Игра разума

             Эволюция жизни от простейших форм к самым

сложным – очень длительный и весьма сложный

процесс. Основные движущие силы этого процесса -

дарвиновский естественный отбор и мутации. В

процессе эволюции по причинам суровой необхо –

димости возникали те или иные важнейшие

«изобретения», обеспечивающие выживание видов

живых существ. Мы можем рассматривать разум

как одно из подобны "изобретений".

              … Вид, наделённый разумом, выходит из равновесия

с биосферой и вступает в фазу взрывной экспансии.

           Шкловский И. С. "Вселенная, жизнь, разум". (1987 г.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                Тень крыла Феникса

Как долго по дороге я иду!

А всё ещё я около себя.

Г. Седельников.

Кабина двигалась медленно, очень медленно, как для обычного межъярусного лифта высотки. Вернее, так только казалось. И всё из – за того, что Пауль старался не опоздать.

Издали эта гигантская спица из стекла и бетона походила на памятник древнему оружию своими чёткими стрельчатыми линиями врезаясь в самое небо и причёсывая облака. Подобных же этому новостроений заполонявших поверхность планеты словно весенний паводок было уже довольно много. Стоило лишь смиряться с подобным и надеяться, что в следующее посещение Земли мода успеет измениться к более уютным формам архитектуры.

В мягком давлении снизу, быстром шелесте встречного потока воздуха и частом мелькании этажей громадных, представляющимися такими хрупкими аппер – горизонты, чувствовалась стабильная, но возрастающая скорость. Ему явно повезло в этот раз – он был единственным пассажиром стеклянного многогранника, нёсшегося словно заказной слипер к пункту назначения – ни остановок тебе, ни случайных попутчиков, таких суетных и говорливых обитателей высоток. Да и столь дефицитное время теперь уже представлялось не ускользающим в небытие потоком, а лишь размеренной последовательностью событий.

 Возникшее совсем ещё недавно, буквально около десяти лет назад, новшества в градостроительстве, отдававшие предпочтения воплощённым в металл и бетон видам стрельчатых изогнуто – ломанных шпилей пиларов, возносящихся в надменной конкуренции всё выше за облачный покров, уже не столь впечатляли. Скорее наоборот, подобные выверты модернисткой архитектуры становились бытовой обыденностью, и на Земле, и в зависимых префектурах звёздных колоний. Особенно мощно и интенсивно строительная лихорадка заполонила малые терраскорректированным планетам Системы, типа Марса, Ганимеда и Япета : прекрасный обзор с километровых высот благодаря крайне небольшому притяжению. Чего только стоила даже привычная ко всем технологическим прихотям рода человеческого, Луна. Её новый многоступенчатый хайв – хайт возвышался чуть ли не на целую сотню километров над поверхностью надменно взирая на многочисленные купола своих предшественников, кратерных мегаполисов. Широкие островки вертикалок постепенно и уверенно вскорости начали заполнять и колониальные миры. Но всё уже попривыклось и исходило в простую обыденность. Однако же, многих ещё не редко восхищало и захватывало дух от ощущения разверзающейся рядом бездны, особенно в дальних мирах. Вот только жаль, подобные эмоции перестали его будоражить. Ведь они волнуют покуда являются новыми, свежими, не затёртыми будничностью каждодневных забот. Но проходит буквально пару лет и всё быстро превращается в привычную рутину становясь для многих простой архаикой. Люди слишком быстро свыкались с чудесами своего разума. Вот и для него же всё это так же становилось скукой.

 Подобные философские переливы перестали забавлять его несколько лет назад. Он уже смирился с тем, что начал ощущать себя одним из тех, кто являлся безликой составляющей всей той толпы под названием хомо сапиенс, во множестве населяющих пространство своей Системы и осторожно ступающей на широты Галактики. Именно так наползает зрелость, тихо и неотвратимо стабильно. И ты незаметно для самого себя перестаёшь стремиться ко всяким целям, принимая жизнь не как вызов, а как неоспоримую данность, в которой нет места стремлению перевернуть мир в доказательстве твоей эгоистической оригинальности. Ты не стараешься соглашаться с тем, что всётаки несёшься в скоростном вагоне к ещё далёкому окончанию, а полностью капитулируешь перед жизнью, продолжая то, чем так когда – то был страстно увлечён, но уже не видя в этом чего – то особенного. Со временем твоя молодость, а с ней индивидуальность, блёкнут покрываясь коростой, превращаясь в определённое подобие статистических диаграмм в большом брифинговом зале. Но вот только иногда, изредка, что – то протестующе поднималось внутри и ты стараешься всё начать сызнова, вспоминая прошедшее. Скорее даже не победы, а простые стремления, неудержимые и безумно страстные, к целям. Чего хотелось ранее, уже казалось по – юношески, наивным и глупым. А сейчас оставались только заботы и мало значимые жизненные задачи. Хотя сегодняшний променад говорил совершенно о ином, в особенности то, что весь обозримый горизонт его жизни теперь укрывало сплошное марево неопределённости.

 Движение лифта стало привычно стабильным, успокаивая, втягивая пассажира в лениво – пассивное времяпрепровождение. Неужели необходимость получить в подтверждение собственной правоты всего несколько слов было столь необходимо для него, заставляя в волнении торопиться и считать минуты? Ответ не хотел возникать сам собой, да и не мог появится задавливаемый единственным  чувством – страхом. Да, стоило признать, что он боялся, боялся многого. И именно с того самого момента, как потерял прошлое. Даже сейчас неосознанно торопясь, стараясь  не опоздать ко времени назначенного рандеву. Он явно спешил, а потому вышел на эту встречу заранее, прекрасно понимая, что успеет. Но вот чувства говорили о ином, и гнали с непогрешимой силой.

 Транспортный комплекс с асфальтово – пластиковыми платформами перронов и округлыми тубусами пакгаузов – складов ещё успевал заносчиво выставить себя на показ, поблёскивая плавными обводами в свете исходящего дня. Властвуя здесь ещё в полную силу солнце оставляло тепло своего лика, предоставляя всякому, кто задержался на этом аппер – горизонте  наблюдать каждодневный суицидальный ритуал светила. Там, внизу, среди короткорослых горизонталок и кубически выверенных пирамид сверхполисов, подобного не узришь. Госпожа ночь своей серой тенью накрывала забитую "мхом" нижних поселений, поверхность. Подняв голову Пауль попытался разглядеть сквозь стеклопласт кабины начало следующего аппера. Но ничего более банального, чем простые светящиеся рамы образующие зев шахты, пока не появлялось. Монотонно сменяя друг друга они с одинаковой скоростью ниспадали сверху и уносились вниз. Наверное так же, как и его жизнь, сейчас неслась из неизвестного будущего в подобное же, совершенно невосполнимое прошлое.

 Эберг остановил взгляд на мелькающем и постепенно тающем технологическом пейзаже Транспортного горизонта : струны монорельсовых путей всё более истончались расходясь в хаотическом разнообразии, словно переплетённая в своей правильности паутина. И в этой ничего незначащей мишуре он пытался найти отображение своего нынешнего состояния, зацепится чувствами за расплывающуюся прозрачность реальности проводя глупейшие, даже для самого себя, аналогии какого – то подобия.

 Сейчас его скорее удовлетворяло то положение, в котором он находился. Гнетущее чувство одиночества неотвратимо сменилось пассивностью и ленью. И стоило ли говорить о смиренности, когда ты не в силах не то, чтобы корректировать настоящее, стремясь к абстрактным мечтаниям будущности. Но даже не способен восстановить прошлое своей жизни. Ну может только чуть – чуть, не более полугода. Вот потому он искал этой встречи, и в надежде страшился опять промахнуться, вновь услышав оценочную болтовню очередного доки от психоанализа.

 Полутьма лифтовой шахты китовой пастью обрушилась на кабину. Полосы сигнальных огней периметра запрыгали однообразной чехардой вниз. Незаметно и как – то вкрадчиво внутреннее освещение заполнило прозрачный аквариум с единственным пассажиром и в обзорной стене Эберг заметил собственное отражение. Время от времени оно истончалось и таяло в ещё ярких от солнечного света межъярусных просветах. Размытые контуры буквально ещё недавно безбрежного аппера начали приобретать чёткие границы и соотносясь с быстротой движения лифта съёживаться на манер шагреневой кожи уносясь вниз. Отражение же теперь становилось более контрастней и ненадолго стабильным. Пока лифт двигался вверх Пауль оценивающе присмотрелся к зеркальному близнецу. Уж не так часто он это делал…

 Руки для удобства убраны в карманы плаща, небрежно расстёгнутого, и из под которого, выглядывает поношенный свитер поисковика. Средний рост; сутулость фигуры стала более выраженной. Волосы из коротких, за последние время, стали более объёмными, а потому приобретали неуправляемость и склочность. Высвободив руку Пауль пятернёй попытался придать хоть какую – то видимость нормальной причёски, всё более всматриваясь в своё отражение. К собственному удивлению отметил, что лицо уже начинало терять моложавую худощавость и упругость, проявилась, пока мало заметная округлость щёк. Лицо действительно подкачало, в особенности, за последние два – три месяца : открытый широкий лоб оголился залысинами и избороздился явно заметными линиями отчётливых морщин. Портретность не радовала, а более вызывала жалость и сожаление. Да и не мешало бы побриться, мелькнула мысль после привычного поглаживания подбородка.

 Человеку, основное время которого предоставляется самому себе, весьма сложно оставаться в объективной позиции. Ему стоит больших трудов придерживаться стороны внешнего наблюдателя за собственными реакциями вот так, наедине с самим сабой. Да в принципе это практически невозможно, так стоит ли оно того? Наверняка…

 Вздёрнув бровями Пауль обратил вдруг на одну особенность, о которой не вспоминалось всё то послерейдовое время, которое он провёл на Земле – он перестал улыбаться. Губы жёстко стягивались в подковообразную линию придавая всему лицу измождённость. Как странно, но такое привычное и по – детски наивное чувство, вызывающее положительную реакцию как улыбка, он незаметно для себя совершенно потерял. В отрезвление его вернул циферблат часов высвечивающий непонятную ересь на стекле – просто, как и он сам в стекле лифта отобразилось отражение таймера . Оказывалось, что у него в запасе оставалось ещё четверть часа.

