Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Святые несвятые
Освоение востока с самого начала шло в режиме, как сказали бы сейчас, частно-государственного партнёрства. На тактическом уровне многое зависело от личной инициативы. Возможно, в точной дозировке вольницы и контроля – секрет ошеломляющего успеха и быстроты первопроходцев. Делая государственное дело, они понимали его как своё. Искали воли, но для устройства не собственного будущего, а государственного.
Иногда действовали на грани авантюры, превышали полномочия.
Нередко освоение новых земель – экономическое, культурное, духовное, научное – проходило по принципу «не было бы счастья», в чём видится высший промысел. Войны, угрозы, бунты приводили к укреплению и расширению государства.
В слове «острог» слилось два смысла: крепость, опорный пункт – и место заточения. Новые земли столбили казаки и солдаты, за ними приходили ссыльные и каторжники, перебирались крестьяне. Дальний Восток был одновременно территорией свободы и несвободы, причём в высшем, адском градусе.
Уже в 1645 году в Якутск отправили осуждённых Давыда Иванова и Олимпия Кепрякова. Протопоп Аввакум в 1650-х добрался до Забайкалья. Его, сосланного было в Тобольск, приставили в качестве духовника к Даурской экспедиции воеводы Афанасия Пашкова, посланной восстанавливать Нерчинский острог. Поход за Байкал был тяжёл: тонули, голодали… В своём «Житии…» Аввакум вспоминал: «И сам я, грешной, волею и неволею причастен кобыльим и мертвечьим звериным и птичьим мясам. Увы грешной душе!» В районе Нерчи произошёл знаменитый диалог между протопопицей Анастасией Марковной и Аввакумом: «Долго ли муки сея, протопоп, будет?» – «Марковна, до самыя смерти!» – «Добро, Петрович, ино еще побредем…» С некоторой натяжкой Аввакума можно считать первым писателем Дальнего Востока и предтечей Шаламова.
В 1714 году пленных шведов отправили в Охотск, где они занимались постройкой судов. В Тобольске военнопленные преподавали в школе.
В 1730-х появились Охотская и Нерчинская каторги.
Декабрист Александр Бестужев-Марлинский писал на берегах Лены рассказы и этнографические статьи. В балладе «Саатырь» объединил якутский фольклор и европейский романтизм.
Его брат Николай Бестужев, сосланный в Забайкалье, писал портреты и пейзажи, занимался научными исследованиями, изобретательством. Алексей Старцев – его незаконнорождённый сын от бурятки Сабилаевой – стал в Приморье видным предпринимателем и меценатом.
Карл Ландсберг, петербургский офицер, сосланный за двойное убийство на Сахалин, проявил себя на каторге как подвижник, в войне с Японией – как герой.
Заслуги декабристов, участников Польского восстания 1863 года, народовольцев в освоении Зауралья трудно переоценить. Это учёные Тан-Богораз (отец отечественного североведения, автор первого русского фэнтези «Жертвы дракона» и первых же, дошаламовских «Колымских рассказов», в советское время – инициатор создания Комитета Севера, Института народов Севера и Музея истории религии); Бронислав Пилсудский (брат Юзефа – первого лидера возрождённого Польского государства; именно Бронислав достал для брата Ленина – Александра Ульянова – взрывчатку для покушения на Александра III, был осуждён на казнь, которую царь заменил сахалинской каторгой); писатель Серошевский – автор «Якутских рассказов» и «Китайских рассказов», проза которого вдохновила режиссёра Балабанова на «Реку» и «Кочегара», предприниматель Янковский…
В Сибири к государственным преступникам даже чиновники относились лучше, чем в столицах. Герцен свидетельствовал: «Сосланные по четырнадцатому декабря пользовались огромным уважением. К вдове Юшневского делали чиновники первый визит в Новый год. Сенатор Толстой, ревизовавший Сибирь, руководствовался сведениями, получаемыми от сосланных декабристов, для поверки тех, которые доставляли чиновники… Простой народ ещё менее враждебен к сосланным, он вообще со стороны наказанных. Около сибирской границы слово “ссыльный” исчезает и заменяется словом “несчастный”».
