлины королевы своей сестре госпоже де Флавакур.
Королева молча приняла это назначение и относилась к де Флавакур не более враждебно, чем в свое время к Луизе де Майи. Зато Ее Величество тотчас невзлюбила Мари-Анн де Ла Турнель, с чьей стороны предчувствовала угрозу.
Однако Мари-Анн была искренне влюблена в герцога д'Аженуа. Тогда Ришелье, задавшийся целью уложить Мари-Анн в постель короля, увез герцога д'Аженуа с собой в Лангедок, где ему предстояло возглавить собрание Генеральных штатов. Ришелье долго удерживал герцога в Тулузе и свел его с молодой женщиной, такой красивой, что д'Аженуа стал ее любовником, а Мари-Анн де Ла Турнель ему этого не простила. Теперь препятствий не оставалось, и она могла уступить Людовику XV.
Если Луиза и даже Полин любили короля ради него самого, то Мари-Анн прикидывала выгоды, которые она могла бы извлечь из его страсти.
Ришелье организовал свидание, приведя переодетого короля на обед к мадам де Ла Турнель и после оставив их одних. Эта встреча состоялась примерно 25 ноября 1742 года. Однако Мари-Анн была слишком хитра, чтобы уступить тотчас же.
Луизе, почувствовавшей опасность и готовой поделиться, как в свое время с сестрой Полин, Ришелье объяснил, что для нее будет мудрее добровольно покинуть двор. Луиза, плача, повиновалась; она в последний раз поужинала с королем, а затем удалилась в тулузский особняк. Людовик XV уплатил ее долги, составившие 600 000 ливров, и назначил ей пенсион в 20 000 ливров.
Избавившись от сестры, Мари-Анн тем не менее не отдалась королю. Она потребовала, чтобы Луиза больше не возвращалась, и поставила свои условия: пусть с ней обращаются на том же уровне, как с мадам де Монтеспан. Мари-Анн пожелала, чтобы ей предоставили красивые покои в замке, обставленный особняк в Париже, месячную ренту в 150 000 ливров, презентовали бриллиантов на 500 000 ливров и гарантировали, что ее потенциальные дети будут признаны законными.
Слухи поползли по столице, и парижане довольно зло распевали:
На самом деле выводы были преждевременными. Мари-Анн все еще не уступила; она не любила короля, но связь с ним льстила ее честолюбию. Возможно, что Людовик XV, сдерживаемый Флёри, не решался удовлетворить притязания женщины, которую желал.
Из осторожности Мари-Анн согласилась лечь в постель короля, когда тот подписался под большей частью ее требований, но без особого желания, заставив короля долгое время стучаться в ее дверь в Шуази, прежде чем открыть ее. Надо полагать, что по-настоящему связь началась в Шуази в ноябре 1742 года.
По иронии судьбы у короля сильно разболелись зубы, что помешало ему предаться любви, но ожидание было непродолжительным, и вскоре на улицах запели:
Празднуя победу, Мари-Анн должна была бы держаться скромней; она же повела себя с королевой с редкостной бестактностью, оскорбив ее своим высокомерием и наглостью.
Не отступая от своих притязаний, она тотчас потребовала достойные своего положения апартаменты, и Людовик XV решил поместить ее в бывших покоях господина де Куаньи. Поскольку те были подготовлены лишь в 1743 году, Мари-Анн въехала в прежние покои своей сестры Луизы, которые заново обставили, что окончательно дало понять брошенной любовнице: надежды на возвращение прошлого нет.
1 января 1743 года Людовик XV подарил мадам де Ла Турнель золотые часы, которые он некогда купил для Луизы де Майи. Мари-Анн преподнесла королю альманах в китайском переплете, усыпанном бриллиантами, – вероятно, в расчете на то, что король расщедрится и уплатит ее долги.
Затем произошло событие, взволновавшее всю Францию: кардинал де Флёри на девяносто первом году жизни отошел в мир иной, и 30 января 1743 года король заявил, что будет править один с помощью Совета.