 После возвращения Эберг всё более погружался в неискушённую жизнь обычного человека, даже не стараясь разбавлять праздность и скуку повседневности надуманной целенаправленностью. Подобный грех всё чаще охватывал его, медленно, неотвратимо, безжалостно. Послерейдовый реабилитационной период, самый продолжительный в его профессиональном списке, уже давно был окончен и постепенно перерос в долгосрочный отпуск. Весьма долгосрочный, качнул в сожалении понуренной головой Пауль, стоило бы уже и задуматься и как – то определиться с дальнейшим вектором движения в своей жизни. За подобным действием, – или вернее, бездействием – маячило не просто квалификационное отстранение, а полная отставка. И чем тогда стоило заниматься в планетарно – наземных секторах множества внеземельных колоний или какой – нибудь провинциальной планетки профессиональному поисковику? Ведь он совершенно не мыслил себя без ощущения упругости пилотного комба и жесткого ложемента своего бота. Лишь только одно – недвусмысленно хлопать о себя руками! Ну, или оставалось, как самое лучшее из зол – работать рядовым диспетчером на орбитальной платформе провинциального колониального мирка.

 Его на неопределённый срок отстранили от всех вылетов и заданий. В подобном случае пришлось только пожать плечами и подчиниться. Тем более, что причины, и явно обоснованные, были. Всё опиралось и на его собственные выводы самоанализа произошедшего до и после рейда на Каннак. Эберг помнил каждую мелочь, часто восстанавливал все временные периоды и действия связанные с заданием. Но никак не мог восстановить только одного, того из чего складывалась когда – то его обычная жизнь.

 Каждый человек с лёгкостью может говорить о своём прошлом, с твёрдой убеждённостью зная о его неизменной неотвратимости, незыблемости, а потому словно о некой данности, которую невозможно, априори, отвергнуть. Ну разве что, забыть, так, за ненадобностью, как пустяк или пройдя через шоковый травматический порог. Но для Пауля "знать" никак не означало ощущать то прошлое, что заполняет жизнь человека той памятью ощущений, от тактильных до эмпирических, эмоционально насыщенными тонами. Всё было будто рисованным, не естественным, чуждым и каким – то, неживым: родители, знакомые, друзья, сослуживцы, прошедшие вылеты. Всё это складывалось в завершённые, замкнутые на самих себе, чёткие кусочки мозаики. И подчиняясь какому – то немыслимому закону отмечали, будто верстовые столбы, вехи его судьбы : рождение, учёба, увлечения и влюблённости, стремления и приход в Службу, первые вылеты и аварии. Таким образом память разделяла, словно текстовое сообщение, жизнь "до" злосчастного рейда на Каннак, где главную роль держала убедительная логика, и "после", основанное на сомнениях.

 И во всей этой психологической мишуре, наполненной тестами, отчётами и рапортами о очередном фиаско как его, Эберга, так и медикологов, старающихся строить свои очередные надоедливые выкладки, удерживалась в нём очень крепко только одна деталь этой несуразной картины. Вопрос заставил вздрогнуть всё его существо словно очнутся…

 Она…

 Кто она?

 Почему из всего своего размытого прошлого, её образ оставался навязчиво чётким и стабильным, наперекор всем ухищрениям медиков восстановить его память?

 Образ той, которая исчезла там, на Каннаке, не поддавался осмыслению и отвергался полностью для самого Пауля как фантомный, функционерами Службы принимавших его настойчивые отчёты после каждой очередной психо – тестовой проверки. Но отвергать её было попросту невозможно. Она существовала! Существовала как факт, как незыблемая, непогрешимая ничем, прочность реальности…

Солнце, ярким бликом ворвавшись в межэтажный просвет, резануло по глазам. Это заставило Эберга опомнится и прийти в себя в очередной раз избавляясь от фатумной навязчивости воспоминаний о незнакомке оставленной в глубинах космоса. Вновь обернувшись он отметил время и изначально понёсшийся счёт с минусовых чисел последнего, необходимого ему, горизонта – платформы. "Наконец – то", – мысль взволнованно затрепетала внутри, и сделав несколько шагов Пауль выжидательно подошёл к двери лифта.

 Ухоженные дорожки парка были посыпаны мелким гравием, так что от неприятного поскрипывания под ногами Пауль время от времени сжимал сильнее зубы. Эта особенность дизайнеров придавать некий "особый колорит местности" выводила его из себя. Вся та надуманная изобретательность терраформистов в компоновках климатических зон и экологических ареалов доходила до глупости и вычурной безвкусицы. Вот и здесь они умудрялись соединить что – то вроде Африканских саванн с евро – азиатской полосой природы. При этом им вздумалось засыпать аллеи песком чуть ли не по щиколотки. Идти приходилось с усилием. На кого рассчитывались подобные изыски?..

 Слабый порыв прохладного ветра принёс с собой громкий шелест опадающей листвы, сырость, и не ясно откуда берущийся запах хвои и можжевельника. Пришлось из – за озноба посильней запахнуться плащом – внизу было ещё довольно тепло, а тут, видимо, климатологи постарались придать местности осенние оттенки соответствующие парковому комплексу.

 Аллей в нём всего оказалось три и выйти на главную не составило особого труда: одна была центральной, две остальные окружными, описывающими аппер по периметру. Прямая словно взлётка и довольно широкая, как на его взгляд, проходная дорожка упиралась здесь прямо в никуда, словно трамплин подкидывающий взгляд любого прохожего в небесную безбрежность, где нет никакой тверди, одни облака и угрюмоватая синь высоты. Подобное могло завораживать и отталкивать одновременно, ведь не каждому дано с восторгом или спокойствием глядеть с километровых высот вниз.

 Второпях Эберг окидывал взглядом аллею: широкие ажурные скамьи размещались по обеим сторонам дорожки, изредка попадались случайные посетители неторопливо бредущие в одиночестве, и эта назойливая опавшая листва, которая чем дальше, тем больше покрывала своим шумным ковром гравий. Пауль старался не ошибиться подсчитывая скамейки по левой стороне. Справа пожилая чета бережно усаживалась на сидения укрываясь клетчато – коричневым пледом пытаясь обрести под ним тепло. Этот вид нежной заботы друг о друге умилил и чем – то немного растрогал Эберга. Он приостановил шаг, переставая торопиться, немного задержался взглядом на незамечающих его стариках, любуясь происходящим. Далее ожидала неизвестность – заветная предпоследняя к краю дорожки скамья по правой стороне была до сих пор без посетителя зияя совершеннейшей пустотой. Намётанная листва образовав небольшую подушку около неё вздрагивала и перекатывалась хрустящими трубочками. Теперь можно было не спешить…

 Он не опоздал и это стало небольшим плюсом, чтоб в очередной раз с лицемерной бравадой похвалил себя за мимолётный успех. Нервно опустившись на сидение Эберг всем телом облокотился о рифлёный изгиб спинки. Пятипалые скрюченные сухие ладошки кленовых листьев рывками тянулись к нему подчиняясь резким порывам ветра. Время теперь не бежало, а стало тянуться в тягостном ожидании неизвестного собеседника. Развлечься здесь было нечем, разве что простым созерцанием окружающего декора, да наблюдением за посетителями, их размеренности и неспешностью. Может быть стоило расставить акцент в правильности и чёткости вопросов, ответы на которые желалось узнать в первую очередь. Ведь с той массой броуновского движения мыслей, эмоций, а главное, неизвестностей, которые требовалось прояснить, необходимо было как – то совладать. Но самостоятельно выход он так и не находил. Пауль уже в последние недели просто – таки перебарывал себя приходя в Службу для психореплицирования и ведя надоевшие беседы с высокомерными спиро – корректорами. Он прекрасно понимал, что отбрось он и эту соломинку связывающую его с осознаваемой стабильностью, далее всё могло бы обернутся полным крахом. И уж точно не обошлось бы без вмешательства нейрохирургов. Подобная история таким образом может закончится для Эберга где – нибудь в террариуме на отчуждённом острове Тихого океана, или в санитарной зоне – лаборатории заблокированной планетки – пансионата, где – то сродни, Возлюбленной. А что, тихо, спокойно, умеренный климат – а вокруг услужливый персонал, с десяток христианских монахов и, – тихие обитатели с помешанностью в психике. Прекрасное окружение!

 Обычный шорох разлетающейся листвы за спиной был более не столь естественным. Глухой хруст ломающейся под ногами ветви только подтвердил догадку, что кто – то приближался. Повернув к плечу голову Пауль не заметил никакого движения, даже тени. Неизвестный возник с противоположной стороны. Крупная, не по объёму фигуры, зеленоватая с оранжевыми вставками, куртка эколога мешковато сидела на подошедшем и никак не вязалась с серыми обвисающими штанами работников обслуживающих садовые комплексы пиларов. " Весьма импозантно!", – бросилась ехидная мысль отражаясь и на лице Пауля взметнувшимися в недоумении бровями.

– Отдыхаете?

 Голос у подошедшего оказался ровный, уверенный и мягко вкрадчивым. Губы трогала слабая улыбка. Лицо было вытянутым и гладко выбритым, и что примечательно, совершенно заурядным. Такого особо и не выделишь где – нибудь в толпе. От него веяло простотой и спокойствием.

– Стараюсь, – холодно ответил Эберг.

– Ждёте, значит, – продолжил настаивать незнакомец. – Вы позволите? – и уже не дожидаясь разрешения опустился рядом, подминая под собой хрустящую листву.

 Взгляд мужчины, как заметил Пауль, очень часто более обращался к пожилым людям под пледом, чем к нему. Хотя может оно и к лучшему, ему не очень импонировал этот тип, тем более как собеседник. Он ждал определённого оппонента…

– Неправда ли, умиротворительное зрелище?

– Что именно? – Пауль посмотрел неодобрительно на нарушителя своего настроения.

Тот только молча указал подбородком на недалёкую скамью с которой слышался приглушённое щебетание пожилой дамы.

– Они часто здесь бывают. Даже когда холодно, – как – то по особому мягко смыкая губы прервал короткую паузу незнакомец. – Он всегда молчит, а она его за это порицает. И при этом всё время что – то рассказывает. Наверное, о их совместной жизни, всё то, что он давно уже знает. И его это порядком утомляет. Представляете…

 Широкая улыбка наконец украсила лицо мужчины. Она была одновременно откровенной, лукавой и обезоруживающе наглой.

– Вы, по – видимому, работник парка?.. Или странствующий философ? – Пауль холодно смотрел на собеседника. – И как давно у вас появилось хобби наблюдать за прохожими? Может быть это издержки вашей профессии? – чуть успокоившись он отвёл взгляд в сторону.