Гончаров писал, что в Иркутске он «широко пользовался своим правом посещать и тех, и других, и третьих, не стесняясь никакими служебными или другими соображениями… Перебывал у всех декабристов, у Волконских, у Трубецких, у Якушкина и других».
Венюков вспоминал, как генерал-губернатор Муравьёв, встретив на людях декабриста Горбачевского, громко с ним поздоровался и дружески пожал руку. Тотчас по приезде в Иркутск, «в самый разгар реакции против всего либерального», Муравьёв «открыл им (политическим ссыльным. – В. А.) двери своего дома и посещал некоторых из них лично». Возможно, коррективы вносила сама реальность – как в море или на войне. Венюков: «Здесь, на далёком Востоке Азии, все мы, живые и мёртвые, правые и левые, красные и зелёные, – члены одной великой русской семьи…» Но Муравьёв выделялся даже на общем фоне. Он, по свидетельству Венюкова, «ласкал» петрашевцев. Более того, сам Петрашевский «был даже одно время чем-то вроде хозяйки дома Муравьёва, за отсутствием уехавшей в Париж жены». Петрашевский в лицо критиковал Муравьёва, а тот «слушал, оспаривал, как умел». Муравьёв был чиновником диссидентствующим, в итоге эмигрировал (его прах привезли во Владивосток из Парижа в 1990 году). Но показательно вот что: иркутский губернатор Пятницкий, отправивший по поводу подозрительных связей Муравьёва донос в столицу, был тут же уволен решением царя.
Для географов Михаила Венюкова и Николая Пржевальского, объездивших полсвета, Приморье стало полигоном, школой, тренировкой. Венюков попал на Уссури двадцатишестилетним, Пржевальский – двадцати восьми лет.
Ивана Черского, сосланного за участие в Польском восстании, и Николая Пржевальского, подавлявшего это самое восстание, объединило Русское географическое общество. Теперь для нас важны научные изыскания обоих, а не их политические взгляды. Само пространство мирило противников, превращая охранителей в очарованных странников, а бунтарей – в стражей империи.
Изучая судьбы ссыльных, приходишь к страшноватой мысли: если бы бунтов не было, их следовало придумать. Пенитенциарная система – ценой огромных страданий нередко безвинных людей – сделала неимоверно много для освоения востока. Ссылка в Сибирь оставляла человеку возможность работать, участвовать, развивать. На тихоокеанскую окраину, в медвежьи углы империи попадали активные, умные, образованные, предприимчивые люди – и территория сразу это ощущала. Из якутских записок ссыльного, писателя Владимира Короленко: «Кто знает, что было бы, если бы у русского правительства не было похвального обыкновения заселять самые отдалённые окраины европейски образованными людьми?»
Каторжный Сахалин родил Василия Ощепкова – легендарного спортсмена и разведчика, создавшего борьбу «самбо». Это готовый герой остросюжетного романа. Угодивший в «японские шпионы» и надолго забытый, разведчик Ощепков оказался заслонён своим преемником Зорге, спортсмен Ощепков – своим учеником Харлампиевым и соперником Спиридоновым.
Единоборства – одна из немногих мировых мод, пришедших с Дальнего Востока.
Мастером айкидо стал актёр Стивен Сигал, потомок одесситов и владивостокцев, с недавних пор гражданин России, чуть не получивший «дальневосточный гектар».
Чак Норрис открыл для себя восточные единоборства в Корее, где служил в армии.
Если европейский бокс – голая практичность, то восточный спорт – философия и эстетика, а уже потом всё остальное.
Китай долго испытывал комплекс неполноценности, чувствуя себя отодвинутым на периферию цивилизации. Не хватало по-настоящему всемирного героя китайского происхождения, не локального, а глобального бренда. Таковым стал Брюс Ли, с которого начался планетарный бум восточных единоборств.