Общество было убеждено, что на самом деле править станет де Ла Турнель, – настолько велико казалось ее влияние на короля.
Однако поначалу она будто бы интересовалась не столько политикой, сколько положением своей семьи: она выдала свою сестру Диану замуж за вдовца, герцога Лораге де Бранка; король оплатил расходы на свадьбу и обеспечил новоиспеченной герцогине де Лорагe доход с налогообложения евреев. Существовал уговор, что если герцогиня де Лораге ночует в Версале, то в покоях своей сестры, что было легко устроить, ибо Мари-Анн де Ла Турнель удовлетворила свои запросы и отныне обладала двумя апартаментами, расположенными в аттике главного корпуса. К роскошным комнатам Мари-Анн вскоре присоединили столовую и кухню, а фаворитка продолжала выставлять королю, которого по-прежнему не любила, всё новые требования.
Однако понадобилось несколько месяцев настойчивых просьб, чтобы она получила «табурет» герцогини, удовлетворив часть своих амбиций. Наконец-то нашлась земля, на которую можно было «усадить» титул, – герцогство Шатору; граф де Клермон уступил его королю, чтобы расквитаться с частью своих долгов.
Герцогство Шатору некогда принадлежало Великому Конде (Le Grand Condé) и было обширным поместьем, приносившим восемьдесят пять тысяч ливров ренты. В октябре 1743 года Мари-Анн получила документы на владение им, однако только пожизненно.
22 октября 1743 года в самом узком кругу, в кабинете короля, состоялось представление новоиспеченной герцогини де Шатору. В ответ на ее приветствие королева лишь сказала:
– Мадам, поздравляю вас с милостью, оказанной вам королем.
Жалованная грамота на владение герцогством Шатору была подписана только четыре месяца спустя, в ней говорилось, что сим владением вознаграждаются «все несравненные добродетели и качества ума и сердца, принесшие герцогине всеобщие почет и уважение».
Такая забавно лестная оценка не преминула вызвать иронические толки. Однако Мари-Анн не было до них дела, поскольку ее стремления были удовлетворены.
Чтобы показать свою власть, она заставила короля назначить своего дядю Ришелье первым обер-камергером двора. Однако Ришелье предпочел бы портфель министра.
Маршал де Ноайль был намечен в главнокомандующие армией; Мари-Анн побуждала своего царственного любовника лично участвовать в кампании, желая его сопровождать. Извещенный об этом, маршал де Ноайль прислал чрезвычайно умно составленное письмо-отказ. Чтобы умилостивить маршала, Мари-Анн добивалась у короля назначения де Ноайля командующим фландрской армией вопреки мнению основных министров, которые не любили маршала и вменяли ему в вину поражение под Деттингеном.
К этому успеху Мари-Анн присовокупила еще один: она добилась своего назначения обер-гофмейстериной будущей супруги наследника, испанской инфанты, которая должна была выйти замуж за единственного сына короля. Эту должность, которую исполняла лишь госпожа де Монтеспан, впоследствии единожды в истории получила принцесса де Ламбаль.
Чтобы создать себе окружение, герцогиня де Шатору пристроила всех своих друзей; герцогиня де Лораге стала статс-дамой в компании племянниц Ришелье.
К этому успеху при дворе прибавилась роль в политике: Фридрих II написал фаворитке письмо с просьбой добиться согласия Франции на возобновление военного союза, и Людовик XV, вероятно, чтобы понравиться Мари-Анн, согласился подписать договор.
Однако новый поворот войны вынуждал короля выехать к армии. Людовик XV это понимал, но решил не брать с собой любовницу.
Король остановился в Лилле и участвовал в осаде Менена, во время которой проявил смелость и отвагу, достойные восхищения.
Мари-Анн хотелось воспользоваться успехами любовника, тем более что теперь, когда он ее покинул, она обнаружила в себе чувство к нему.
