Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 5
Благоразумный видит беду, и укрывается; а неопытные идут вперед, и наказываются.
Свадьба Дины и Иакова состоялась в конце мая. Дине только что исполнилось шестнадцать.
Из Фагернессета в церковь ее доставили на лодке с навесом, украшенной зелеными ветками. Сверкало солнце, море было как стеклышко. И все-таки она зябко поеживалась, сидя в волчьей шубе, которую ленсман выменял у русских.
В церкви на Дину надели подвенечное платье Ертрюд из белого муслина, отделанное узким кружевом. На подоле юбки было четыре широкие складки. Лиф был задрапирован кружевами, выложенными на груди в форме сердца. Тонкие, прозрачные, как паутина, рукава были собраны в буфы.
От платья пахло камфарой, которую употребляли против моли, и затхлостью сундука, хотя оно было тщательно выстирано и проветрено. Сидело оно на Дине как влитое.
Несмотря на подвенечное платье, на то, что сундуки и укладки уже были отправлены в Рейнснес, Дина, казалось, принимала все за игру.
Она махала руками, потягивалась и смеялась над женщинами, хлопотавшими вокруг нее. Совсем как в тот раз, когда они с господином Лорком устраивали представление с гипсовыми масками и придуманными заранее репликами.
Тело Дины было похоже на тело большого, сильного животного. Но за день до свадьбы она залезла на свою любимую березу и долго сидела на ней. Колени она ободрала о камни, когда упала, собирая яйца чаек.
Жених прибыл на большом карбасе с пышной свитой.
Несмотря на свои сорок восемь лет и седую бороду, Иаков выглядел моложе ленсмана, хотя на самом деле был старше его. Ленсман рано растолстел от обильной пищи и пунша. Иаков же пока еще был довольно строен и подтянут.
Было решено, что свадьба состоится в Рейнснесе. Рейнснес лежал ближе к церкви, да и места для гостей там было больше. Не считая того, что там была лучшая во всей округе кухарка – Олине.
Свадьба удалась на славу.
После обеда жених решил показать невесте верхнюю часть дома. Залу, где стояла кровать с пышным пологом. По приказанию Иакова был изготовлен новый полог. Штофные обои над деревянными панелями тоже были новые. Дина должна была наконец увидеть все комнаты и книжные шкафы с застекленными дверцами. Они открывались ключом, который прятали в китайской вазе, стоявшей на секретере. Шкафы с полотняным бельем, что стояли на втором этаже. Чучело самца куропатки, подстреленного Иаковом. Чучело было изготовлено в Копенгагене, матушка Карен привезла его в Рейнснес в картонке из-под шляп. Но главное – это зала и кровать с пологом. Дрожащей рукой Иаков повернул в замке ключ. Потом, улыбаясь, подошел к Дине и подвел ее к кровати.
Он давно был одержим Диной. Желанием обладать ею.
Иаков рванул крючки на подвенечном платье.
Тяжело дыша и сопя, он бессвязно бормотал, что она самая красивая женщина из всех, каких он видел.
Сперва Дина как будто проявила некоторое любопытство. Или просто хотела уберечь платье Ертрюд от нетерпеливых рук Иакова. Так или иначе, платье было снято.
Но вдруг Дина обнаружила противоречие в словах и действиях Иакова.
Она всадила в него ногти. Носки ее шелковых туфелек были обиты медью. Просто чудо, что после ее удара Иаков не остался искалеченным на всю жизнь.
– Ты хуже жеребца! – всхлипнула она, размазывая по лицу слезы и сопли.
Видно, о жеребцах она знала все.
Дина была уже у двери, когда Иаков сообразил, что у нее на уме. Его страсть как ветром сдуло, едва он понял, какое представление гостям она сейчас устроит.
Некоторое время они, задыхаясь, боролись друг с другом.
Он силой натянул на Дину панталоны, которые сам же, потратив не меньше усилий, сдернул с нее. Завязки на панталонах с одной стороны были оторваны. Руки плохо слушались Иакова.