В перестроечном детстве мы смотрели его фильмы в видеосалонах по рублю, не считывая ни юмора, ни идеологического подтекста (как не считывали политику в верновских «Детях капитана Гранта» или «Двадцати тысячах лье под водой», воспринимая лишь приключенческую составляющую). Оценивали только эффектность драк. Подозревали, что «Шварц», железный Арни (сын нациста, ставший кумиром нашего поколения) дерётся не очень, из-за чего питает страсть к пулемётам. А Брюс Ли – как те «звери из стройбата, которым даже оружия не выдают»; я бы не удивился, увидев, как он ловит пули зубами.
«Кулак ярости»: начало ХХ века, Шанхай оккупирован японцами – одна из бесчисленных восточных войн, не замеченных Европой; плакат в парке: «Вход собакам и китайцам запрещён». Завязка сюжета – убийство китайского мастера ушу Хо Юаньцзя. Его ученик, которого играет Ли, решает мстить. На стороне японцев – некий русский «мятежник», силач с оригинальной фамилией Петров. Брюс развешивает японцев и китайских пособников на столбах, как комсомольцы Краснодона в «Молодой гвардии» – полицаев. Его персонаж преодолевает китайские комплексы, одолев и титана Петрова, и японцев с их карате. В массовке мелькает Джеки Чан, что символично: приняв эстафету от Ли, он первым из китайцев получит «Оскар», как бы и за Брюса тоже.
Не очень понятно, зачем в этом фильме был нужен Петров, но русский антигерой – в традиции и восточных, и тем более западных боевиков. Побить русского – дорогого стоит. В американском «Не отступать и не сдаваться», где в качестве второстепенного героя появляется призрак Брюса Ли, «плохого парня», русского Ивана, играет юный Ван Дамм. Со Сталлоне в «Рокки-4» бьётся Иван Драго – капитан Советской армии в исполнении Дольфа Лундгрена. Ещё один герой Сталлоне, Рэмбо, тоже повоевал против русских – в Афганистане. Плохие русские олицетворяют для западного зрителя империю зла, беспощадное чудовище, которое тем не менее можно одолеть.
«Путь дракона», первая голливудская работа Брюса, – вроде бы лёгкий боевичок, едва ли не комедия, если не считать финального пафосно-трагического поединка «Брюсли» с «Чакнорисом» (так мы говорили в детстве: «фильмы про Брюсли», «фильмы про Шварца»). Герой Ли приезжает из Китая в Рим, чтобы защитить земляков от рейдеров, пытающихся отжать ресторанчик. Уже здесь – столкновение Азии и Европы. Глядя на античные руины Рима, герой отворачивается: «Похоже на наши трущобы». В фешенебельном районе кривится: «У нас в Гонконге на такие деньги можно было столько построить… И ещё осталось бы». Римские китайцы, которых защищает «дракон», занимаются карате, но это «заморское» (японское) искусство их не спасёт. Другое дело – китайское ушу (кун-фу), превосходство которого Ли доказывает в каждой сцене. Для расправы с «драконом» из Америки выписан супербоец Кольт, которого играет молодой, ещё безбородый Чак Норрис. Гладиаторское столкновение Востока и Запада происходит в Колизее. Восток сворачивает шею Западу на его же территории; китайское боевое искусство – и с ним весь Китай, комплексующий от национальных психотравм, нанесённых европейцами и японцами, – торжествует. «Путь дракона», вышедший в один год с шукшинскими «Печками-лавочками», – тоже авторское кино: сценарист и режиссёр Ли сыграл главную роль.
«Выход дракона» больше похож на стандартный западный боевик. Герой Ли карает преступника, предавшего законы монастыря Шаолинь. Ван Дамм говорил, что благодаря этому фильму увлёкся спортом. В «Игле» Нугманова с Цоем боевые сцены отсылают именно к «Выходу дракона».
