Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 8
Выхожу проводить Джо и Миа. Новая школа недалеко, мне хочется пойти вместе с ними, да только одному – семнадцать, а другой – пятнадцать, так что они скорей умрут, чем позволят матери их сопровождать. Бормочу «до свидания!», обхватив себя руками, ежусь на холодном ветру и, пока сын и дочь не скрылись из виду, смотрю им вслед.
Стараюсь глубоко вздохнуть, сглатываю комок в горле и бреду к дому. Вдруг на береговой тропе замечаю размытый туманом силуэт и замираю. Этот кто-то смотрит не на море, а на меня. В лучах холодного утреннего солнца чувствую не страх, нет – ярость и, перебежав дорогу, выхожу на пешеходную дорожку.
– Эй, – ору я вслед удаляющейся фигуре, – в чем дело?
Бесполезно кричать против ветра. Кто бы ни был тот человек, он уже скрылся за холмом. Запыхавшись, преодолеваю половину подъема. Но в тонкой футболке так холодно, что спускаюсь обратно. Проходя мимо двадцать восьмого дома, в окне второго этажа вижу Лин. Наблюдает за мной. Мимо Патрика – он как раз надевает куртку в прихожей – пулей влетаю в дом.
– С тобой все в порядке? – спрашивает муж.
Я киваю и подставляю щеку для поцелуя.
– Показалось, что увидела знакомого. Вот и все.
Взглянув на пустую дорожку, Патрик хмурит брови.
– Постараюсь прийти сегодня пораньше.
– Перестань, я прекрасно себя чувствую.
Однако, услышав стук захлопнувшейся двери, вздрагиваю и, чтобы успокоиться, делаю несколько глубоких прерывистых вдохов. Выглядываю в окно – на береговой тропе пусто. Проверив по дороге, закрыта ли цепочка на входной двери, иду на кухню. Меня окружает мертвая тишина. Включаю радио, прибавляю громкость и мою посуду, оставшуюся после завтрака. Беру тряпку и, протерев кухонное окно, распахиваю его настежь. В помещении становится светлее, на душе – немного легче.
Посуда убрана, стол вытерт. Смотрю на бесчисленные коробки. Клянусь, с прошлого вечера эти горы даже подросли. Вчера были Анды, сегодня – Гималаи. Проблема в том, что… Конечно, до прихода Патрика я могу все распаковать, а что делать потом, когда начнем перестилать полы и красить стены? Придется все складывать обратно.
Вдруг вершины картонной гряды освещает вынырнувшее из-за туч солнце. Я живу на берегу моря и не собираюсь в солнечный день прятаться от тех, кто, прогуливая собак, интересуется новыми обитателями дома-убийцы.
В мозгу звучит умоляющий шепот Патрика: «У тебя получится, измени его, сделай другим, сделай лучше».
«К черту», – бубню себе под нос и хватаю ключи. Разве не желание изменить жизнь занесло нас сюда? Пусть это не тропический берег моей мечты, но все-таки увлекательное приключение. Или станет таким, если я постараюсь.
Здесь есть магазинчик «Сделай сам». Он маленький, тесный, забит старыми деревянными шкафами и полками со всякой всячиной. Там пыльно, пахнет сыростью и опилками. Выбор красок и обоев небольшой, да и сто́ят они, вероятно, раза в два дороже, чем в крупном торговом центре, однако я ждать не могу. Не терпится вновь увидеть на лице мужа восторг, волнение и надежду.
И я могу этому помочь. Вот белила фирмы «Фэрроу энд Болл», обои с бабочками от «Осборн энд Литтл». Пожалуй, надо взять еще несколько рулонов и еще краски.
Пока несу товар к кассе, начинает ломить спину. Оглядываюсь по сторонам, не следит ли кто, но в магазине нет ни одного покупателя.
– Похоже, у вас будет немало работы, – кивая на мои пакеты и ожидая, пока пройдет оплата, говорит продавец.
– Так и задумано, – улыбаюсь в ответ.
Я уже выхожу, как вдруг слышу:
– Скажите, это вы поселились в доме-убийце?
Улыбка сползает с моего лица. Так вот кто мы теперь – новая семья из дома-убийцы? Пропускаю вопрос мимо ушей и, крепче ухватив пакеты, ускоряю шаг. Нет, этому не бывать.
На береговой тропе нахожу скамейку и, бросив на землю сумки с покупками, сажусь передохнуть.
– Я знал, что это ты.
Улыбаюсь. Это Джо. Он садится рядом. Форма новой школы мне не нравится – слишком много черного. На ее фоне мальчик кажется бледным, резче выделяются темные круги под глазами.