Она весьма ловко воспользовалась случаем присоединиться к королю: в Версаль приехала герцогиня Моденская, чтобы поприветствовать Марию Лещинскую, и не хотела покинуть Францию, не нанеся визит и королю. Герцогиня де Шатору попросила позволения сопровождать ее в качестве фрейлины. Она вырвала разрешение на это у королевы, которая была не в силах выносить присутствия Мари-Анн рядом с собой.
6 июня 1744 года дорожная карета, запряженная четверкой лошадей, доставила в Лилль герцогиню Моденскую и герцогиню де Шатору.
Людовик XV с радостью встретил свою любовницу и поместил ее во дворце малого правительства, по соседству с тем, в котором жил сам.
Присутствие любовницы короля возмутило жителей Лилля. Однако король вырвался из объятий Мари-Анн и направился руководить осадой Ипра. Десять дней спустя, 25 июня, город капитулировал. Мари-Анн ликовала; король встретился с ней в Дюнкерке, но не мог оставаться там долго и уехал.
Действительно, принц Карл, деверь Марии-Терезии, во главе шестидесятитысячной армии форсировал Рейн возле Филипсбурга. Австрийская армия осадила Фальсбур в Лотарингии, и Людовик XV решил отойти к Эльзасу.
Он забрал сорок восемь тысяч человек из фландрской армии и послал на помощь осажденному Фальсбуру. Герцогиня де Шатору отказалась покинуть своего любовника, и тому пришлось везти ее в своем обозе. В Реймсе госпожа де Шатору заболела, но вскоре выздоровела; король отложил свой отъезд, чтобы не расставаться с ней; наконец оба прибыли в Мец.
Из Фальсбура принц Карл пошел на Саверн и захватил его; маршал де Ноайль готовился к штурму, намереваясь после разгрома противника отправиться во Фрайбург-в-Брайсгау.
В Меце король расположился во дворце губернатора Трех епископств; герцогиню де Шатору поместили неподалеку в доме первого председателя парламента, а между двумя зданиями построили деревянную галерею.
Жители Меца не скрывали, насколько они возмущены поведением короля, выставляющего напоказ свою связь.
Перед началом кампании король отправился осмотреть городские укрепления Меца в сильную жару. Вечером 8 августа он поужинал в прекрасном расположении духа, за его здоровье выпили не один бокал. Затем он пошел к любовнице.
Однако утром 9 августа он проснулся с температурой и совсем разбитый. Ему пришлось остаться в постели, и он не смог присутствовать на службе в соборе и слушать молебен в честь успехов принца де Конти, перешедшего через Альпы и разбившего лагерь перед Кони.
Врачи, призванные к постели короля, говорили об обычном несварении желудка и прописали кровопускания и промывания. Увы! Эти детские средства не принесли больному ни малейшего облегчения.
Ввиду состояния короля маршал де Ноайль приостановил все военные действия. Жар у Людовика XV усилился; к тому же король страдал от не проходившего запора. Однако в протокол не было внесено никаких изменений, и вся свита продолжала присутствовать на мессе в спальне суверена.
Герцогиня де Шатору часто приходила в королевскую спальню, но не оставалась там долго, потому что Людовик XV мучился от сильной мигрени, ему был в тягость любой разговор.
Ла Пейрони, лечивший короля, не выказывал беспокойства и утешал герцогиню де Шатору, однако недолго, ибо на четвертый день болезни врач из Меца, доктор Кастера, призванный на консилиум, заявил, что за жизнь Людовика XV ручаться уже нельзя.
Тогда герцогиня де Шатору по своей инициативе отправилась к духовнику короля, иезуиту Перюссо, чтобы узнать, потребует ли исповедь Людовика XV ее отъезда от двора, и добавила, что ее высылка будет бесчестьем, которое падет и на ее любовника.
Отец Перюссо воздержался от категоричного ответа, считая, что эта проблема не в его компетенции. Уже в среду 12 августа епископ Суассонский, монсеньор де Фиц-Джеймс, прибыл к постели больного и сообщил ему, что ввиду серьезности его положения необходимо исповедаться.