Восхищался Брюсом Ли актёр Талгат Нигматулин. Если Кола Бельды на эстраде, а Максим Мунзук в кино отвечали за все коренные малочисленные народы Севера и Дальнего Востока, то каратист, полуузбек-полутатарин Нигматулин воплощал экзотических злодеев – от индейца Джо в «Томе Сойере» до Салеха в «Пиратах ХХ века». В фильме «Приказ: перейти границу» о войне 1945 года в Маньчжурии Нигматулин играл японского смертника, в «Жизни и бессмертии Сергея Лазо» – капитан-лейтенанта Мацуми. В «Восточном рубеже», одном из фильмов цикла «Государственная граница», действие которого происходит в 1929 году в Харбине, Талгат снова эксплуатировал свою восточную внешность и владение карате. Последний фильм примечателен тем, что легализовал эмигрантский «жестокий романс» Марии Волынцевой «Институтка» («Чёрная моль»). В кино прозвучала харбинская версия этой песни.
Советские истерны, действие которых чаще всего происходило где-нибудь в Средней Азии, не затмили голливудских вестернов. «Фар-истернов» было ещё меньше – редкая киногруппа долетит до Дальнего Востока. Удивительно, что иногда они всё-таки долетали – и тогда в кадре появлялись Владивосток («Внимание, цунами!»), Находка («Путина»), уссурийская тайга («Дерсу Узала»).
«Игра смерти» – последняя голливудская работа Ли, завершить которую он не успел. Решение сблизить актёра с героем «до степени смешения» оказалось роковым. Ли как будто заигрался со смертью, кинематографический сюжет стал жизненным. Словно сама судьба спутала Брюса Ли с его героем Билли Ло, которого пришлось доигрывать дублёру в тёмных очках на пол-лица.
(Ли скончался в тридцать два, Цой разбился на машине в двадцать восемь, Нигматулина насмерть забили сектанты в тридцать пять.)
Благодаря Брюсу Ли, этому символу «китайской идеи», Поднебесная начала преодолевать свою провинциальность. И «Оскар» Джеки Чана, и Нобелевка Мо Яня – во многом заслуга Ли. В том, что Китай наконец заговорил в полный голос, сыграла важную роль Россия, не раз защищавшая его от Запада, желавшая видеть его не только дружественным, но и самостоятельным. Мао и Ли – символы освобождения Китая и его новой мировой роли.
Тащившиеся по боевикам с Брюсом, Чаком и Арнольдом, мы ничего не знали о Василии Ощепкове – русском ниндзя, советском Бонде, предшественнике Зорге, мастере дзюдо, создателе самбо.
В романе братьев Вайнеров «Эра милосердия», действие которого происходит осенью 1945 года, есть эпизод (не вошедший в поставленный по книге фильм Говорухина «Место встречи изменить нельзя») обучения муровцев новой борьбе. Лишь Шарапов, прошедший школу разведки, стал для инструктора Филимонова достойным соперником, но и он оказался на лопатках; инструктор объяснил: система борьбы, разработанная «товарищами Спиридоновым и Волковым», называется «самбо». Фамилию подлинного основоположника этой системы тогда мало кто знал.
Василий Ощепков родился на рубеже 1892–1893 годов на Сахалине. Его отцом был столяр Сергей Плисак, матерью – каторжанка Мария Ощепкова, угодившая на остров за некое тяжкое преступление. Чехов с ней разминулся едва-едва, иначе, возможно, мы знали бы о ней больше; младенцу дали фамилию матери в силу его «незаконнорождённости» – брак был, как сказали бы сейчас, гражданским.