– Может. Я просто люблю наблюдать за людьми. Обстановка способствует… И подобные сценки не так часто замечаются в нашей жизни. Люди пугаются отождествлений себя будь с кем, особенно если это отождествляется у них с убывающей тенденцией. Это для них есть некое табу; для меня же, определённого рода развлечение. Ведь попробуй сказать молодым, что этот образ их будущего, что подобное неотвратимо и однозначно ожидает и их. Как они начнут реагировать?.. Вот! Они сами не знают, кто они есть на самом деле, отторгаясь от правды, ищут что-то внешне привлекательное, – и очень часто, быстро перестают заниматься пустым, смирившись со временем, совершенно подустав от жизни. Как ни странно, уже с возрастом они приходят в конце концов к тому самому искомому – именно к самим себе, истинным и не всегда лицеприятным. Только вот кому из них это становится уже нужным?..

 Тяжело выдохнув незнакомец закончил свой небольшой монолог.

– Вам стоило бы приобрести новое амплуа, сменив рабочий комбинезон на форму профессионального работника, а обстановку парка на кабинет, скажем, где – нибудь на флайтауне, – высказался Пауль.

 Мужчина иронично хмыкнул.

– Думаю оно не стоит того. Мне просто нравится заниматься простыми вещами оставаясь в стороне от всех, так сказать, незамеченным. А профессиональная деятельность сути не меняет… Рафаэль Уотчер,  – представился подошедший.

– Пауль, – будто парируя в ответ, представился коротко Эберг.

– Прохожий, – слово звучало скорее как утверждение, с оттенком сарказма, чем с вопросительной ноткой.

– Как бы…А вы из местного персонала?

– Как бы, – повторил интонацию Пауля Уотчер, совсем не зло, а даже до смешного с  лёгкой иронией. – В какой – то степени… садовник. Именно так.

 Он поднялся повернувшись полностью к собеседнику:

– Не желаете составить компанию и немного пройтись – зябко как – то. Неуёмность наших операторов климата чётко следовать всем правилам сродни английской юриспруденции – железное исполнение установленных норм вплоть до абсурда.

 Спокойствие Пауля, появившееся совсем на чуть – чуть тут же исчезло. Сощурив глаза он внимательней начал всматриваться в нового знакомого.

– Хм, пытаетесь понять, кто всётаки перед вами? И стоит ли ожидание того, чтобы продолжать встречу?

– По – моему, подобные мысли вполне обоснованы для любого человека. Ведь ваш образ полностью диссонируем с профильной лексикой в вашей речеи.

– Ну чтож, я рад, что вы, наконец, начали догадываться кое о чём. Или всё же – нет, и я, наверное, ошибся? – Уотчер дёрнул плечами накидывая вперёд обвисающую куртку. – Поразительно, но это оказывается со мной вам назначена встреча. Не старайтесь быть удивлённым, ваша догадливость весьма "проницательна". Да и я ведь сказал, что люблю наблюдать оставаясь незамеченным. Что, совсем не похож на психокорректора? Жаль, – хмыкнул он. – А я так надеялся, что фрейдовские клише уже изошли на нет. Кушетка и кабинет, к сожалению, всё ещё остаются в приоритете у душевно страдающих пациентов.

– Хорошо, – ответил Пауль. Он тронул озадаченно подбородок, а затем решительно встал. – Только одна единственная к вам просьба : постарайтесь избавить меня от всей этой медицинской болтовни с ответвлениями психоанализа в сторону моих комплексов основанных на детских травмах и страхах. Мне не доставляет особого удовольствия вспоминать что – то не весьма существенное, которое никак не проясняет произошедшего со мной. А скорее более, раздражает своей глупостью и наивностью. При этом ещё и клеймит как неполноценную личность. А от такого разговора веет  лицемерной жалостью. Меня ведь самого моя проблема не радует – я же абсолютно нормален… Хотя, впрочем, я сам старался встретиться с вами. Но это отнюдь не означает, что я стану считать себя по милости вашего брата психиатра, душевно нездоровым, или даже, больным.

– Ну чтож, тогда и я от вас потребую ответной услуги – быть со мной откровенным и доверительным. Потому как в мою задачу не входит навязать программу оздоровления пациенту, тем самым разрушая его и без того подорванное психологическое состояние. А плавно вывести его из кризиса и привести к гармонии.

– Тогда мне придётся только капитулировать перед вашим предложением, – Пауль подошёл к Уотчеру. – А теперь давайте прогуляемся, как вам того хотелось…

– И вы мне начнёте рассказывать, – психолог, мягко перебив Эберга, попытался взять главенство в разговоре. – Только без долгих отступлений, и ёмкими блоками. Вы ведь службист, и думаю, прекрасно осведомлены как подавать информацию.

– Вам уже обо мне что – то известно? – спросил Пауль.

Они резко остановились посмотрев друг на друга, один с недоверием, другой – словно о чём – то сожалея.

– Как вам сказать, – Уотчер, наконец, вытащил руки из карманов куртки. В одной из них была пачка сигарет. Закурив, он вновь повернулся по направлению движения, к окончанию аллеи. – Ведь вы каким – то образом отыскали меня. Почему же не предположить, что источник оповещения не может работать и в другую сторону?

– Странно, – Пауль зашагал следом, – мне казалось, что работники Поисковой Службы…

– Сохраняют конфиденциальность? И это касается всех отделов поголовно?

– Да. То есть…

– Неужели сейчас это для вас столь важно? На самом деле вы сейчас хотите знать скорее совершенно иное. – Психиатр медленно выпускал еле заметные струйки дыма.

– Вполне возможно…

– Откуда у меня настолько хорошая осведомлённость о вас, вашем послужном списке и медицинской карте, что я с поразительной лёгкостью отвечаю на любые ваши вопросы буквально выхватывая их из вашего рта? – лукавая широкая улыбка моментально украсила губы Уотчера. – Увы, разочарую вас – я не столь сведущ о личных делах работников космослужб, тем более, что доступ к ним уж очень ограничен. И отнюдь не владею телепатией, в основе которой есть специфичный принцип нарушения свободы. Просто считайте это некой метафизикой, фактором случайной неизбежности, которая всё же произошла. Или, что более вернее – произойдёт.

– Весьма таинственно… Вы, простите за прямоту, какой – то неординарный специалист. Общение с вами не приносит, лично мне, определённого комфорта, как с обычными корректорами, – озадаченно мотнул головой Пауль. – От подобного общения чувствуешь себя уж крайне неуютно, словно дышащей в спину угрожающей таинственности .

Собеседники медленно шли рядом легко разгребая хрустящий ковёр листвы, который становился всё гуще. Видимо где – то ближе к краю платформы аппера находился воздушный коллектор ассенизатора дендро – ботанического мусора.

Уотчер остановившись присел на корточки с лёгкостью трогая шелестящий ковёр опавшей листвы. Он нежно погрузил руки в желтовато – багряное месиво и пошевелив ими вытащил аккуратно зажатые в кулаке несколько мелких ломких чешуек. Поднеся их к лицу, Рафаэль, с наслаждением вдыхал запах, как – то по особенному улыбаясь, а затем, быстро спрятал свою находку в карман.

– Нравится мне осень. Весьма странное время, когда природа ещё живёт, но какой – то особой жизнью.

Эберг в недоумении мотнул головой. Для него, простого парня из рядовых работников Поисковой службы подобная банальщина и впечатлительность выглядели, откровенно говоря, не весьма кстати и уж тем более, не столь естественно. Зачем психиатр строил перед ним эту наигранную комедию, только ли ради того, чтоб он, этот угрюмый парень космических далей, стал более предрасположен к нему, доверяя больше, чем мог, видя в нём определённую личность без комплексов и расслабляясь, сам становился подобным Уотчеру? Вряд ли…

Эберг сделал несколько шагов вперёд – и обернулся. Уотчер смотрел на него с укором.

– Жаль…Мне отчаянно жаль, что я оказался прав.

– Это в чём же?

– Вы, просто, хотите оставаться там, где вы есть. Вам и не нужна моя помощь, ведь вы просто лелеете свою проблему. Скажите, зачем я вам понадобился?

 Вопрос немного ошарашил Пауля.

– Мне хочется во всём разобраться как следует…

– Весьма слабая мотивация. Особенно для того, чтоб отыскивать человека с определёнными возможностями, способного убедить пациента в его изощрённой, изворотливой логике… И вернуть настоящее прошлое.

Ударение на третьем слове было весьма веским заставляя Пауля задуматься и приблизится к самому краю пропасти сомнений.

Они продолжали стоять, молча глядя друг на друга. И в этой тишине витала таинственная недосказанность.

– Для меня же, вообще, странно совершенно другое – как вы, в принципе, смогли отыскать меня. Хотя, впрочем, об этом потом. – Уотчер докурив сигарету тяжело выпустил длинную струю дыма. – Теперь я немного помолчу и послушаю вас. Не беспокойтесь, перебивать не стану.

– Не знаю даже, с чего собственно, начать. Может быть…– Пауль отвернулся от собеседника. – Около года назад я получил экспедиционное задание сделать поверхностный анализ одной далёкой планеты в секторе Крайних звёзд. Это практически на периферии нашей Галактики. Там автоматы обнаружили обеднённую систему с несколькими, – около трёх, – объектами, один из которых подпадал под код ЗП (землеподобный) со средним коэффициентом. Я, как всегда, не предполагал ничего особенного от этого рейда. А тут…

Пауля вновь охватило щекочущее чувство неудачи и гнетущей ответственности за проваленное задание. Он виновато опустил голову и начав неосознанно разгребать ногой листья, будто в поиске, то ли некой поддержки, то ли нужных для беседы слов, – и продолжил тягостную исповедь.

– Переброска и доставка на место была стабильной. Всё шло в обычном режиме. На месте штатно произошли запуски спутников налагающие гео – координатную сеть, информация начала поступать исправно. Знаете, – Пауль посмотрел в даль, туда где заканчивалась дорожка, словно боясь смотреть в этом оправдательном монологе на собеседника, – вообще – то работа в Поисковой службе не является одним из тех романтических занятий, о которых обычные обыватели составляют себе превратное суждение. Ведь мы идём вслед Даль – разведки. И даже более – поисковиков командируют в уже известные, но не исследованные системы для более подробного, пусть и поверхностного, обзора, чтоб сделав относительный анализ вынести вердикт планете, стоит ли она внимания и колонизации. Тут уж ни романтикой веет, а скрупулёзным вниманием и педантичностью, от которых недалеко до иронии.

– И в чём же заключается эта ирония? – Уотчер повернулся направляясь идти далее.

– В том, что мы, по сути, являясь рядовыми работниками Внеземелья в действительности выполняем роль авангарда Космофлота. И работать приходится весьма точно, ведь наши ошибки могут стоить очень дорого человечеству.

