Призрак-40-2242. Литературный сборник

ЖИЗНЬ ШМОньки

ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой выясняется, что можно прожить без сопротивления материалов, а вот без музыки – нет. Не исключены перемены

«Шмонька» – это так в обиходе. А официально – ШМО, то есть – школа морского обучения. Народ здесь разный: от проваливших вступительные экзамены в «мореходку», до деревенских фантазеров, решивших сменить трактор на гулкую палубу судна. Захотелось романтики, куда деваться… Но берут всех. Лишь бы здоровье не подкачало. Деревенские проходят медицину без вопросов, а какие вопросы? Выросли на свежем воздухе, на молоке и домашней пище. Легкие дуют так, что спирометр зашкаливает, сердце стучит с ритмичностью часов «Ролекс» – здоров, как конь. Образование, правда, ой, что за педагоги в деревне… но это поправимо.

Городские наоборот, образованием может, и не блещут, но для ШМОньки сгодится. Да и парни в основном из приморских городов и поселков. У моря выросли и, что такое «камбуз» знают не понаслышке. Почти готовые моряки. Их чуть подшлифовать и классный специалист готов. Другими словами, имеется удостоверение моториста, матроса, радиооператора. Это уже на судне выясняется, что «первоклассный специалист» на самом деле пень пнем и его учить да учить… Но теоретическая база есть, а практика дело наживное.

Витя Сысоев – по прозвищу «Утак» за свой раздвоенный у кончика нос, что делало его похожим на селезня – пришел в школу потому, что милиция поселка Шкотово уже поглядывала в его сторону. И, чтобы ребенка не замели окончательно, папаша сплавил его на флот. Суровые флотские будни, так думал папаша, сделают любимое чадо человеком. Сысоев – невысокого роста, глаза серые, нахальные, от роду семнадцать лет, телосложение щупленькое, а по характеру чистый псих. Едва прибыв в школу, он заехал Васе Рогову по челюсти. Рогов – заморыш, чудом прошедший медиков, прислонился к якорю, у входа в школу, и тихо плакал. Наблюдавший эту сцену шахтер из Дальнегорска Коля Воронов, решивший сменить штреки шахты на просторы морей (много позже эстрадный певец пропоет со сцены: «Ах, ты! Мы вышли из шахты… Но это будет позже), молча сгреб Утака за шиворот и коротко спросил:

– За что?

– Чтобы служба медом не казалась, – нахально ответил Утак, – пусти, а то и тебе…

Воронов усмехнулся. Одной рукой поднял Утака за шкирки и швырнул метров на пять от себя.

– Еще раз тронешь пацана – прибью, – пообещал Воронов.

– Ой – ой, напугал!.. Я тебе это не забуду, – скрипнул зубами Утак.

– Да уж, запомни, – усмехнулся Воронов. – Я сказал. Сейчас просто пошутил, а по – настоящему нарвешься, то без обиды, договорились?

– Прирежу ночью, – прошипел Утак.

Воронов даже не ответил. Только поднял брови и всё. Коля среднего роста, с развитой мускулатурой – Шварцнегеру такое и не снилось. А оно и вправду… Отбойный молоток не игрушка. А если каждый день, да всю смену, да на полусогнутых и так несколько лет? Это не в спортзале мышцы «качать»… Спокойный, как мамонт, Коля никогда не выходил из себя и только на занятиях по теоретической механике потел и встревожено оглядывался по сторонам.

– Воронов! – вскрикивал преподаватель взволновано. —

Не отвлекайтесь!

– А я чо? Я ни чо…

– Итак, вектор давления крейцкопфа в нашем случае направлен… куда, Воронов?

– А я почем знаю, куда он давит, – гудел Коля.

– Сельпо… – шипел Утак, – в шахте сидел бы и не вы-лазил…

Воронов молча показывал кулак.

– М – да, садитесь.