Жил Ощепков в посту Александровском (ныне Александровск-Сахалинский). Вскоре после смерти в 1902-м и 1904-м отца и матери опекуны отправили подростка на учёбу в Токио. Сирота попал в Токийскую православную духовную семинарию знаменитого миссионера и востоковеда архиепископа Николая Японского (в миру Иван Касаткин, в 1970-м причислен к лику святых). Порой пишут, что последний был российским разведчиком. Это миф, но то, что в какой-то момент Россия начала направлять в Токийскую семинарию русских подростков, чтобы получить дефицитных переводчиков и разведчиков, – факт. Вот и за обучение Ощепкова в итоге стало платить российское военное ведомство, почему он позже попал в разведку. Тренировки по дзюдо, разработанному в 1880-х на основе старинного искусства «дзюдзюцу» (в русском языке, пройдя через фильтр английского, прописалось как «джиу-джитсу»), вёл в семинарии Окамото-сан – инструктор из Кодокана, главной школы дзюдо, которой руководил создатель этой борьбы Кано Дзигоро. Вскоре Ощепкова пригласили в Кодокан. В 1913-м почти одновременно он окончил семинарию и получил чёрный пояс, став первым русским и четвёртым европейцем, кому был присвоен первый дан – начальная мастерская степень. О нём писала японская пресса: «Русский медведь добился своей цели».
Ощепков вернулся в Россию и попал сначала в штаб Приамурского военного округа в Хабаровске, потом во Владивосток, в контрразведку. Городское спортивное общество предложило молодому мастеру поделиться умениями, и в 1914 году Ощепков открыл во Владивостоке первую в стране секцию дзюдо. Летом 1917 года во Владивостоке прошёл первый в истории международный (российско-японский) турнир по дзюдо. В том же году Ощепков получил в школе Кодокан второй дан.
В 1919 году Ощепкова мобилизовали в армию Колчака. В белогвардейском мундире он служил у интервентов – в управлении военных сообщений японского экспедиционного корпуса, вскоре начал работать на большевистскую разведку. В 1923 году Ощепков едет на занятый японцами Северный Сахалин под легендой «бэнси» – человека, который переводит и комментирует фильмы. Ощепков крутил кино для японских военных и передавал на материк данные о дислокации и вооружении частей, показал себя способным аналитиком, обращал внимание на политику, психологию, быт японцев. В 1925 году глава кинопрокатной фирмы Slivy films Василий Ощепков показывает кино уже в Токио, продолжая передавать в Советскую Россию разведданные под псевдонимом «Монах». Годом позже его отозвали в СССР и чуть не отдали под суд, обвинив в растрате и неплодотворной работе, хотя налицо была некомпетентность кураторов, неспособных распорядиться ценным агентом: «бэнси» плохо финансировали (фильмы ему приходилось покупать за свой счёт), сводки Ощепкова зачастую никто не переводил…
Разведчик закончился – зато развернулся спортсмен. Ощепков возвращается во Владивосток, служит переводчиком, обучает дзюдо. Среди его здешних учеников – видные в будущем спортсмены Кузовлев, Жамков, Косицын. В 1927-м Ощепкова перевели в Новосибирск, где он продолжил тренировать военных. «Дзюудо» (так тогда говорили) Ощепкова всё серьёзнее отличалось от классического. Да и раньше, во Владивостоке, он показывал приёмы защиты от револьвера, отсутствовавшие в кодокановском дзюдо. Это было уже протосамбо, алхимический синтез Востока и Запада.
С 1929 года Ощепков в Москве: инструктор Центрального дома Красной армии, преподаватель Института физкультуры. При его участии выходят руководство по физподготовке РККА и пособие по физическим упражнениям для военных. «Кабинетным» борцом он не был – не раз демонстрировал навыки в уличных схватках с хулиганами.
Историк спорта Андрей Ларионов называет годом рождения самбо 1932-й: тогда утвердили комплекс ГТО II ступени, куда вошла «новая поясная борьба». Сначала её называли «дзюу-до», потом «борьбой вольного стиля». Переименовали неслучайно: во-первых, она уже сильно отличалась от дзюдо, во-вторых, отношения СССР и Японии ухудшились и нужно было замаскировать японские корни советского искусства. Появилась легенда о том, что самбо создано на основе боевых искусств народов СССР.