– Не слишком ли громко?

– Ну по крайней мере, от того Вердикта, который предоставляет поисковик зависит дальнейшая судьба инспектируемой планеты, и ход истории на ней будущих колонистов.

– Как по мне, – психиатр хмыкнул с сожалением, не пытаясь это скрывать, – то подобные речи напоминают старую историю о том, кто важнее всех на свете. Каждая служба в любой отрасли нашего общества, по своей исполнительной функции является важной. И мне кажется не стоит чему – то особо придавать значение.

– Может быть и так. Но поисковики, зачастую, практически в одиночку, выполняют работу десантных обойм и экспедиционных групп экспертов различной квалификации.

– Не стоит преувеличивать. Впрочем, вы немного отклонились от сути…

– Я только хотел, – Пауль пожал в сожалении плечами, – мне казалось, что стоит немного ознакомить вас со спецификой Службы. Ведь её принципы сыграли в моём случае отнюдь не в положительную сторону. Всё это, так сказать, для того чтоб подбросить ознакомительной информации, для дальнейшего повествования.

– Не стоит – мне достаточно хорошо знакомы многие нюансы работы поисковиков.

– Хорошо, тогда не буду слишком подробно распространяться о нашей конторе. Просто я видимо ошибочно предполагал, что человек связанный с психиатрией, отстранённый от космоса, будет составлять не весьма полную картину произошедшего.

 Собеседники поступенно приближались к краю аллеи. Садящееся солнце уже начинало проваливаться свозь рванный покров по – осеннему угрюмо – тяжёлых облаков. Но его свет всё ещё золотил окружающий пейзаж как самого аппера, так и множественные шпили высоток пиларов. Здесь, почти у самого края было уже довольно холодно. Эберг поёжился с непривычности и посмотрел на Рафаэля. Тот мерно вышагивал далее втягивая голову поглубже в поднятый воротник.

– Вы рассказывайте, рассказывайте…

Покусав губы и прищурив глаза, Эберг, с угрюмой гримасой на лице продолжил :

– Вообщем, всем кто работает с заданием на рейдах даются, в среднем, до ста девяносто двух часов обследования поверхности. Так сказать, ознакомительное тестирование. В моём случае, координального же, ничего не происходило. Было обработано и проанализировано более восьмидесяти процентов полученных данных. Ничего слишком сложного и кропотливого – обычная рутина. Оставалось прогнать через программу материалы о кое – каких районах с зачатками водных массивов и пройтись по некоторым магнитным аномалиям более детально. Вот так я случайно наткнулся на мегалитическое строение принятое кордом как остатки горного хребта…И дело ещё в том, что сам я не придавал особого значение всему этому. Вылетев на плато и обозрев всё собственными глазами, я понял, что классифицировать обнаруженное мне просто не под силу моих скудных знаний в археологической и палеоконтактной сфере. Разве что, с пониманием того, что мы, люди, можем столкнутся с чем – то  весьма загадочным и неоднозначно опасным и необъяснимым.

– Чем же, по мнению опытного поисковика, грозили резвившейся до галактических масштабов цивилизации хомо сапиенс, простые камни, пускай и расставленные в особом порядке?

– Вы, видимо, плохо улавливаете смысл того, о чём  я вам рассказываю. Ведь передо мной становилась весьма неприглядная дилемма: либо умолчать о находке сдав Рапорт неполным, либо обречь себя на ещё больший срок пребывания на поверхности заурядной планетки. А это утомительная робинзонада в полугодовой срок. Ребята у нас всегда стараются открещиваться от подобных заданий и "случайностей"…А тут сплошное одиночество более чем на три – четыре стандартных месяца. Для вас же всё это звучит лишь посторонним шумом и поверхностно оглядывая факт вы не стараетесь анализировать его. Да и нужно ли это делать?

– Для всего этого необходимы как информация, так и условия её возникновения. Хотя для меня услышанное не более, чем просто любопытная история из уст собеседника.

– Дельное замечание!

– Иронизируете?.. Да, дельное, но по сути, ничего не проясняющее. Вам не кажется, Пауль, что наш разговор превращается в занудное выяснения двух сослуживцев, где виновный, всеми силами хочет доказать свою несостоятельность из – за внешних условий произошедших обстоятельств, а старший по званию, покивав с сожалением, должен согласиться со всем сказанным.

– Но вы ведь сами просили. Я думал, что описав всю составляющую…

– Не стоит. Мне нужно от вас только то, что ввело вашу психику в конфликт.

– Там, на Каннаке, это…это внештатная ситуация, которая закончилась. Закончилась, можно сказать, ничем…Или скорее, самой страшной трагедией, которая может быть – гибелью человека. Лично же для меня, она всё ещё не закончилась. А вот для администрации Службы, она…– Пауль развёл руками.– Её, собственно, вообще, не существовало.

– Кого?! – вопрос прозвучал так, будто это была машинальная реакция Уотчера на набор неразборчивых фраз Эберга.

Они вдвоём уже стояли на прозрачной платформе обзорного карниза держась за холодеющий металл поручней. Эберг с непривычки немного отклонялся видя под собой сплошное небо и сияющие где – то слишком далеко внизу переливы огней гиперполиса.

– Так кого не было? – настойчиво спросил психолог. Гигантские аэро рекламы начали вспыхивать односложными фразами в угасающем закате растягиваясь на десятки метров и перекрывая друг друга. По лицам людей побежали цветные переливы.

– Знаете, когда я шёл сюда, то надеялся…Мне хотелось вам, – сейчас слова с трудом подбирались в нужные фразы и Пауль оставлял их недосказанными, пытаясь найти нечто подходящее, чтоб выразить саму суть. – Объяснить, сказать то, что было для меня…

– Действительным. И остаётся до сих пор. Хотя вас всеми усилиями пытаются переубедить, что ничего подобного – не было? – скорее даже, произошло по иному?

– Почти в точку.

– Поймите, Пауль, я не собираюсь выяснять все обстоятельства перипетий произошедшего с вами. Да и способы, типа гипноза и обычного анализа психокомплексов, вызвавших виртуальность непонятной, возможно даже, надуманной, амнезии, не слишком жажду использовать. Мне просто нужно, чтобы вы чётко знали… – Уотчер выжидательно замолчал. – Вспомнили и поняли то, что происходит вокруг вас.

Повернув влево и обойдя собеседника Уотчер кинул остававшемуся стоять Эбергу :

– Надеюсь осталось совсем немного. Давайте, валяйте дальше.

Подобная запанибратская небрежность немного приободрила Пауля и он направился догонять психиатра для подстраховки держась за релинги.

– Так просто? Хм, здесь только всё и начинается… Я вылетел на плато, где были зафиксированы мегалиты, провёл мониторинг и осмотр. Поняв, что в этих делах нужен специалист, я составил отчёт и отослал его при очередной динамичной связи через проходящую "линейку". Благо у меня оставалось на завершение задания около трёх с небольшим стандартных суток. И по своей наивности был убеждён, что на этом мой рейд и закончится – пускай разборами возникновений возможных инопланетных расс и их разумностью, занимаются те, кто этому обучен и имеет опыт. Но вот тут – то и не задолось… Непонятно каким образом в районе Каннака проходил модульный рейдер "Пасифик". Он – то и сбросил посадочную капсулу с эпиграфистом.

– Это, на сколько я осведомлён, кажется, специалист по древним языкам? – остановившись Уотчер озадаченно обернулся.

– Лишь небольшая поправка, Рафаэль – эксперт по расшифровке кодов и клинописи, – утвердительно отчеканил Пауль запомнившееся на всю жизнь определение. – Умники, которые роясь в пыли иных миров выискивают доказательства нашей с вами несостоятельности. Палеоархеологи! Они хотят одновременно, найти бога в человеческом обличии и при этом опустить человечество до уровня глупой обезьяны произошедшей от старших братьев по разуму.

– Вы не слишком лесного мнения о научных работниках вашего департамента.

– К сожалению. Ведь они превратились в жрецов особого культа, переврав истину в сомнение, а науку в ремесло и религию, на которую заставляют всё человечество безапелляционно молится. И все их постулаты складываются только лишь из двух совпадений в туне провалов, промахов и несовпадений в многотысячных опытах.

– Боюсь, что огорчу вас, Пауль, говоря о возможностях современной науки за счёт которой и живёт то самое человечество. Да и существование вашей профессии подтверждает это – мы вышли за границы Системы и прекрасно стали осваиваться среди звёзд. Вам этого мала?

– Вполне достаточно. Но по – моему, в вашем вопросе скрыт большой обман, и имя ему – монополия на свободу, на саму возможность выбирать. Мы, люди, просто лишены в этом плане, подобной возможности. Есть только технология, то чем наша цивилизация, грубо вскрывая космос словно отвёрткой, познаёт мироздание, а более нам и не надо. Но кто нам это навязал, решив, что так будет лучше, кто взял право отмести одно и насадить другое? На мой взгляд, это простое шулерство с выдуманными правилами игры. Когда – то там, далеко в истории, кому – то понадобились иные результаты – и цивилизация перестала двигаться в нужном направлении, всё более опираясь на доморощенные импланты в виде костылей и протезов научных догм и технологии порождённой ими.

– А вы, значит, знаете это "нужное" направление?

– Пусть не нужное, но определённое. И, увы, к сожалению – нет! Я сын своего человечества, и мне не знакомо нечто иное, какое – то другое понимание и познавание мира.

– Но если бы вам выпала возможность, – Уотчер внимательно смотрел на собеседника, – испытать это нечто, можете ли вы быть уверенным в том, что не отвергните предложенное, не назовёте это противоречащим логике и здравому смыслу культивируемым отвергаемой, вами же, науки?

Эберг сжал в сомнении губы.

– Вот, – психиатр закивал головой. – Так что, давайте, допевайте до конца свою одиночную арию.

Собеседники шли уже по прозрачному козырьку ёжась от холода вырывающегося из – за парапета. Сильный поток воздуха пытаясь забраться на аппер сталкивался с "местной" более спокойной атмосферой и уносясь далее краем взъерошивая на прощание волосы людей. Куда они направлялись, Пауль не имел никакого понятия, но молча подчинялся происходящему, смиренно принимая свою пассивную роль того, кто пришёл за помощью. Конечно же, он мог в любое мгновение развернутся и уйти, оставив этого эксцентричного доктора со своими странностями и предположениями наедине с его обязанностями и хобби наблюдателя. Но что он, Пауль Эберг, от этого получал? Только лишь облегчение и – неразрешённые проблемы с витиеватой и надуманной амнезией, обусловленной выпадением огромного временного сегмента в его памяти. Чтож, если он нашёл его, Рафаэля Уотчера, и прибег к его помощи, то игра, наверьняка, стоила свечи…

– Идёмте, идёмте, и не беспокойтесь, просто я делаю небольшой обход территории. Здесь, конечно же, не так уютно, как в парке. Но так время не тратится в пустую. Сейчас мы идём к габаритному маяку. Их тут всего десяток, один из них начал барахлить. Можно сказать, зажил своей особой жизнью. Вот и необходимо исправить.