– Толку – таки, от вас на флоте будет мало. Нет, в самом деле, си – бемоль, от фамажор не отличаете, сложение и вычитание векторов не понимаете, я уже не говорю о редиез. Кого набрали в школу, не понимаю…

– Тупой, как сибирский валенок, – шипит Утак.

Воронов чешет затылок и садится. Чего пристал с редиезом, назло он что ли?.. Видать это он по – английски так крейцкопф называет…

Фамилия преподавателя Менинзон. Отсюда следует, что все население города Биробиджан приходилось ему дальними родственниками. А если добавить, что имя отчество преподавателя Моисей Самуилович, то понятно о чем речь.

Как и большинство представителей этой национальности Менинзон был музыкально одаренным человеком. И если бы не преподавал, то, скорее всего, был бы дирижером какого – нибудь оркестра. Словом имело место легкое помешательство на почве музыки. Он пытался создать в школе духовой оркестр, но срок обучения один год и только радиооператоры – элита школы – парились два. А за год кого научишь?.. У курсантов голова забита математикой, термехом, навигацией, устройством судна, а тут ещё сибемоль с фа – диезом пристают, одуреть можно…

Каждый год он набирал новый состав оркестра, заставлял заниматься до полуночи, но зато всем участникам ставил по теоретической механике только «пять», справедливо полагая, что мотористу, например, термех нужен, как зайцу «стоп – сигнал». Об этом знали, а потому Коля, жутко стесняясь, пробурчал в потолок:

– Я в Доме культуры шахтеров на трубе играл, а вы мне про фа – диез говорите. В курсе я. – И до сих пор молчал! – вскинулся Менинзон. – Совесть у тебя есть? Сегодня же на репетицию!

– В наряде я, не получится.

– Никаких нарядов! Я поговорю с ротным.

Объяснимся. Школа являлась закрытым учебным заведением со всеми вытекающими – строевой подготовкой, зарядкой, несмотря на погоду на улице, специальной подготовкой. Вязать узлы, конечно, скучно, но зато гонки на ялах нравились всем. Чья шлюпка быстрее, чья рота лучше. Тут было где показать удаль и силушку! Свежий ветер в лицо, воротники форменок вытянулись по ветру, а весла выгибаются от напряжения, и ял летит, как пришпоренный. Какая разница первый ты или третий, главное – не последний. И ты моряк, и это ощущаешь каждой клеточкой организма.

В такие дни даже Утак оставлял свои пошлые шуточки и, сидя на руле (все – таки у моря вырос), покрикивал:

– Навались, славяне! И – раз, и – раз!..

И наваливались, ощущая скорость и вкус соленых брызг.

С середины октября начальство школы начало таинственно улыбаться, а начальник школы вместо четырех узких полосок на форменной тужурке, приладил одну широкую. Да и у всего руководящего состава полосок на рукавах прибавилось. Утак, хотя и вредный парень, но в наблюдательности ему не откажешь, и, пожалуй, он первым заметил перемены.

– Мужики, – нервно сказал он, – а вы заметили, что в школе чегось творится?

– Да что тут может твориться, Утачёк? – подал голос Валера Сорокин. – Лично я забил на всякие новшества. В июне выпускаемся, и я прошусь на ледоколы, на север. На ледоколах и кормежка получше, и «северные» идут. Лет пять отхожу на ледоколах, куплю дом, корову и забил я на флот, на море, на эти посудины. Вот так.

– Мысль интересная, – заметил Утак, – планы, кажется, реальные, но у меня подозрение, что они не сбудутся.

– Чего так? – спросил Воронов. – Валерка дело говорит. Не будешь же всю жизнь по воде бегать…

– Да перестаньте трепаться! – воскликнул Утак. – Ослепли вы, что ли? Буквари новые привезли, это – раз! У матросов радиолокаторы устанавливают – два! У нас новое оборудование монтируется – три! Дизеля завезли – четыре! Я вчера на ящиках прочитал: «Секстаны» – пять. А на кой простому матросу секстан, я вас спрашиваю? Мало вам? Я не знаю… Ходят и не видят. Ворон в свою дудку дует, Князь в картишки перекидывается с Цыганом. Сорока корову мечтает купить. Флотские называются… Тьфу!