Тогда Людовик XV позвал к себе Мари-Анн, поцеловал ей руку и печально сказал:
– Я думаю, нам нужно расстаться, – вздохнув при этом: – Я умираю.
Герцогиня и ее сестра отправились в прихожую, где толпились знатные царедворцы и принцы крови. Открылась дверь королевской спальни, появился епископ Суассонский и сухо объявил:
– Сударыни, король повелевает вам немедленно его покинуть.
Герцогиня де Шатору с сестрой укрылись в своем особняке. Более ничто не препятствовало исповеди короля, который заявил старшим придворным:
– Можете приступать; препятствий больше нет.
Однако епископ Суассонский на этом не остановился; по окончании исповеди он потребовал, чтобы, прежде чем причаститься, король прогнал «сожительницу» из Меца.
Это решение сообщили герцогине де Шатору, которая, чтобы не быть узнанной населением, втиснулась вместе с сестрой и несколькими верными ей дамами в наемную карету.
Экипаж галопом выехал из Меца и остановился в нескольких лье у не слишком уютного замка, принадлежавшего первому председателю парламента Меца. Герцогиня де Шатору провела там ночь, плача от бешенства.
Новость о болезни короля прибыла в Париж с опозданием; лишь поздно вечером 14 августа стало известно, что Людовик XV причастился Святых Тайн и что королева, дофин и принцессы должны немедленно выехать в Мец.
В воскресенье, 15 августа королева покинула Версаль и отправилась в Мец, не заезжая в Париж; дофин уехал только в полдень, а принцессы – в шесть часов вечера, чтобы поберечь почтовых лошадей. Были приняты предосторожности, чтобы карета королевы не повстречалась с экипажем любовницы.
Соборовав Людовика XV, монсеньор де Фиц-Джеймс сказал, взяв слово от имени короля:
– Господа, король просит прощения у Господа и своего народа за недостойное поведение и дурной пример, который он подавал. Он признает, что не заслужил носить имя христианнейшего короля и возлюбленного сына Церкви. Он обещает исполнить все условия, которые потребует от него духовник.
Это почти те же самые слова, которые король произнесет на смертном одре, прогнав госпожу Дюбарри, однако они не помешали ему предаваться плотскому разгулу на протяжении тридцати лет.
Однако в тот раз Людовик XV уже не мог отречься от своих слов, ибо вскоре последовала его кончина. В Меце же он униженно склонил голову, и когда епископ Суассонский добавил, что Его Величество намеревается запретить герцогине де Шатору находиться подле дофины, Людовик XV слабым голосом произнес:
– И ее сестре тоже.
На пути назад Мари-Анн на два дня остановилась отдохнуть в Бар-ле-Дюке; там она узнала, что в состоянии короля наступило поразительное улучшение. Тогда она написала Ришелье весьма разнузданное письмо, в котором сквозила печаль влюбленной женщины, но еще более – озлобление честолюбки, а также вместе с опасением за будущее безумная надежда на возврат былого. Тем не менее о возможной смерти короля она говорила с сухостью, заставлявшей усомниться в ее любви.
В ожидании дальнейших событий она обосновалась в Сент-Менегульде. Там она получила письмо Ришелье с подробностями об унижении, которое духовенство заставило вытерпеть короля в Меце. Мари-Анн ответила дяде, что решительно возвращается в Париж.
Она отправляется в путь под улюлюканье узнавшей ее толпы; в Париже она узнает, что король совершенно поправился, а также и то, что он просил прощения у своей жены, и та, заливаясь слезами, упала в объятия мужа.
Выздоровление короля вызвало в столице и во всей стране бурю радости, из-за чего Людовик XV получил прозвище Возлюбленный, которое его беспорядочная личная жизнь в конце концов превратит в насмешку.
Эта радость, выражавшаяся в отправлении многочисленных молебнов как в Париже, так и в провинции, не помешала Барбье вынести такой приговор в своем дневнике: «Лично я беру на себя вольность рассматривать его поведение как весьма непристойное, а внезапное публичное покаяние – как явный позор. К чему было устраивать этот церковный фарс? Довольно и того, что король в глубине души искренне раскаялся в содеянном, не выставляя этого напоказ».