– Странно, вы всётаки кто, техник или доктор?

 Уотчер хохотнул:

– Забавно, правда? Но пускай для вас это так и останется неизвестностью. Интрига будет более соблазнительной, до нетерпения. Только смотрите, не завидуйте.

Осторожно осматриваясь по сторонам Пауль с опаской направился за доктором. Тот быстро свернув в мало заметную нишу справа начал опускаться по вертикальному трапу. Далее был узкий подвесной настил совершенно скрытый от глаз любого наблюдателя на этом горизонте, имеющий чисто специфические функции и предназначенный, по видимому, только для персонала технического обслуживания. Идти по нему оказалось не столь и легко, в особенности из – за естественного сильнейшего потока воздуха на такой высоте. Как впрочем, не то чтобы говорить, но и дышать было весьма затруднительно, выбравшись из – под защиты силовой установки купола аппера. Да и узок он был словно лесная тропинка, двоим вряд ли здесь можно было с лёгкостью разминуться. Пройдя в вынужденном молчании с полсотни шагов и начиная ощущать головокружение как первый признак акрофобии, Эберг чуть приотстал от своего ведущего. Попытался отдышаться и понять, что с ним вдруг начало происходить : поисковик, пилот, с весьма достойным опытом, ни с того, ни с сего, начал страдать боязнью высоты? И отнюдь не сознательно, а совершенно инстинктивно. А Уотчер, знай себе смело и уверенно идёт вперёд, ни на что не обращая внимания.

– Погодите, Рафаэль…

Но доктор уже поднимался по подобному трапу, но только в этот раз ведущему куда – то на верх. Паулю теперь пришлось поднапрячься и догонять весьма оригинального в своём поведении психиатра.

Подниматься оказалось гораздо дольше, и была тому виной одышка или непонятно откуда взявшаяся фобия боязни высоты проявляющаяся головокружением и частым дыханием, Эберг не знал, да и знать не хотел. В его голове вертелась пока только одна мысль, проклинающая всё, что привело его сюда и затащило на подобную высоту. Платформа маяка возвышалась над парковым комплексом так, что верхушки деревьев оставались внизу на добрых десяток метров.

– А вот и он, – одобрительно хлопнул по объёмной штанге оборудования Уотчер. Он будто бы и не замечал, что Пауль замешкался и приотстав забрался вслед за ним, но уже не столь рьяно.

Подойдя к вмонтированному в мощную колонну щитку маяка, доктор небрежно распахнул его и со скучным лицом уставился на открывшееся, пытаясь в тающих быстро сумерках разглядеть причину неисправности. Время от времени он посматривал на Пауля, со странным напряжением наблюдая как тот мается на совершенно миниатюрном островке платформы, всё более заглядывая вниз, через релинги ограждения, и только из уважения к собеседнику, стараясь не мешать его работе. Отсветы аэро реклам становились всё ярче и будто рождественские огоньки плясали на всём, что преграждало путь их безудержному свету. Вот именного его, наверное, и использовал Уотчер в виде подсветки для ремонта. Он щурился присматриваясь, что – то нажимал, немного откланялся потирая подбородок, а потом – вновь склонялся к щитку.

– Скажите, Пауль, – громко позвал доктор стараясь перекричать завывание ветра, – на сколько хорошо вы знакомы с физикой силовых полей?

– А зачем это вам? – обернулся Эберг с явным недоумением.

– Да впрочем ничего серьёзного, – Уотчер с своей лукавой ухмылкой захлопнул крышку щитка.

Вот после такой улыбки, наверное, стоит ждать какого – то подвоха, решил для себя Пауль.

– Теперь, ничего, – продолжил доктор и подошёл впритык к собеседнику. – Значит функции замкнутых векторных полей вас удовлетворяют как простого обывателя, ничуть не заботя о составляющем?

– Совершенно верно. Зачем знать то, что совершенно не стоит внимания, но прекрасно служит; и какая разница – как оно работает?

– Относительная позиция. Но вы правы, как один из невежественного большинства – всё хорошо, что доставляет комфорт и удовлетворение, остальное – просто лишнее.

– Знать ведь всё невозможно. А мой принцип весьма однозначный : пусть каждый занимается своим делом. И лучше, чтоб это было профессионально.

Темнота становилась всё более плотной, смазывая и без того уже поблёкшие тени в один сплошной тон. Ночь на этой высоте начала бесповоротно подбирать последние мгновения исторгаемого ею вечера. И вдруг внезапно окружающее окрасилось ярко оранжевым оттенком. Пауль и Рафаэль одновременно подняли головы, туда, где на высоте, на окончании штанги, словно на корабельном марсе парусника был укреплён световой габаритный маяк. Луч от него рассеиваясь в строках реклам время от времени гас и тут же загорался вновь.

– Ну вот, – положительно подытожил доктор одобрительно потерев руки, – всё стало именно так, как и должно быть. И мы с вами перейдём к самому главному.

– Интересно было бы понять всю последовательность вашей терапии. – Эберг всмотрелся в лицо доктора, которое сейчас напоминало, скорее клоунскую маску окрашенную яркими цветами световых отсветов, будто гримом, с недоброй улыбкой лукавого. – Каким собственно, образом вы здесь…

– Пауль, ещё до начала нашей с вами встречи, вы же знали, чего собственно хотите. И направляясь сюда вы, будто бы, всё прекрасно для себя уяснили, чего именно добиваетесь, не обращая теперь уже внимания на многие оговорки собственной разумности. При нашем знакомстве только вы, – именно вы! – выставили вдруг границы и условности, принципы которых меня даже не беспокоили. Я бы даже не обратил на это внимания. Но ведь вы так решили! И я сделал, совершенно законный, ответный ход попросив быть со мной откровенным и доверительным.

– К чему вы ведёте? Неужели собираетесь проводить курс излечения прямо здесь?

– Видимо я похож на сумасшедшего, если вы так считаете, – Уотчер неодобрительно поднял брови и вплотную подойдя к Паулю встал рядом. – Мне кажется, что вся наша встреча понадобилась вам лишь для одного – выговорить свою субъективную позицию невиновности очередному слушателю. И никакая репликация вам совершенно не нужна. Впрочем, как и простой дружеский совет. Так стоит ли продолжать? – словно себе самому проговорил доктор. – Ведь благими намерениями…

– Послушайте Рафаэль, мне очень хотелось бы не просто найти выход из этого неясного для меня самого лабиринта. Но и во многом разобраться, просто – разобраться, вспомнить утраченное. С вашей помощью, – Пауль попытался выправить ситуацию, надеясь, что хотя бы Уотчер в конце концов сможет помочь ему, сделав то, что не способны были выправить медикологи и психокорректоры Космофлота. – Именно, с вашей, потому как иных возможностей для меня уже нет.

Уотчер облокотился спиной о поручень ограждения и вновь закурил. Он в смиренно сожалении сжал губы и закивал.

– Тогда не сопротивляйтесь столь рьяно. Я ведь не собираюсь похитить ваш испуганный разум.

– Простите, но за последнее время после прилёта, пока был на Земле, меня постарались убедить в том, что моей жизни просто не существует.

Ответом стало долгое молчание.

Тишина и спокойствие умиротворяли заполняясь покрывалом наступающей ночи.

Тишина?..

Доктор повернулся смотря в даль оглядывая технологический пейзаж заполненный сверкающими шпилями апперов – полисов и проплывающими островами флайтаунов, наполненных, будто осами гнездо, множеством огней.

– С подключением маяка синхронно активируется защитное силовое поле по всему периметру горизонта. Не знали?.. – наконец заговорил Уотчер. – Я ведь не зря спрашивал о физике. Если желаете, можно немного развлечься, без всяких там приспособлений. Довольно дельная практика для взрослых, а дети её просто обожают. Идёмте!..

Уотчер раскрыл поручень ограждения приглашая проходить гостя первым.

Задумчиво напряжённое лицо Пауля с недоверием обратилось с немым вопросом к доктору.

– Ладно, не пугайтесь. Видя ваше сомнение и нарушая все приличия гостеприимства мне придётся пойти первым.

Доктор смело шагнул в пустоту продолжая идти по незримой тверди всё далее. Он остановился и развернувшись к Эбергу совершенно спокойно позвал :

– Идите спокойно, всё совершенно надёжно и безопасно.

– Вы… – Пауль пытался подобрать эпитет для Уотчера, но только его психика и мысли работали сейчас не на тот лад, совершенно не желая подчиняться хозяину. – Это полное сумасшествие и ребячество!

– Да, – спокойно согласился доктор. – И я делаю это для вас.

– А иного способа нет?! – Пауль ступал по воздуху, словно шёл по натянутому над бездонной пропастью тонкому канату.

– Знаете, кажется есть и множество. Но одни, либо весьма радикальные, о которых не стоит и упоминать, либо совершенно не действенны. А о них и говорить нет смысла. Вот вторыми, как раз, и занимались ваши медикологи. И где же вы теперь?..

– Не знаю, всё это сейчас мне уже кажется сумасбродством. Или очередными причудами моего мозга путающего иллюзорное с реальным. – Сделав несколько шагов и более уверенно подойдя к доктору Пауль посмотрел себе под ноги. – Меня долго старались убедить в том, что я помню не то, что является истинно. По видимому все те зёрна сомнений посеянные при реплицыровании, наконец, дали всходы.

– Ваше право. – Уотчер выпустил струйку дыма и направился далее, – Ведь вы же хотите получить рецепт? Не трусьте, здесь всё как на льду, падение неизбежно, но не далее удерживающего контура силовых линий поля. Правда вот синяков и ссадин не обещаю.

– И на том, спасибо. Только мне кажется, что мне стоит досказать свою историю до конца?

– Наверное, да. Так что, подчиняюсь вам, как падишах своей Шахерезаде.

От докторского сарказма Эберг невесело хмыкнул. Чего, собственно, он ещё мог ожидать, получения быстрого и моментального способа решения своих проблем? Или того, что его станут долго выслушивать потакая каждому вздоху?