– Утак, как всегда, умножает на десять, – веско сказал Витя Князев. – Ходи (это Цыгану). Двадцатый век, что вы хотите… Реактивные самолеты летают, телевизор изобрели, а мы всё котлы изучаем: бери больше, кидай дальше. Плановая замена оборудования на более совершенное. И нечго народу голову морочить. Не вижу никаких оснований для паники. По – любому, если, что – то и изменится, то не для нас. Недоумков, вроде Утака, выпустят, а наберут более умных. Такие дела…

– А что? – Рогов потянулся. – Я бы остался. Механик – это не моторист.

– Вот, – Князев зевнул, – Васю оставят, а Утака на «Бухару», уголек в топку кидать. Вася – голова,

а Утак – пень.

– Да пошли вы… – обиделся Утак. – Тоже мне умники… Будто не ты, Князь, вчера пару схлопотал по истории.

– Салага ты, Утачёк, – добродушно сказал Князев. – Я на грудь исторички загляделся. Такая баба, ух… Ты, Утачек, в этих делах ничего не понимаешь, а я уже пробовал кое – кого… Так что заглохни со своей «парой». Через месяц она мне одни «пятки» ставить будет.

Утак брезгливо высунул язык, показывая полное отвращение к «этому делу».

– Я же говорю – салага, – усмехнулся Князев.

Кубрик зашумел. Конечно, Утак, наплел с три короба, но очевидных перемен не заметить было невозможно. И сначала все воспринималось, как нормальное явление, но с высказыванием Утака, дело принимало иной оборот и глаза, как бы раскрылись. А что?.. Может, что – то и будет.

– Князь прав, – Валера Сорокин отошел от окна. – Ничего нового в школе не намечается. Все – таки 1958‑й год на дворе. Техника меняется. Спутник, вот, запустили… А что новые учебники завезли и оборудование, то, думаю, тем, кто будет после нас, просто увеличат срок обучения. Может на год. А нас… – Валера улыбнулся, – на следующий год в любом случае выпустят. На флот приходят новые суда, кадров нехватает, так что на флот, мужики, на флот…

– Логично, – заметил Князев. – В точку.

– Четвертая рота! – внезапно раздалось в кубрике. – Опять базар? Отбой не для вас? Всем в койку и активно сопеть носами.

– Приперся, ботало… – пробурчал Сорокин, ныряя под одеяло.

– Я, между прочим, все слышу, – сказал замполит (он был дежурным по школе), – и кое – кому это замечание боком вылезет. «Бухара», будьте уверены, обеспечена. Я позабочусь. Отбой!

Когда двери закрылись за дежурным, Князев заметил:

– Зря, Валера, помолчать не мог? Правда, еще направит на «Бухару» – так лучше на каторгу.

– Да пошел он… – тихо сказал Валера.

«Бухара» – последний пароход на твердом топливе, доживала свой век на рейсах между Владивостоком и Находкой. Об этом пароходе ходили разные слухи – один хлеще другого – и этого парохода курсанты боялись, как огня, попасть на него – означало поставить крест на своей карьере моряка. Потому что инспекторы кадров ласково спрашивали:

– А – а, вы с «Бухары»? И что вы такого натворили, юноша? А знаете, подходящего судна для вас нет. Зайдите через дня три.

Словом, ничего хорошего ждать не приходилось. Кубрик озадачено примолк и через полчаса уснул. В два часа ночи, Утак поднялся с койки, открыл тумбочку, достал комок ваты, скрутил в тонкий жгут, смочил одеколоном. Если бы не темнота в кубрике, то можно рассмотреть хищную улыбку Утака, но темно. Утак на цыпочках прошелся по кубрику, подошел к угловой койке.