И все-таки Господь не пощадил его. Дина вырвалась у него из рук и убежала вниз. К ленсману и остальным гостям. На ней не было ничего, кроме нижнего белья, туфелек и чулок.
Иаков впервые понял, что Дина не знает удержу. И не боится людского суда. Она мгновенно принимала решения и действовала. А главное, не задумываясь отвечала ударом на удар.
Он мигом протрезвел. Из-за нее он на собственной свадьбе будет выглядеть чуть ли не преступником.
Дина с грохотом скатилась с лестницы. В одних панталонах она промчалась по комнатам на глазах у всех тридцати испуганных гостей.
Она вырвала из руки ленсмана стакан с пуншем, забрызгав всех вокруг. Потом плюхнулась к нему на колени и громко, так чтобы все слышали, объявила:
– Довольно! Едем домой, в Фагернессет!
Сердце ленсмана замерло и пропустило несколько ударов. Потом он попросил служанку позаботиться, чтобы невеста оделась подобающим ее положению образом.
Он рассердился на Иакова, поняв, что тот в своем нетерпении не дождался ночи, когда гости разойдутся на покой. Рассердился на Дагни, которая не предупредила девчонку о том, что ее ждет. А ведь обещала, и он рассердился на самого себя за то, что не предусмотрел поведения Дины. Теперь было уже поздно.
Ленсман довольно грубо смахнул Дину с коленей, поправил манишку и галстук. И то и другое было бесповоротно испорчено пуншем.
Дина стояла как загнанное животное, глаза у нее дико блуждали. Наконец она убежала в сад. Ловко, точно рысь, залезла на бузину, что росла возле беседки.
И уселась там.
Дагни рыдала не таясь. Гости застыли в тех позах, в каких их застала влетевшая в комнаты Дина. Они как будто забыли, что им дан дар речи. Слава богу, пробст уже уехал домой. Он ничего не видел и не слышал.
Ленсман единственный оказался в состоянии предпринять какие-либо практические действия. Он вышел в сад и разразился бранью под деревом, на котором сидело существо в белом белье.
То, что должно было стать его гордостью и триумфом – свадьба дочери с лучшим другом, – превратилось в кошмарный сон.
Через некоторое время в саду под деревом собрались гости и прислуга. Последним спустился жених и хозяин Рейнснеса.
Кое-что он уже видел из окон залы, спрятавшись за занавеску.
Надо признать, что краска стыда залила его лицо. Посрамленный в своем мужском достоинстве, он встретил на лестнице огорченный взгляд матушки Карен.
Она не присоединилась к действу, устроенному под деревом, и направлялась наверх за сыном.
Иаков оглядел собрание под бузиной. Дина казалась большой белой птицей с черными висящими перьями.
Он остановился на крыльце с коваными перилами и наблюдал картину, подобной которой никогда не видал. Беспокойно толпившиеся люди. Кричащий и размахивающий руками ленсман. Лучи вечернего солнца, пронизывающие густую листву. Ромашки на клумбе, сделанной в форме сердца. Девушка на дереве. У нее был такой вид, будто она просидела там тысячу лет и намерена просидеть еще столько же. Она смотрела вниз, на людей, точно это были надоедливые муравьи. Иаков захохотал.
Не переставая смеяться, он принес из хлева лестницу и велел всем идти в дом. Ему надо остаться с Диной наедине. Он даже забыл о своем позоре, пока, посмеиваясь, ждал, чтобы последний гость скрылся за дверью.
Тогда он приставил лестницу к дереву и влез на нее.
– Дина! – позвал он, стараясь сдержать рвущийся из него смех. – Спустись, пожалуйста, и прости меня, глупого козла! Я отнесу тебя в дом на руках так осторожно, словно ты – Библия.
– Вонючий пес! – прошипела сверху невеста.