Официальной датой появления самбо, однако, считается 16 ноября 1938 года, когда Спорткомитет СССР издал приказ «О развитии борьбы вольного стиля». Самого Ощепкова к тому времени уже не было в живых: он умер в Бутырской тюрьме в октябре 1937 года. Тогда в «харбинцах» и востоковедах видели японских шпионов, а Ощепков к тому же служил у Колчака, работал на японцев, бывал в Харбине. В тюрьме спортсмен прожил чуть больше недели. Богатырь, которому не было и сорока пяти, в последние годы страдал стенокардией, не выходил из дома без нитроглицерина. Это, видимо, его и убило: в Бутырке таблеток не было.
На двадцать лет, до реабилитации в 1957-м, имя Ощепкова отовсюду вычеркнули. Отцами самбо называли то Анатолия Харлампиева, то Виктора Спиридонова. Именно о Харлампиеве Юрий Борецкий в 1983 году снял истерн «Непобедимый» с Андреем Ростоцким (обучение карате в СССР в 1981–1986 годах находилось под запретом; случайно ли кино, пропагандирующее отечественное самбо и, прямо скажем, фальсифицирующее историю, появилось именно в это время?).
В основе самбо лежит именно система Ощепкова. Роль Спиридонова, по большому счёту, свелась к тому, что эту систему в конце 1940-х нарекли придуманным им словом «самбо» (звучит по-восточному экзотично, а расшифровывается скромно: «самозащита без оружия»). Что касается Харлампиева, то он был учеником Ощепкова и продолжил дело учителя, хотя его роль в сохранении ощепковского наследия интерпретируют в широком диапазоне: от «спас» до «присвоил».
Самбо постепенно завоёвывало страну и мир; в 1964 году, после того как дзюдо стало олимпийским видом спорта, СССР направил на Токийскую олимпиаду самбистов. Они «выносили» дзюдоистов так, что уже в 1965-м в Японии появилась своя федерация самбо, а советские методички стали переводить на японский. Так искусство Ощепкова вернулось на историческую родину.
Мы не сделали из самбо того, что сделали из восточных единоборств Гонконг и Голливуд, хотя наш «Монах» не менее крут, чем монахи Шаолиня, а самбо – столь же конкурентоспособный экспортный российский товар, как икра, газ, «калаш» и литература. Узнай Кано Дзигоро об успехах самбиста Фёдора Емельяненко – многократного чемпиона мира по смешанным единоборствам, «Последнего императора», – наверняка был бы горд за себя и своего русского ученика Ощепкова.
Строителями империи оказывались первопроходимцы и авантюристы, каторжане и ссыльные, офицеры и священнослужители. Сама территория заставляла человека перерастать себя.
Священники, отправлявшиеся на Дальний Восток, были миссионерами в самом широком смысле слова.
Именно священники стали первыми русскими востоковедами – как, например, отец Иакинф Бичурин, глава русской духовной миссии в Китае.
Митрополит Иннокентий Вениаминов, прибывший в миссию на Алеутах в 1824 году, прожил в Русской Америке пятнадцать лет. Оставил записки об Алеутских островах, высоко оценённые Гончаровым, перевёл на алеутский язык Евангелие, издал алеутский букварь. Позже занялся тем же в Якутии. Он же отыскал новую дорогу от Якутска к Охотскому морю, после чего был основан новый порт – Аян.
Священники становились лингвистами, этнографами, переводчиками, издателями. Участвовавший с тем же Гончаровым в походе на «Палладе» архимандрит Аввакум был и китаеведом, и дипломатом.