– Князь, – тихо позвал он. В ответ мерное дыхание. Он откинул простынь, укрывавшую Князева, и заплел жгут между пальцев ноги спящего. Злорадно ухмыляясь, чиркнул спичкой, поджег жгут и бросился к своей койке. Он ожидал, что поднимется крик, что Князь, матерясь, забегает по комнате, то – то будет смешно. Но Князь только охнул, выбросил жгут на пол, притушил ботинком и тихо сказал:

– Ладно, Утак, ответный ход за мной.

И лег спать. Цирк не получился и до утра в тревожном сне метался курсант Сысоев по прозвищу «Утак».

Это сейчас замполитов (заместителей командиров воинских частей, кораблей и так далее) нет, а в те времена они пронизывали все слои общества, донося до масс решения партии и правительства (и просто донося куда надо). Соответственно имелся он и в школе. Хорошо, когда замполит – человек умный с ним и дышится легко, и с энтузиазмом работается. Плохо, а то и страшно, если замполит – дундук. Не он для народа, а народ для него. В таком случае лучше молчать, и упаси Господь в чем – то засомневаться. Нет, специальность ты получишь, а визы – нет. А без визы, какой ты моряк? И участь твоя незавидна: либо в портофлоте на буксирах болтаться, либо в каботаже, вдоль берега. И забудь навсегда о Сингапуре, Порт – Саиде, Сиднее. Потому что на тебе клеймо – «сомневается».

Так вот. Замполит в школе был из породы дундуков. Завистливый, мстительный. Он затаил обиду на всех и вымещал её на курсантах. Обидело его до глубины души, то обстоятельство, что всё руководство школы добавило на рукава своих тужурок по лычке, а у него как было три, так и осталось. Что – то в верхах не заладилось и замполита обошли в приказе.

Он насторожено оглядел класс, выискивая очередную жертву, и взгляд его остановился на Рогове.

– Курсант Рогов, что сказано у Маркса по поводу светотехнических средств на флоте?

Он уже взял ручку, чтобы против фамилии «Рогов» поставить заветную двойку, но Вася отбарабанил:

– Светить всегда,

Светить везде!

До дней последних донца.

Светить!

И никаких гвоздей!

Вот лозунг мой и… флота.

Карл Маркс, полное собрание сочинений, том второй, страницу не помню, – нагло закончил Вася.

– А? – ошалело спросил замполит.

– Ну, – подтвердил Вася.

– Садись, Рогов, – тревожно сказал замполит, —

«четыре».

– Что так? – обнаглел Вася. – Я же все правильно ответил…

– Не надо рифму путать, – сказал замполит. – Не флота, а флотца. Донца – флотца, чувствуешь? Я кое – что понимаю в политике и книги товарища Маркса читал, а как же?.. Второй том, говоришь?

– Так точно! – рявкнул Вася, вскакивая.

– Ладно, ладно, садись… Итак, переходим к теме: «Роль социалистического соревнования на флоте».

– А что, Маркс стихи писал? – тихо спросил Воронов – они сидели вместе.

– Я откуда знаю… – так же тихо прошептал Рогов, глядя в пол, и совсем тихо добавил. – Я ему из Маяковского врезал.

– Голова, – одобрительно шепнул Воронов.

– Рогов, Воронов – разговорчики! – прикрикнул замполит. – Вот кое – кто шепчется на занятиях, – горестно заметил он, – а за рубежом, понятно, если он туда попадет, не сможет объяснить простому зарубежному рабочему преимущества социалистического образа жизни перед капиталистическим.

– А он будет спрашивать этот рабочий? – хмыкнул Князев. – Или прямо с трапа начинать… Так он приехал на работу на машине, отработал и уехал. А я на автобусе полтора часа толкусь, пока к дому приедешь. Конечно, ему хреново живется. Что же тут непонятного…

– И кто это говорит о капиталистических рабочих, что у них собственные машины есть?..