– Да, да! Ты права!
– Почему ты вел себя как жеребец?
– Я не мог удержаться. Теперь все будет иначе.
– Я тебе не верю!
– Клянусь!
– В чем клянешься?
– В том, что никогда больше не брошусь на тебя как жеребец.
Она всхлипнула. Стало совсем тихо.
– А свидетели у тебя есть?
– Клянусь Богом на небесах! – быстро ответил Иаков, испугавшись, что дочь ленсмана потребует живых свидетелей.
– Клянешься?
– Да! И я умру, если нарушу свою клятву!
– Ты так говоришь, только чтобы я спустилась.
– Да. Но…
Дина наклонилась, и ее груди чуть не вывалились из рубашки. Темные волосы, как заросли ламинарии, заслонили от него небо.
Иаков вдруг подумал, что, наверное, он слишком стар для невесты, которая лазит по деревьям. Что ему потребуется больше физических сил, чем у него есть. Но он не мог задумываться над этим. Сейчас ему было не до того.
– Отойди, чтобы я могла спуститься! – приказала Дина.
Он спустился на землю и держал лестницу, пока спускалась она. Закрыв глаза, он упивался ее запахом, когда она скользила мимо него. Совсем близко.
Иаков оказался посмешищем. И Господа Бога, и гостей. Остаток вечера он довольствовался только запахом Дины. И тем не менее чувствовал себя Божьим избранником. Он понимал, что к ней надо приближаться медленно, а то она снова убежит на дерево.
Ленсман так ничего и не понял. Он только удивился, что его друг, оказывается, хуже разбирался в женщинах, чем в торговых сделках. Он принял эпизод близко к сердцу и счел его оскорбительным для собственного достоинства.
Матушке Карен случившееся, напротив, дало пищу для размышлений. Она с тревогой думала, что эта своенравная девочка получит все ключи и будет распоряжаться хозяйством Иакова.
Вместе с тем что-то в Дине тронуло матушку Карен. Ее заинтересовала эта девушка, о которой она слышала столько странных историй. Как могло случиться, чтобы девушка из хорошей семьи совершенно не умела вести себя? И не имела ни малейшего понятия о приличиях?
Матушка Карен считала, что Иаков наживет себе неприятности своей необдуманной женитьбой. Но вслух она ничего не сказала.
Юхану Грёнэльву было двадцать. Он приехал из Копенгагена на свадьбу отца. Все это время он сидел в углу и разглядывал трещину в половице.
Иаков сдержал слово. Он приближался к Дине с большой осторожностью. Они должны были спать в зале на кровати с пологом. Все было готово. Нижние и верхние простыни отбеливались на апрельском снегу. Их кипятили в щелоке, полоскали и сушили на майском солнце. Прокатали вальком и сложили ровными стопками, проложив мешочками с розовыми лепестками, в большой бельевой шкаф, что стоял на втором этаже в ожидании невесты.
Иаков пустил в ход всю свою изобретательность. Он прикасался к Дине словно к пушинке. Первым делом он снял с нее туфли, болезненный удар которых уже испытал на себе в этот вечер.
Слабая боль еще чувствовалась в той части тела, о которой не принято говорить в обществе. Удушливая дурнота, охватившая его, когда туфелька Дины попала в цель, время от времени снова накатывала на него.
Дина сидела на широкой высокой кровати и смотрела на Иакова, опираясь на отставленные назад руки. Она внимательно наблюдала за ним, и в конце концов он смутился. Он не мог припомнить, когда последний раз женщина привела его в замешательство.
Стоя перед Диной на коленях и снимая с нее туфли, Иаков и веселил ее, и прислуживал ей. Он почувствовал унижение от того, что его сердце подпрыгнуло, когда она пошевелила ступней, помогая ему снять туфлю.
А ведь ему предстоит поставить ее на ноги, чтобы снять платье, – это было ужасно.