Священник Тихон Шаламов в 1893–1904 годах служил настоятелем Воскресенского храма на острове Кадьяк; основал школу для алеутов и – ещё до учреждения в США «Анонимных алкоголиков» – общество трезвости. Был не только священником, но просветителем, экологом, правозащитником, социологом. Из рук будущего патриарха Тихона (Беллавина), тогда епископа Алеутского и Аляскинского, получил золотой нагрудный крест «за крепкостоятельное служение на пользу православия среди инославия». В одном из рассказов его называвший себя атеистом сын Варлам, для которого невольным подвигом и жестоким монастырём стали колымские лагеря, опишет судьбу того самого креста. Ослепший, обедневший старик священник рубит золото топором, чтобы купить еды, и говорит жене: «Разве в этом Бог?» Интересно, что шаламовские Вологда, Кадьяк и Магадан лежат почти на одной параллели; Кадьяк даже чуть южнее.
Архимандрит Палладий (Кафаров) писал работы о морском сообщении между Шанхаем и Тяньцзинем, о восстании тайпинов, составлял китайско-русский словарь. В Приморье занимался археологическими и этнографическими изысканиями.
В токийской семинарии Николая Японского для России готовили профессиональных разведчиков.
Священник, философ Павел Флоренский, попав в 1933 году за решётку, написал в приамурском городе с оригинальным названием Свободный, где располагалось управление БАМлага, работу «Предполагаемое государственное устройство в будущем». В 1934-м в Сковородине на опытной мерзлотной станции проводил научные исследования, впоследствии использованные его сотрудниками Быковым и Каптеревым в книге «Вечная мерзлота и строительство на ней» (1940).
Даже в наши дни священник на Дальнем Востоке отличается от священника средней полосы. Митрополит Тихон (Шевкунов) пишет, как наместника Псково-Печерского монастыря архимандрита Гавриила, известного суровым нравом, перевели в Хабаровск: «Священники на Дальнем Востоке были совсем другими людьми, нежели печерские монахи. О беспрекословном послушании, к которому привык Владыка Гавриил в монастыре, здесь говорить было весьма сложно… Однажды в храме какой-то священник затеял весьма дерзкую перепалку с Владыкой Гавриилом. Тот… грозно пресёк его. В Печорах это было в порядке вещей. Но здесь батюшка пришёл в ярость и с выражениями, далёкими от церковнославянского языка, схватил один из богослужебных предметов, острое копие, – и пошёл с ним на своего архиерея». Владыка Гавриил спустил дерзкого батюшку с лестницы, за что был запрещён в священнослужении на три года.
Для освоения и удержания земель нужны были люди, много людей, не только военные и не только ссыльные.
Кстати оказалась отмена крепостного права: наделы освобождённых крестьян оказались малы, оставалось арендовать землю у помещиков, подаваться в город либо отправляться на восток.
Наряду с принудительным началось добровольное переселение. Крестьянам давали по сто десятин земли, освобождали от рекрутской повинности на десять наборов и от платы за землю на двадцать лет. Ехали сначала сушей (дорога могла занимать два-три года) – из Черноземья, Поволжья, Сибири… С 1880-х – пароходами «Доброфлота» из Одессы (тогда на восток поехали украинцы, прозвавшие Приморье «Зелёным Клином»). С первых лет ХХ века – железным Транссибом.
Поражение в войне с Японией обострило «приморский вопрос». Начался столыпинский этап заселения.
Пришельцы из средней полосы России или с Украины попадали в край, где гуляли тигры, извивались лианы, рос виноград и пробковое дерево, бушевали тайфуны.
Многие везли в Приморье камни – гнёт для засолки капусты. Может быть, из опасения: вдруг там, на краю света, и камней нет. Или же из сентиментальных соображений: камни служили семьям столетиями, их брали с собой как символ оставленного очага.
Гибли, выживали; был немалый поток «обратников»: далеко не у всех хватило сил прижиться на новом месте.
И всё-таки население Дальнего Востока росло.
Дежнёвских, шалауровских, стадухинских казаков геофизик и писатель Олег Куваев сравнивал с советскими бичами 1950–80-х, без которых освоение Крайнего Севера заметно затормозилось бы.