– Да моряки и говорят.

Замполит задумался. У него на пиджаке имелось два ромба («Видать стырил, – шептались курсанты»), но вопрос поставил его в тупик.

– Не умничайте, Князев, – наконец сообразил замполит, – и я бы не рекомендовал повторять вражескую пропаганду.

– А почему у нас языки не изучают? – спросил Сорокин.

Замполит поерзал на стуле.

– Зачем тебе, Сорокин, иностранные языки? Твое дело в машине сидеть и не высовываться.

– А как же с простым зарубежным рабочим разговаривать, пролетарий который?..

– Так, – набычился замполит. – Занятия хотите сорвать? Я доложу ротному о вашем поведении.

– Уже и вопрос нельзя задать, – обижено сказал Сорокин.

– Одни разгильдяи, – зло сказал замполит. – Одно слово – маслопупы, абсолютные бездари.

– Языком молоть – не мешки таскать, – заметил кто – то из класса. – Сам – то хоть раз в машине бывал?..

– Кто сказал?! – взвился замполит.

– Ну, я и что? – поднялся Тарасенко.

Игорь Тарасенко, могучий парень, стоял и насмешливо улыбался. Он ничего не боялся. Его дядя работал в Управлении КГБ, так что Игорь за словами в карман не лез и говорил, что думал. Замполит смешался.

– Садитесь, Тарасенко.

– Сяду еще, – усмехнулся Игорь. – Но, чтобы вы знали, я сегодня же сообщу – вы знаете кому – как вы издеваетесь над курсантами. Вы – безграмотный человек. И что вы в школе делаете, вопрос интересный. Его будут решать даже не в пароходстве, я думаю.

Замполит то бледнел, то наливался краской, но тут прозвенел спасительный звонок. Тема социалистического соревнования на флоте осталась не раскрытой. Замполит быстро собрал бумаги и выскочил за дверь.

– Найдется управа и на твоего дядю, щенок, – прошептал он, задыхаясь.

Он весь клокотал праведным гневом. Как? Какой – то курсант смеет прилюдно тыкать его носом в стол?! Неслыханно! Уже в преподавательской он спросил даму, что вела историю:

– Людочка, вот вы – историк. Скажите, стихи Маркс писал?

– В юности кто их не пишет… Но относительно Маркса не скажу. По – моему, нет. А что?

– Да мне сегодня один курсант стихи прочитал. Там про солнце, гвозди, донце какое – то… Говорит Маркс, полное собрание сочинений, второй том…

– А-а, – быстро сообразила Людочка. – Курсант пошутил. Это – Маяковский.

– Сволочь! – сдерживая нарастающую ярость, сказал замполит.

– Кто, Маяковский? – удивилась Людочка.

Замполит досадливо махнул рукой, открыл журнал и против фамилии Рогов поставил жирную двойку.

– А этого делать нельзя, – сказала Людочка.

– Чего нельзя? Что вы лезете, куда не надо! Бросьте свои гражданские замашки. Это вам не здесь, а тут, понятно?

– А почему вы положительную оценку исправляете на отрицательную, да ещё тайком. Что это за новости педагогики? Так можно всей школе «неуд» поставить. Зайти сюда и переправить… тихонько. Я полагаю, что вас надо аттестовать, как преподавателя. Вы не знаете прописных истин.

– Кто вам дал право читать мне нотации! Вы историчка, вот и читайте свои истории! Мне, заместителю начальника школы по политической части, какой – то препод начинает лекции читать! Да я вас в бараний рог! Распоясались совсем!!

– А вы грубиян и беспардонное хамло. С чего вы взяли, что я испугалась вашей истерики? Мужлан… Я, кроме того, что историк, еще и женщина. А вам только с пьяными матросами общаться. И где такого быдла набрали, не пойму…

Замполит хотел замахнуться, но только налился кумачом и выскочил из комнаты.