К этому мнению рассудительного горожанина вскоре присоединится и сам Людовик XV, чувствующий себя глубоко униженным навязанным ему публичным поступком.
Поправившись, он нанес визит вежливости родителям жены в Люневиле, затем возобновил военные действия. Мария Лещинская робко спросила у него, не может ли она сопровождать его в Страсбург, но король жестко ответил, что не стоит.
Королева возвратилась в Версаль тем более опечаленная, что там она узнала о смерти одной из своих дочерей – принцессы Фелисите, или Мадам Шестой, скончавшейся в аббатстве Фонтевро.
Герцогиня де Шатору не выходила из своего парижского особняка; она выразила свое удовлетворение тем, что король не взял королеву с собой в Страсбург, и написала Ришелье, что, по ее мнению, король не сможет долго обходиться без нее и она снова войдет в фавор.
В крайнем случае она согласится на роль подруги, что удовлетворит ее амбиции, если не чувства, но такой план удастся выполнить не ей, а ее преемнице – маркизе де Помпадур.
Выздоровев, Людовик XV вновь заскучал; конечно, он жалел об отсутствии Мари-Анн де Шатору, и война не могла смягчить потери любовницы.
Продолжение кампании отмечено успехами. 7 октября 1744 года Людовик XV покинул Страсбург и направился к осажденному Фрайбургу-в-Брайсгау; в укреплениях пробили бреши, однако город, обороняемый генералом Дамницем, героически сопротивлялся.
Французские войска под командованием маршала де Куаньи дважды предпринимали безуспешный штурм. Лишь 8 ноября Фрайбург капитулировал, и король въехал в него, завершив тем самым кампанию 1744 года.
Итог этой кампании имел большое значение, она подготовила успех следующего года – года триумфа Морица Саксонского. Прежде чем вернуться в Версаль, Людовик XV покарал тех, кто участвовал в его унижении в Меце, и светскому монсеньору де Фиц-Джеймсу пришлось покинуть Версаль и запереться в своем Суассонском епископстве под запретом его покидать.
Вечером 13 ноября Людовик XV прибыл в Париж и торжественно отметил свой въезд в столицу четырьмя днями празднеств.
Тем временем поползли слухи о том, что король вновь призовет к себе герцогиню де Шатору. Люинь сообщает в своем дневнике, что в Лувре король тщетно скребся в дверь королевы, но та лишь сказала:
– Это просто ветер.
Одна из ее приближенных дам открыла дверь, но уже никого не увидела. Вероятно, король больше не сможет обходиться без любовницы; ему ведь было всего тридцать четыре года, и чувственность его оставалась неутоленной.
Нам все-таки кажется неверным сообщение д'Аржансона о том, что в эти четыре дня в Париже Людовик XV посещал госпожу де Шатору; возможно, начались торги: герцогиня выставила свои условия. Она согласна вернуться в Версаль, но требует отставки Морепа, на что король не идет, так как он доволен службой морского министра.
Наконец найден компромисс: Морепа останется при дворе, но Мари-Анн получит право вдоволь его унижать.
Людовик XV, только что назначивший маркиза д'Аржансона министром иностранных дел, вызвал Морепа и сообщил ему, что намерен вернуть ко двору герцогиню де Шатору и поручает ему уведомить ее об этом.
Морепа отправляется в особняк на улице Бак, где проживает герцогиня; его впускают только тогда, когда он объясняет, что прибыл по поручению короля.
Мари-Анн лежит в постели больная. Она наслаждается своим торжеством, когда Морепа подает ей королевское послание. В своем письме Людовик XV просит любовницу и ее сестру вернуться в Версаль. Морепа горячо добавляет, что Его Величество не имел никакого представления о том, что произошло во время его болезни: это означает, что король не чувствует себя ответственным за унижения, которые пришлось перенести герцогине де Шатору и ее сестре де Флавакур.