Считается, что слово «бич» – морского (от beach – берег) происхождения, но мы сейчас имеем в виду бичей других – таёжных и тундровых. Некоторые путают бичей с бомжами – ошибка грубейшая. Бичи – люди маргинализованные, но далеко не бесполезные, а в дальневосточных условиях часто незаменимые. Герой романа Анатолия Буйлова «Тигроловы» говорит: «Бичей хоть и поругивают, а без них нам туго бы пришлось. Рабочих рук на Дальнем Востоке не хватает. Вот, к примеру, работал я в позапрошлом году в геологоразведочной экспедиции. Живут в тайге в палатках. Заработки не ахти какие высокие, а условия, мягко говоря, не лёгкие. Степенный, семейный человек поработает в такой шараге два-три месяца и увольняется. Потому что ему нужна квартира, а где её в экспедиции возьмёшь? А бич неприхотлив. Поработал на сезонке полгода и дальше перебрался… Бичи для осваиваемых районов нужны. Где шарага, где плохое снабжение, скверная организация, трудные условия – там и бичи. Взять Цезаря нашего. Пять лет он топит тепляки в нашем леспромхозе – живёт в вагончике или в таком вот барачке. Зимой тепляк топит, а летом здесь в тайге остаётся сторожить инвентарь, бензин и прочее. Вырвется раз в месяц в деревню, в общежитии поживёт, с бичами водку попьёт и опять в тайгу. Ну кто бы на такую работу пошёл, кроме бича? А его сменщик десять лет на такой работе проработал».
О том же говорит герой «Территории» Куваева: «Города не возникают на пустом месте. Чтобы сюда устремились за той самой романтикой, требовался работяга по кличке Кефир. Биография его не годится в святцы, но он честно делал трудную работу. В этом и есть его святость. Нет работы без Кефира, и Кефир не существует без трудной работы. Потом, наверное, станет иначе. Большеглазые девушки у сложных пультов – всё как на картинке. Но сейчас работа груба. Вместо призывов – мат, вместо лозунгов – дождик, вместо регламентных трудностей – просто грязь и усталость».
Герой куваевских же «Правил бегства»: «В официальной истории они называются казаки-землепроходцы. Официальная история – чушь. Это были бичи, голытьба, рвань. Что главное в любом босяке? Ненависть к респектабельным. Ненависть к живым трупам. Где респектабельность – там догматизм и святая ложь. Ложь! Он бежит, чтобы не видеть их гладких рож, пустых глаз и чтобы его не стеснял регламент. Он бежит от лжи сильных. Он ищет пустое место, куда они ещё не добрались. В тот момент на востоке было пустое место. Туда и бежали твои землепроходцы. А по их следам шли респектабельные, чтобы установить свой идиотский порядок. И принести туда свою ложь».
Маргиналы – люди окраины и одновременно – передового рубежа, они всегда – на грани познанного и потаённого, передовой дозор, разведгруппа человечества.
Здоровая империя непостижимо мудра. Она всё обращает себе на пользу. Нокаутирует противника в контратаке, как боксёр Тайсон. Прирастает каторгами, войнами, бунтами (революция – одна из форм эволюции). Расширяется, подобно Вселенной после Большого взрыва.
Логика истории нелинейна, диалектична, парадоксальна. Проигрыш в Крымской войне подтолкнул возвращение России на Амур. Агрессия Англии и Франции привела Китай и Россию к союзу и новому разграничению земель. Потеря Порт-Артура и южной ветки КВЖД усилила Владивосток и ускорила достройку Транссиба. Вторжение Японии в Маньчжурию заставило советскую власть восстанавливать Тихоокеанский флот, строить альтернативный Владивостоку Ванинский порт, зачинать БАМ. Не будь агрессии Германии на западе и Японии на востоке, и Россия могла не вернуть себе южный Сахалин.
Закон работает и применительно к человеку: вызовы, перегрузки, опасности до известного предела действуют мобилизующе, покой и комфорт – расслабляют.