"Уотчер, чёрт его бери, скорее всего, прав – всё это сплошная банальщина раздутая до трагедии, – обозлился на себя Пауль. – Зачем стоило затевать эту встречу? Только ли для того, чтоб убедить себя в том, что мир ополчился на тебя? И твоя память действительно играет с тобой в прятки страдая патологией последствия шокового состояния от проваленного задания? То ли для того, что с большой вероятностью возможного могло бы произойти, как желаемое тобой чудо, но, к сожалению…"

Глубоко выдохнув после первого ошеломления и всё ещё поражаясь видом высоты под ногами Пауль осторожно направился к доктору. Облачный покров, который ещё днём виделся на такой высоте сплошным покрывалом исчез обнажив сверкающий покров мерцающих гирлянд таун – полисов и транспортных потоков состоящих из планирующих слиперов.

– В принципе, рассказывать почти уже и нечего. Прибывшим специалистом оказалась женщина. Мы когда – то были неплохо знакомы,– Пауль замолчал вновь вспоминая прошедшее, слишком давнее прошедшее, сожалея о давно канувшем в лето. – Даже очень…

– И? – доктор всё ещё курил сигарету и оценивающе смотрел на исправленный маяк. –    Вновь воспылали старые чувства? – Он покрутил головой осматривая такое глубокое и близкое звёздное небо. – Эберг, ваша недосказанность отнюдь не интригует.

– Не так чтобы уж сильно, ведь мы уже были совсем другими. Просто, старая история, которую стоило бы уже не вспоминать. И более всего это относилось, скорее, только ко мне…Вообщем, начали проводить стационарное обследование на плато. При этом был обнаружен ещё один объект, как оказалось – наш. Будто бы, наш…

– Почему, будто бы? – Уотчер опустил взгляд на Эберга.

– Очень странная история – в одном из горных районов, в совершенно другой стороне от плато с мегалитами, на расстоянии нескольких сот километров от фор – лагеря сработал чужой сит – маяк посадки. И как – то случайно сработал, совершенно ранее не активный. Как оказалось, кодировка была наша, земная, но незнакомый шифр. При этом рядом торчал высоченный гурий, метров пять. Их уже около столетие никто не возводит, явный анахронизм первых экспансий. Становилось просто неясно, каким образом посадочный стазис – модуль оказался в этом районе космоса… Я тут же начал формировать запрос. Нужен был материал по этому поводу. На место находки мы вылетели вдвоём, так требует Правило ведения исследования неизвестных объектов у поисковиков; не мной же писано. Но Эрика была против и считала, что справится сама. Тем более в таком пустяковом деле, как расконсервация какого – то там модуля. Я же настоял на своём…

– А дальше, всё очень просто, – быстро перебил Пауля психиатр. – Создалась до банальности простая ситуация, которая обернулась трагедией, закончившаяся для вас, Эберг, весьма плачевно – дисквалификацией, как работника Службы и списанием в долгосрочный отпуск. Так ведь?!

– Наложение векторных кривых, – как у нас говорят – имеют наименьшее расхождение, – соглашаясь подытожил с сожалением Пауль окончание выведенное Уотчером.

– Ну вот, видите, что всё весьма предсказуемо. А теперь скажите, Эберг, как вы отнесётесь к тому, если я соглашусь с выводами и заключениями медикологов вашей Службы? Всё, что вы мне выложили в виде сентиментальной истории не более, чем выдумка защищающегося сознания вашего мозга.

– Даже не знаю. Конечно же, мне хочется полностью разобраться в произошедшем и понять то, что происходит вокруг меня. Вернее, происходило там, на Каннаке.

– Стоит ли, если всё окружающее является только лишь воспалённой фантазией и выдумкой.

Потерев виски Эберг попытался сосредоточится. Глаза искали хоть какую – нибудь материальную зацепку, чтоб удержать в сознании то, что стало переходить в разряд надуманного им самим домысла, становясь бредовой выдумкой.

– Пауль, я обещал помочь вам вспомнить, на сколько можно подробно, происходящее вокруг вас, чтоб наступило осознание.

– Осознание? Какое, собственно, может быть осознание? – Эберг уставился на совершенно спокойного Уотчера. – Чего вы добиваетесь, от меня, доктор, сумасшествия, или признания в собственной несостоятельности?! Мы с вами целый вечер проводим в милой экскурсии по парку только лишь для того, чтоб я рассказал душещипательную историю, которую все считают вымыслом больного мозга травмированного поисковика. Да, как впрочем, и к моему сожалению, – и вы!

– Не торопитесь. – Уотчер театрально поднял указательный палец требуя тем самым особого внимания. – Я выполню обещанное. Вспомните только нечто простое, о чём мы говорили совсем недавно. Физику силовых полей…

Пауль попытался прийти в себя оставаясь на той же эмоционально взведённой волне гнева:

– Это что, очередная уловка психологов – переходить неожиданно на идиотские темы?!

– Отнюдь. Но ваше раздражение тоже неплохой фактор, играющее нужную партию. Оно всегда делает человека твёрже, реальнее.

И доктор вновь улыбнулся своей загадочной улыбкой, которая начала по – настоящему настораживать Эберга. В полутьме ночных огней и реклам выглядело всё это не очень привлекательно, а заманчиво тревожно. Скорее, стоило сейчас ждать чего – то неожиданного, насыщенного некой ехидной подоплёкой…

– Как многие считаю, – и действительно правы в этом, – что частицы силового поля способны отталкивать атомы любого материального объекта, не допуская проникновение через само векторное пространство. Только при условии, если оно замкнуто. При этом поле способно и удерживать предметы, вот как в нашем случае. Но ведь всё может быть по другому.

Доктор многозначительно протянул левую руку с догорающей сигаретой в сторону Эберга, будто представляя главного героя дешёвой пьесы, а за тем – она просто выскользнула из его руки и не гаснущим огоньком понеслась вниз, быстро исчезнув.

– Ха, не смотря на мои ухищрения вы ещё прекрасно держитесь! Чтож, – Уотчер засунул руки в карманы своей необъятной куртки, – постараюсь быть более убедительным. Ну, скажем, так, – он вытащил что – то шелестящее. (Как оказалось, это были те самые, подобранные им ещё в парке, листья.) – "Для того ли он спрятал их, заранее всё предусмотрев?" – Часть из них вспорхнули сверкающими крупными бабочками уносясь медленным роем вниз, а остальные закружились еле заметными обрывками настоящей павшей листвы.

– Рафаэль, вам не надоело? Вы сейчас похожи на театрального паяца.

– А я так надеялся, что всё произойдёт более проще.

…То, что внезапно произошло далее, лишило бы разума и дара речи любого человека, способного воспринимать себя, как живое существо и определять происходящую вокруг реальность, совершенно непогрешимой действительностью. Тело резко скользнуло в пропасть перестав ощущать спасительную твердь. Пауль запутался в обвивших его словно лепестки цветка широких складках тонкого плаща. Он только мог чувствовал мощный поток холодного воздуха, собственное безудержное кувыркание и безумный страх падения наивно надеясь, что каким – то чудом может спастись, грохнувшись с невообразимой высоты на один из нижних аппер – уровней. Одно было наивно спасительным благом суицидника – он не мог видеть приближение поверхности, а значит и такой скорый момент смерти.

Время будто приостановилось став неким судьёй в наблюдении за падением несчастного, который только теперь ожидал одного, скорого окончания падения, а с ним и всей своей жизни.

Неясный шумовой фон начал приобретать чёткость и объёмность. Он не имел окраски, а был однообразно холоден и ровен: " Потеря стабильности. Возможность уменьшения контроля и возникновения инфляционных процессов. Идёт дефибрилляция сползания…".

Более этого Пауль уже не мог слышать и воспринимать. Его сознание просто не выдержав напряжения рухнуло в тёмную бездну безпамятства.

                Глава первая

"… подошли к первоначальным понятиям и аналитическим построениям основанных на полученных данных, результатах оперативной разведки и первичных выводов экспедиционных комиссий.

Многие полагают, что первичным предметом для детального исследования и аналитического разбора, первоначально возникающим перед поисковиком, является сам планетоид. К большому сожалению, но это только часть действительности. Подлежащий ознакомлению терраобъект  является одним из нескольких составляющих целостной структуры своей солярной системы, глобальный организм с уникальной внутренней биосферой, сверхобразование живущее, как ни парадоксально это звучит, в определённых условиях сформированными процессами функциональности родного светила : спектральный класс звезды, ультрафиолетовое излучение, радиационное излучение, удалённость объекта от центра солярности, его траектория, осевое вращение. Силлогизм в данном рассуждении таков, что любая планета, либо планетоид, которые достойны нашего внимания, являются продуктом астро образования и подчиняются тем же законам влияния и изменения во внешней среде, как и биологические организмы, обитающие в определённой местности. Эти процессы прекрасно подчёркиваются и отображаются уже на самой поверхности объекта. И откомандированный в экспедиционный рейд поисковик без особых сложностей может убедиться в озвученном выводе уже находясь на поверхности, как говорят, на дне атмосферы.

Что же необходимо учитывать в первую очередь при изучении поставленной задачи? Так называемый, колебательный люфт, предлагаемого к исследованию объекта, в Поясе Жизни? Отнюдь, ведь существует огромное количество космических естественных образований и тел совершенно не способных иметь или поддерживать в эквивалентном земной, жизни, – так называемые, vita mortis – но тем не менее, весьма необходимые развитию прогресса нашей цивилизации. Основным же направлением изучения должна стать информация о звезде планеты, её данные и окружающее пространство, строение системы, количество планет входящих в неё, пылевые облака и метеоритные потоки, а уж за тем, сам объект задания. И уже как вводное, результат – более точное определение планеты в Поясе.

Здесь полученные астрономические данные, точные и выверенные, должны будут переходить в логические построения. Но выводы на подобном фундаменте строить не стоит. Это ещё весьма зыбкая почва, фактически ничего не значащие цифры и факты. Ваша основная работа начнётся там, на поверхности, когда пройдёт первая половина рейда и будет собрана большая часть материалов и информационных доказательств. И начнётся подготовка в главному в вашей профессии поисковика – вынесению Вердикта, на сколько это возможно, точного, и по возможности, максимально верного, чтоб избежать ошибочности.