Шторы были лишь приспущены, в комнате было слишком светло. Иаков видел ее серые настороженные, посаженные чуть раскосо глаза. Как внимательно она следила за каждым его движением!
Он кашлянул. Ему казалось, что она ждет от него каких-то слов. А он не привык разговаривать с женщинами в постели.
Если бы еще в комнате было по-зимнему темно, а тут этот проклятый свет! Иаков чувствовал себя раздетым и выставленным напоказ перед этим хрустально-ясным взглядом.
Сорокавосьмилетнее тело и небольшое, но все-таки заметное брюшко смущали Иакова, словно ему было шестнадцать.
Глубокие морщины, оставленные последними годами вдовства с их огорчениями и невзгодами. Седина. Он не понимал, как ему следует вести себя.
Иаков вдруг вспомнил, что Дина обратила внимание на его седину в тот раз, когда он был у ленсмана и впервые увидел ее с виолончелью между коленей.
Он растерялся. И спрятал голову в коленях у Дины. Изнывая от желания и стыда.
– Что с тобой? – спросила она и отодвинулась.
Иаков не шевелился.
– Не знаю, что дальше делать, – признался он наконец.
– Ты же начал раздевать меня. Снял туфли.
Она зевнула и откинулась на кровати. Иаков остался стоять на коленях, как забытая собачонка.
– Да-а, – сказал он и поднял голову. Сперва глаза, потом и всю свою седую всклокоченную голову.
Он смотрел на раскинувшееся перед ним великолепие. Холмы и долины, скрытые юбкой. Он чуть не обезумел. Но держал себя в руках.
– Как ты медленно! – сказала она и начала сама расстегивать пуговицы.
Его руки как в лихорадке скользили по ней. Помогали ей снимать одно за другим.
Чем ближе она была к нему, тем явственнее он чувствовал запах конюшни, сена и пряностей.
Иаков встал рядом с Диной и осторожно обхватил руками ее груди. Наслаждался ощущением материи и горячей кожи. Бесконечно долго. Наконец он снял с нее платье, нижние юбки, корсет и панталоны.
Ее глаза с любопытством следили за его движениями. Несколько раз она, вздохнув, закрывала глаза. Особенно когда он, собрав всю свою нежность, осторожно погладил ее по плечам и по бедрам.
Уже совершенно нагая, Дина вывернулась из его рук и подошла к окну. Она была существом из другого мира.
Он и не думал, что такое будет возможно. Женщина, девственница! Нагая, она поднялась с постели при свете белой ночи и спокойно подошла к окну.
Ее плечи и бедра казались позолоченными. Ведьма и ангел. Она принадлежит ему! Только ему! Она ходит по его комнате, в его доме!
Дина обернулась к Иакову и с одной стороны оказалась залитой медом полуночного солнца.
– А ты разденешься? – спросила она.
– Да, – хрипло ответил он.
И стал срывать с себя одежду, словно боялся чего-нибудь непредвиденного, что помешает ему достичь цели.
Правда, цели он достиг не так быстро, как ему хотелось бы. И не так, как он себе это представлял.
Когда они уже лежали в кровати и Иаков хотел накинуть на них обоих простыню и прижать Дину к себе, она вдруг села и сдернула с него простыню.
И начался осмотр. Она разглядывала его жадно и с таким любопытством, словно нашла животное, о существовании которого даже не подозревала.
От смущения он прикрылся руками.
– У тебя эта штука совсем не такая, как у быка или жеребца, – с интересом констатировала она, глядя ему в глаза. – Правда, и у быка с жеребцом они тоже разные. У быка она длинная, тонкая и розовая. А жеребец, он больше похож на мужика! – прибавила она серьезно, со знанием дела.
Иаков почувствовал, как желание исчезло и его детородный орган поник.
Он никогда не встречал кого бы то ни было, тем более женщину, настолько лишенную всякой стыдливости. Впрочем, он вспомнил те редкие разы, когда посещал женщин, которые брали за это деньги. Но их игра была отрепетирована и ограничивалась временем. А также измерялась деньгами. Он помнил, как противна была ему эта отрепетированная страсть и равнодушные, заученные движения.