Мари-Анн отвечает, что всегда была уверена в полной непричастности короля к перенесенным ею публичным оскорблениям. Она добавляет, что ее чувства к королю не переменились и она с радостью навестит его, как только поправится.
Она находит силы после ухода Морепа нацарапать несколько записок, чтобы объявить о своем триумфе герцогу де Люиню и другим придворным. Она убеждена, что сможет вернуться в Версаль в субботу, 28 ноября 1744 года. Увы! Ее состояние внезапно ухудшилось; к жару прибавились нестерпимые головные боли.
Ее врач, некто Вернаж, позвал на консилиум коллегу Дюмулена, сказав больной, что того прислал король. Прогноз врачей был настолько сдержан, что Мари-Анн составила завещание, сделав наследницей всего состояния свою сестру, герцогиню Лораге де Бранка. Затем она призвала иезуита, отца Сего, которому исповедалась; священник церкви Святого Сульпиция дал ей последнее причастие.
Госпожа де Флавакур, с которой у нее случались кое-какие размолвки, приехала поцеловать умирающую сестру. Той сделали сильное кровопускание, что принесло непродолжительное облегчение. Ночь с 30 ноября на 1 декабря прошла очень плохо, и в последующие дни у больной начался бред.
Людовик XV, которого постоянно извещали о состоянии здоровья его любовницы, выглядел озабоченным. Он отказался ехать на охоту и заказал богослужение в часовне при замке и в приходе Богоматери за выздоровление Мари-Анн. Однако новости приходили все более печальные.
Старшая сестра Луиза, забыв о своих законных претензиях, приехала, чтобы ухаживать за умирающей. 5 декабря у герцогини де Шатору началась агония, и двое суток спустя она скончалась.
Мари-Анн было всего двадцать семь лет. Отпевание состоялось 10 декабря в церкви Святого Сульпиция, тело предали земле в часовне при этой церкви.
Боль Людовика XV была велика, но по свойству его сухого сердца поверхностна и преходяща; он не мог обойтись без любовницы, и за него уже подумывали о замене госпожи де Шатору.
Во время охоты в Сенарском лесу, которой он предавался во время пребывания в Шуази, ему случалось порой заметить присутствие восхитительной молодой женщины, следовавшей за охотниками то в розовом платье и голубом фаэтоне, то в голубом платье и розовом фаэтоне. Возможно, король справился о ее имени, поскольку посылал ей дичь.
Однажды фаэтон повстречался с каретой герцогини де Шатору, и госпожа де Шеврез, сопровождавшая фаворитку, заметила, что сегодня незнакомка красива как никогда. Тогда разъяренная герцогиня де Шатору наступила на ногу своей компаньонке с такой силой, что той чуть не сделалось дурно.
На следующий день де Шатору объяснила причину своего довольно грубого поведения:
– Разве вы не знаете, сударыня, что эту малышку д'Этиоль хотят подложить королю?
Таким образом, об имени прекрасной незнакомки уже навели справки. Ришелье сообщает об этом в своих мемуарах, написанных многие годы спустя. Он датирует событие 1743 годом, что возможно, но спорно, ибо герцогиня де Шатору тогда лишь начинала свою карьеру, однако уже была уверена в своем влиянии на короля. Впрочем, тот якобы говорил ей о вероятных видах на госпожу д'Этиоль. Ришелье также уверяет в своих записках, будто герцогиня де Шатору запретила госпоже д'Этиоль следовать за охотничьим выездом короля, что значительно превышало ее полномочия.
Не тот ли самый Ришелье впоследствии посоветовал королю заменить покойницу госпожой д'Этиоль, расхваливая прелести связи с мещанкой?
Об этом часто говорили, не имея полной уверенности.
Теперь мы должны точно обрисовать фигуру этой госпожи д'Этиоль, которая под именем маркизы де Помпадур сыграет столь значительную роль при французском дворе и в истории.