Итак, вам необходимо надёжно уяснить…"

Окружающий пейзаж начинал до одури надоедать своей однообразностью и депрессивно – серыми тонами. Прошло уже полных восемьдесят шесть часов после высадки на этот затерянный людьми и забытый самим богом, каменный островок в неописуемой дали космоса, а неясное раздражение начинала охватывать меня всё более. И виной тому была не обычная рабочая рутина, совсем нет. Ведь в чём – то она даже помогает в рейдах, заполняя то время, которое может растягиваться до бесконечности в поисках материала и сборе аналитических данных инспектируемой планеты, занятии, по правде говоря, не очень – то и впечатляющем. А некое чувство, которые, появляясь словно бы из ниоткуда принимается настойчиво преследовать тебя, когда ты остаётся наедине с самим собой. Получив очередное задание, как штатный поисковик работающий индивидуально и практически всегда в одиночку, ты именно с этого момента с непогрешимой однозначностью попадаешь в жестокую ловушку коварного одиночества. И в такой ситуации одинаково становятся беспомощными и ветераны, и новички. Подобной участи не смог избежать и я. Его беспощадная сила постепенно проникала в мою жизнь тихим спокойным приливом заполняя опустевшие уголки памяти. И рассудок пытаясь удержатся на самом краю здравомыслия назойливо начинал вытягивать поспешно спрятанные когда – то в чулан забывчивости воспоминания, казавшиеся давно истёртыми повседневностями. Мне оставалось лишь смиренно склонить голову перед его могуществом. Мало помалу я учился справляться с подобными накатами, перестав с особой  чуткостью обращать внимания на порождаемые им эмоции. И такой выход некоего бесчувствия начал, хотя и изредка выручать меня помогая удерживаться на плаву рациональности не опускаясь на дно депрессивных переживаний.

 Когда же это начало происходить?..

 Если быть более точным, то наверное, около года назад, после того как я вернулся после выполнения одно за другим несколько заданий : на Гере – 2, Орфее и Нереиде – 5. Тогда управлению Внеземных поселений вместе с отделом Разработки геологических ресурсов протолкнули в Высшем Совете какой – то Проект и инициировали мониторинг зарегистрированных, но совершенно не изученных, планет. Отдел Исследования и разведки как всегда остался в стороне, открестившись от навязываемых внеочередных рейдов, подкрепляя свои доводы Основными принципами работы Дальразведки, как исследовательский структуры. Но ни как службы занимающейся вторичным сбором и обработкой информации. А вот Поисковая служба оказалась востребованной и весьма активно. В том сплошном аврале, который обрушился на наши плечи, ребятам приходилось не просто работать в усиленном режиме, а буквально спать не снимая скафандров и гермокостюмов. С выполнением очередного задания я на проходящий транспорт скидывал отчёты и быстро состряпанный Вердикт. В ответ же получая направление ждать следующей "линейки" и отправляться далее по списку.

Стоит признать, что именно тогда и появилось во мне то ощущение некой отстранённости, в характере и поведении, которую можно назвать очень просто – безразличием. И не столько относительно знакомых и сослуживцев, их слов и реакций касающихся лично тебя, ведь это уже с годами затёрлось и не имело столь острой значимости, а  как – то буднично, притушив яркие цвета восприятия самой жизни. Но почему – то именно тут, на Каннаке, оно куда – то начало исчезать : медленно, тихо, едва незаметно, словно отползающая предрассветная тень вслед за линией терминатора восхода.

В несчётный раз я со скукой осматривал окружающий меня пейзаж прекрасно понимая, что до окончания Рейда остаётся ещё большая половина экспедиционного времени и подобные виды местных достопримечательностей меня ещё часто будут изводить до умопомрачения. Поверхность Каннака была девственно живописна, но до простоты, однообразна и малопривлекательна. Ничего необычного и режущего взгляд наблюдателя: естественная сфера с сланцеобразующими залежами находящаяся в изначальной стадии развития. До бурного взрыва жизни на этом выветренной космическими ветрами планетке стоило ждать ещё довольно долго, по меньшей мере, не одну сотню тысяч стандартных лет. А о урбанизации и прикладного использовании её не стоило и помышлять. Разве что, если воздвигнуть на поверхности никому не нужный форпост заменяющий пограничный бакен с ограниченным контингентом в два человека, или научную лабораторию, а возможно, и особый полигон для запретных исследований .

 Сделав шаг в сторону от открытого люка машины, я попытался вновь осмотреть зажатое меж невысоких горных возвышенностей Плато. Флаинг чуть поддался подо мной накренившись на левый борт и заскрипел компенсаторами опор. Мне совершенно не хотелось спускаться вниз, и лишь только для того, чтоб сделать несколько учётных видеозаписей для будущего Вердикта. Стоя на корпусе "Манты" представляющей, фактически, одно сплошное крыло с уродливо торчащим плавником хвостового руля, я пытался охватить всю панораму того самого места, где по данным запущенных сателлитов находилась обнаруженная странность – магнитная аномалия с окружающими её масконами. Информация об этом пришла уже под самое утро разбудив меня и не дав как следует выспаться и спокойно проснуться. Тем более, что за округлым окном модуля была тёмно – серая мгла предрассветности. Вставать так рано совершенно не хотелось. Ведь мозг примитивно воспринимает тьму как позыв к отдыху, а не активная деятельность. Пришлось с сожалениями и ворчанием подчиняться своему избранному призванию.

Прибыв спустя несколько часов на место я обнаружил, что аномалией оказалось горное плато с весьма странными образованиями из каменных глыб. На деле же всё выявилось куда как более любопытней : грубо обтёсанные монолиты были выставлены в определённом геометрическом порядке. И без всяких особых приглядываний в обнаруженных мегалитах, составлявших практически чёткий круг, угадывалось культово – религиозное строение. Для этого не нужен был никакой специалист из экспертных групп. Всё было весьма очевидным, по крайней мере, мне. От масштабности размеров каменного дольмена захватывало дух и терялась разумность логики при виде обозримого, такой высоты были все эти столбы, монолиты и горизонтально положенные на них плиты. Их величине могли бы вполне позавидовать  земные пирамиды и храмы. Однозначно, подобное не могло быть просто причудой природы, результатом простой эрозии и выветривания. И представшие передо мной гигантские строения не только не подтверждали подобной версии, а совсем наоборот, отвергали их полностью. Тем более, если брать во внимание возраст Каннака и его метеорологические возможности и геологическую история, которая, в сравнении с Земной была попросту, младенческой. В этих прямоугольных колоннах явно осознавалось приложение сил разума способного не только мыслить, но и творить невообразимое и невозможное, особенно в человеческом понимании созидания.

Обойдя по периметру дольмен и проведя основательный получасовой видеомониторинг с  картографией локальности и геометричности обнаруженного объекта мне показалось, что будет совсем не лишним для пущей достоверности и отчётности провести проекционную съёмку. Место для визинга я выбрал весьма удачно, за что с удовольствием похвалил себя за находчивость, когда опустил флаинг на небольшую площадку. Это оказалась одна из плоских вершин возвышавшаяся над Плато на метров, эдак, около четырёхсот. Именно отсюда открывался весьма сносный вид. При всём ещё, что дольмен был виден весь в своей красе, как на ладони, имея потрясающий ракурс. "Манта" приземлилась идеально плавно спланировав на отполированную словно стол, сланцевую поверхность. И убедившись в чёткой и окончательной фиксации машины на опорах я открыл верхний люк. Мне совсем не хотелось выходить как всегда, через твиндек, тереться около корпуса, цепляя спиной элероны и крылья флаинга, когда стану искать лучшие точки обзора и съёмки. Куда как более удобней было выбравшись на фюзеляж спокойно охватить всю перспективу.

Прошло около двадцати минут. Я приказал корду остановить мониторинговую запись. Высматривать что – то ещё в отдалении не было уже никакой надобности. Картинка обзор – системы наложенной на щиток гермошлема дрогнув после выключения камеры заработала в обычном режиме, выдавая телеметрические данные высот и расстояния подстраиваясь под расширение моих зрачков. Пришлось немного поморгать с непривычки глазами избавляясь от вида внезапно удалившегося горизонта и уменьшившихся менгиров. Только теперь я начинал серьёзно задумываться о том, что может последовать далее, озвучь я в своём Рапорте новость о находке. А делать это придётся, прекрасно понимая, что информация с автоматов кружащихся сейчас на орбите уже внесена в матричную память экспедиционного Координатора. И первая же проверка повлечёт не просто взыскания, но и визг административных тормозов в кулуарах многих космослужб.

Однако же, можно было натянув маску пренебрежения и сделав хорошую мину при плохой игре убеждать себя, что ничего подобного к цивилизации иных представителей гуманоидных рас, – а может быть и негуманойдных – эти образования совершенно не имеют. И находить сотни фактов и рациональных отговорок в доказательство. Но очевидное имело своё место и факт существования предоставляя свои физические аргументы. И мне, куда как, привычней было, даже к удивлению меня самого, оставаться скрупулёзным прагматиком, весьма претенциозным в своих замысловатых построениях и выводах, чем ошеломлённым профессионалом. Потому что, с годами ты перестаёшь быть романтиком, которому в изначалье работа кажется чуть ли не патриотическим подвигом для всего человечества в помощи освоения Дальнего Пространства. А в действительности оказывается простым сбором фактических данных, номинально открытых в спешке планет, оставленных в тыловых закоулках малоизученных фракталов космоса, которые человечество, к тому же бегло, всего лишь, осмотрели.

Слишком долго задержавшись в собственной Солнечной системе, мы, недавно только вырвавшись за её пределы и покорив первые звёзды неудержимо бросились семимильными шагами покорять просторы Галактики. При этом совершенно не желая, по странному пониманию, останавливаться и оглядываться вокруг. Было в подобном отношении определённая неразумность, сродни, высокомерной снисходительности индивидуалиста не признающего ни кого вокруг, кроме себя самого. Лично для меня, со временем, подобная позиция администрации Космофлота и Высшего Совета становилась унизительной. Ты постепенно начинаешь понимать, что являешься частью механизма способного в угоду себе решать судьбы не только таких мирков как Каннак или скажем Возлюбленная, но и, что вполне возможно, целых этносов с зачатками культуры и прогресса. Совершенно не глядя раздавить то, что через несколько эпох и столетий может превратится в полноценную цивилизацию со своим уникальным развитием, становясь при этом, чего не стоило отвергать, конкурентом Человечества в расширении ареала своего вида. И той дланью, которая способна было совершить подобный "милосердный акт спасения" являлась Поисковая Служба.