Но хуже всего были их глаза…
Неожиданно он понял, что Дина – хозяйка Рейнснеса – еще ребенок. Он растрогался, и ему стало стыдно. Эта мысль очень взволновала его.
Игра была долгой. Дина должна была получить свое. Сыграть все роли. Она сердилась и в наказание отворачивалась от Иакова, если он не подчинялся ее выдумкам.
Несколько раз у него мелькала мысль, что во всем этом было что-то животное и неестественное. Тяжело дыша, он утешался тем, что их никто не видит.
И когда она дала понять, что ей это приятно, он растянул их игру еще дольше. Подчинился ее правилам. Он воображал, будто они – первая пара на земле. Что все так и должно быть.
Этот седой мужчина не раз с трудом сдерживал слезы. Ему было непросто изображать из себя ребенка, играющего в любовные игры.
Когда Иаков наконец овладел ею, у него перехватило дыхание. Похоть вдруг оказалась черной кошкой, которая до времени дремала в тени.
Даже в этом кроваво-красном тумане Иаков сознавал, что ему конец, если Дина не примет любовь на его условиях. Это ему помогло.
Она тихонько постанывала, хотя простыни были уже испорчены.
Все откровенные истории, которые Иаков слышал о свадебных ночах и плачущих невестах, не имели ничего общего с тем, что происходило в спальне.
Иакову Грёнэльву пришлось все постигать заново. Тут не годилось ничто из того, что он видел или слышал.
Его невеста была молодой кобылицей на летнем зеленом выгоне. Она прижала его к изгороди. Прервала игру и напилась из лужи, чтобы утолить жажду. Искусала ему ягодицы, когда он проявил неловкость. И наконец неожиданно подставила себя. С той же тяжелой покорностью, с какой кобыла подчиняется жеребцу, она, стоя на локтях и коленях, следила, как он толчками переливается в нее.
Иакова охватило некое религиозное чувство, которое он сам не мог объяснить. Он не испытал облегчения. Оно не пришло к Иакову.
Ему некуда было спрятаться. Он плакал.
На другой день Иаков и Дина спустились только к вечеру. Гости уже разъехались. Ленсман со своими домашними тоже уехал. Матушка Карен собственноручно отнесла и поставила у двери залы поднос с завтраком. Пожелала молодоженам доброго утра. С улыбкой, не поднимая глаз.
Прислуга посмеивалась. Никто не слыхивал, чтобы свадебная ночь длилась с двух часов пополуночи до пяти пополудни.
К тому времени когда молодые наконец спустились вниз, жаркое из оленины было пересушено и картошка переварилась.
На Дине было безупречное новое платье. Но волосы были не прибраны, как обычно. Улыбающийся, свежевыбритый Иаков явно испытывал некоторые трудности при ходьбе и часто потирал поясницу.
За обедом молодые не обращали никакого внимания на матушку Карен, Андерса, Нильса и Юхана.
В столовой витал Эрос. Довольный и сытый, он гордо красовался на обоях, играл на деревянных панелях и заставлял серебро темнеть.
Молодые, оба, захмелели уже во время первого блюда. Дина впервые в жизни выпила портвейна перед тем, как они спустились. Это тоже была новая игра. От нее на языке остался сладкий привкус.
Матушка Карен смотрела в сторону, в глазах Юхана горело презрение.
Нильс не без любопытства поглядывал на Дину и ел с большим аппетитом.
У Андерса был такой вид, будто ему случайно пришлось оказаться за столом с чужими людьми. Он держался лучше других.
Дина научилась новой игре. Она видела эту игру в загоне для лошадей. В курятнике и весной на птичьих базарах. Ее партнером был Иаков. Она наблюдала за ним блестящими, стеклянными глазами.