Местное солнце весьма быстро появлялось из – за вершин, образованных наплывами флексур горного хребта, словно вытолкнутое мощной рукой великана ядро. Казавшийся таким живописно – приятным ультра – розовый утренний свет, уже ближе к полудню, – а местные сутки составляли около семнадцати с небольшим часов, – превращал окружающее пространство из приятного фиалкового цвета в агрессивно аметистовый. Подобная цветовая насыщенность начинала давить на глаза и гнетуще действовать на всё моё состояние. Я прекрасно понимаю людей, которые прибывая в состоянии влюблённой эйфории предпочитают проводить свои интимные идилии в спальнях постельных оттенков. Но смогли бы они провести почти восемь часов кряду постоянно находясь в психически взведённом состоянии. Наверняка, что вряд ли! Убеждён, что неудержимое стремление ко всякого рода инстинктивным чудачествам у них, через пару суток проведённых здесь, на Каннаке, пропало бы очень быстро. Мне же предстояло тут оставаться ещё почти четверо с половиной суток или шесть местных дней и ночей. А пока я ещё обладал предостаточным лимитом времени, для того, чтоб потратить его с умом и на отдых, и на запланированный осмотр механического оборудования. Но, понимая всю серьёзность обнаруженной находки, этим предвкушениям не стоило доверять. Необходимо было начать сбор новых материалов, сведений и их проверки. И как говорится, попасть из огня да в полымя – не успел закончить с тектоническим сканированием и сравнительными анализом, как тут же, оставляя всё побоку, придётся заниматься проверкой минералов обнаруженного Плато и его геологической составляющей. Немудрено будет в этой круговерти что – то просто выпустить из внимания. Время тогда побежит быстрее, чего собственно и желалось.

От меня же, как от поисковика требовалось весьма не простая задача : на сколько возможно, образцово и точно, подать сведения о инспектируемой планете, скомпоновать полученные результаты и доказательно изложить их в Рапорте о целесообразности использования исследуемой планеты. Ну или как минимум, найти несколько веских причин необходимости очередного затерянного мирка для Человеческой Цивилизации. Потребительский цинизм бездушного технократизма!..

Только завершив в конце концов задуманное я обратил внимание, что фильтр – маска слишком сильно вдавливалась в лицо, притягиваясь сильнее при  каждом следующем вдохе. Ей богу, в скафандре с заплечным запасом кислорода и в герметичном шлеме  приятней работать, чем с плёночной биофильтрацией идущей в комплекте к лёгкому костюму. Воздух Каннака, который хотя и был близок к кислородной смеси, проходилось прогонять через очистительную дыхательную маску. Запах был весьма специфичен, сродни сладкому вкусу эфира и горечи неясно определяемых медикаментов. Развернувшись я направился к люку машины. Загерметизировав за собой вход я прошёл в узкую кабину и опустился в одно из кресел пилота. Снял шлем и с облегчением расстегнул удерживающие маску замки. Стоило провести кондиционирование флаинга, чтоб избавится от специфического запаха местной атмосферы. Вот к чему приводит потворство своим собственным праздности и лени : придётся весь обратный полёт провести задыхаясь в азотной смеси словно асматик. Я потёр немного вспотевшее лицо и потянулся к соседнему креслу, где за облезлой сферой гермака должна была лежать бутылка с остатками воды. Долгожданная жидкость освежила раздражённое горло. Но наступающая всё более и более одышка заставила вновь приложить маску.

Вслед за утолением жажды пришло ощущение лёгкого голода. Я приподнял глаза и посмотрел на таймер – после вылета с Фор – лагеря прошло более четырёх часов, а перед отлётом мне пришлось выпить пару чашек сублимированного кофе, так как натуральный воспрещался медицинской комиссией, и равное ему количество бутербродов с синтезированными ветчиной и сыром. О чём можно было ещё говорить – давно наступило уже время даже не завтрака, но обеда. Пора было отправляться домой.

Рядом с зелёным циферблатом приборная панель высвечивала обязательный у поисковиков таймер времени до окончания миссии : порядком более ста часов. А если быть точным, то 106.

– Координатор, проведи частичную дезодорацию и обнови атмосферу, – приказал я корду флаинга. Мне не хотелось как – то по особому его именовать, чем часто у нас развлекались новички, хватало простого и официального обращения. А имена нужны только тогда, когда есть кто – то не просто знакомый, а достаточно близкий тебе. И не особо важно, кто же это на самом деле, человек, животное или обычный кибер. Главное в том, что для тебя значимо то существо, которое с понятной только тебе привязанностью и теплотой откликается на твой голос. И при этом неплохо понимает тебя. – И выходи на курс возвращения на базу.

– Есть! – коротко отозвался компьютер металлическим голосом.

Я с усталостью растянулся в удобном кресле пытаясь всем телом вжаться в него. Да уж, пилотские ложементы на подобных машинах как эта, не отличались особым комфортом, предназначенные основной своей функцией обеспечить достойное условие для драйвера контролирующего флаинг и производящего полёт. "Манта" ведь была атмосферной машиной и предназначалась больше для облётов, чем для десантирования. О том свидетельствовала и форма фюзеляжа. Но, как ни парадоксально, флаинг невзлюбили работники отдела Исследования и разведки. А уж экспедиционным пилотам он и подавно не пришёлся по душе. К тому же, они начали и морально устаревать. Вот Космофлот и решил весь парк, ставших мало востребованными, аэролётов с претензией на космотехничность передать УВП (Управление Внеземных поселений) на базы и терминалы, ну и, конечно же, Поисковой службе. Выбирать в подобном случае не приходилось.

Поисковая служба, или просто, Контора, как её именовали сами работники, ревностно следовала своей весьма специфичной конъюнктуре : всегда оставаться отстранённой от явной заинтересованности социальных институтов в освоении Пространства, опираясь на объективность и непредвзятость. Но так происходило только лишь за редким исключением, ведь Совету, Космофлоту, да и вообще, человечеству необходимы были не принципы, пускай и прописанные и чётко выверенные, а эффективные результаты. Именно они заставляли администрацию Службы действовать односложно и радикально. Специальность поисковика после преобразований стала приобретать нездоровый оттенок, более переходя в специфику для индивидуалов – одиночек, что полностью противоречило правилам разведочных вылазок в Пространстве. Никогда в Дальразведке и в экспедиционных рейдах не было подобного курьёза – не просто разрешать запрещённое безопасностью, а возводить в ранг главного из правил. Многие начали покидать Службу, и в основном те, кто прослужил уже достаточный срок, видя в подобных действиях глупость и меркантильность в погоне выслужиться. Ветераны уходили оставляя огромную брешь в кадровой схеме. А новички нарабатывая опыт как правило пропадали без вести или гибли в совершенно банальных и стандартных ситуациях в экспедиционных рейдах. Те же кто возвращался с очередного третьего, четвёртого ли задания, отсиживались недолго и по собственной инициативе уходили в иные подразделения Флота. Кто – то, лишь за редким исключением, стремился в десантные отряды Разведки, остальные искали спокойной размеренности у транспортников и на бортах различных "линеек". А кому везло меньше, или наступала пора семейного гнездования, то годилась работа и терминального диспетчера. Отобранные жестокой действительностью профессии единицы, которые остались в Конторе, вначале венчали себя короной из собственного высокомерия, подёрнутого пылью необоснованного самомнения и мизерного опыта. Затем свыкаясь с рутиной и спецификой отводили в сожалении глаза. Ведь груз ответственности налагаемый Службой был чересчур непосилен для отдельно взятого человека. Все громогласные лозунги их ремесла сводились к одному лаконичному императиву звучащему уж слишком надуманно : "Максимум фактов, минимум – решения!". Поисковики же с сожалением  ухмылялись, с горечью сарказма переиначивая меж собой "громкий" призыв  : "Минимум результатов, максимум ответственности!". И это, как ни печально, соответствовало истине, действительность которой была угрожающей. Ведь особо не стоило и предполагать о тех сложностях и перипетиях профессии, которые возникали во время очередного задания, когда совершенно один человек, в особых, и отнюдь не привлекательных условиях чужой планеты пытается решить многоуровневую задачу со множеством главных и второстепенных данных. И при всей сложности ещё и нести полный груз ответственность за все свои предполагаемые промахи. А они были естественны и неизбежны. Уходили многие, с сожалением, обидой, и даже более – с разочарованием, основанным на смутных чувствах имя которым отчуждённость и равнодушие. Оставшиеся создавали стойкие пары, скорее спасаясь подобный образом и оставаясь подольше в работе, чтоб в перспективе пробиться по служебной лестнице космофлотской иерархии.

Звук включившихся двигателей стартовой тяги вывел меня из задумчивости. Машина приподняла нос дифферентом в пятнадцать градусов для более быстрого взлёта. Сзади тут же раздался металлический скрежет заставивший меня в волнении озадачено повернуть голову. Я ведь прекрасно понимал, что ничего не увижу. Скорее всего корд флаинга немного перестарался и помял не до конца убранные закрылки задев ими поверхность. Чёрт его дери, придётся ещё и этим заниматься!

"Манта" закачавшись из стороны в сторону и сделав короткий разбег ступоходами, оторвалась от поверхности и плавно начала набирать высоту. Нарастающий свист маршевых моторов становился стабильным и ровным уже не закладывая уши повышенными тонами. Буквально через несколько минут Компьютер – координатор устранил тангаж и вывел флаинг на прямой курс к лагерю. Я не стал брать пилотирование на себя, корд прекрасно запомнил маршрут и целенаправленно чётко вёл машину. Мне же сейчас совершенно ничего не хотелось делать, кроме одного назойливого и упрямого желания обиженного ребёнка – лечь спать и вернуть то время, которое у меня забрали на практически напрасную вылазку. Ведь в конечном итоге от этого посещения странного Плато я получал лишнюю, в своей основе, работу, дополнительный объём, совершенно для меня бесполезной, информацию в виде необъяснимых, и скорее всего разовых, фактов. А главное, что беря во внимание все подробности, я попросту мог задержаться на этом проклятом шарике как минимум месяца на два. Один, в полном одиночестве, на целой планете. Такая мысль была странной и смешной одновременно, ведь сейчас была точно такая ситуация. Но здесь весомость всему придавал фактор времени. Ведь когда ты приходишь в ранге гостя, ты остаёшься простым наблюдателем явно понимая, что весьма скоро, а может быть и в любой момент, ты покинешь гостеприимных хозяев. Пусть даже это дикая и не заселённая планета, но наивная мысль шепчет тебе, что это чей – то мир, и в нём может находится ещё кто – то кроме тебя. Оставаясь же на определённые сроки время придаёт тебе особую значимость, где ты себя начинаешь ощущать личностью отделённой от всего человечества на огромной пустой планете. И вот тогда одиночество по – настоящему ошеломляет тебя своим всесилием.