– Вас раньше отпустили?
– Нет, просто у меня перерыв между уроками.
– Или, как мать, отлыниваешь?
– От чего?
Вздыхаю.
– Обещала отцу весь день распаковывать коробки. Их так много, а солнце такое…
– Что ты махнула на них рукой.
– Я должна их разобрать, но…
– Мам, не объясняй, не нужно.
– Как прошел первый день?
Джо пожимает плечами, откидывается на скамейке и, закрыв глаза, подставляет лицо неяркому солнцу.
– Уроки, по-моему, нормально. Художественный класс очень достойный, и учительница мне понравилась. Обещала помочь мне сделать портфолио.
От его слов в душе вспыхивает радость. Я так волновалась – сможет ли Джо найти себя? Разовьет ли свое дарование? И слушать, что он воодушевлен, строит планы на будущее, просто замечательно.
– Ты по нему скучаешь? – спрашивает Джо.
– Ты про старый дом?
Он кивает.
Пока думаю, что ответить, всматриваюсь в морскую даль. Скучаю ли я? Не хватает Кэролайн. И походов в город за покупками. В том доме я прожила много лет, но был ли он мне дорог? Безликий, просто никакой, точно пустой холст. Новый дом, дом-убийца, полон разных возможностей. Однако, к сожалению, не только их.
– Меня радует, что здесь можно многое сделать, – отвечаю наконец. – И в доме, и в городе. Мечтаю о лете: к тому времени отремонтируем дом и сможем больше гулять. Но… Там я спала по ночам, а здесь будит гудящий за окнами ветер, шум моря, какие-то скрипы и шорохи. Я по-прежнему просыпаюсь от сердцебиения и представляю…
Умолкаю на полуслове. Джо понимающе кивает.
– Знаю. – Он нагибается вперед, темные волосы падают на лицо. – А это что? – спрашивает, глядя на сумки.
– Хочу, чтобы дом стал по-настоящему нашим. Хочу превратить его в уютное семейное гнездо.
Джо возвращается в школу, а я домой. Раздается звонок. Беру телефон и слышу звук, напоминающий свист ветра, какие-то щелчки. Жду. Телефон молчит. Наверное, ошиблись номером или неполадки со связью. Пугаться я не собираюсь. Все только и ждут, что мы смиримся с ярлыком, который на нас навесили, но я этого не допущу.
Выталкиваю из гостиной в холл гору ящиков и принимаюсь за дело. Нежной серо-голубой краской покрываю грязно-серую, в желтых подтеках, стену. Замазываю Яна Хупера, замазываю дом-убийцу. Вместо него здесь снова будет семейный очаг Патрика Уокера. Просто дом, где поселится счастье. Представляю улыбки на лицах детей, когда вернутся из школы.
Докрасив стену, около двери замечаю нацарапанные ручкой инициалы «Т» и «Б», а рядом черточки. Самодельная шкала с отметками, обозначающими рост Тома и Билли Эванс. Свою последнюю метку Билли так и не перерос, а Тома, укрывшегося от монстра под кроватью, никто никогда больше не видел. Застываю. Краска стекает на пол. Делаю глубокий вдох и медленный выдох.
– Проклятье! – шепчу, проводя валиком по стене вверх-вниз, вверх-вниз, замазываю надписи, и призрачное напоминание о двух маленьких мальчиках, живших здесь когда-то, исчезает под слоем краски.
– Проклятье, – повторяю.
Веселого настроения как не бывало, на глаза наворачиваются слезы, к горлу подступает комок. Перекрашиваю стену и, бросив валик в ванночку, рассматриваю, что получилось. На гладкой поверхности не осталось ни черточек, ни букв.
Первой из школы возвращается Миа. Встречаю ее в коридоре. Она сбрасывает туфли, швыряет на пол и куртку, и сумку, а я иду следом.
– Ну как?
Дочь пожимает плечами и направляется в кухню, прямиком к холодильнику.
– Нормально. Если приходишь в середине учебного года, чувствуешь себя как в цирке, на представлении уродов.
– А как тебя приняли?
– Мам, – смеется Миа, – это не прием.
– Ну а все-таки…
– Не окружили, гимнов не пели, но отнеслись, кажется, дружелюбно. А учителя как учителя. Есть несколько дураков, а так – ничего необычного.
– Вот и хорошо, – говорю, доставая из буфета печенье.
– А ты что делала? – спрашивает Миа, слизывая с бисквита шоколад.
– Пойдем покажу. – Веду ее в гостиную.
– Классно! Мам, смотри: здесь ты не докрасила.
Убираю измазанные шоколадом руки дочери от свежей краски.
– Где?
Миа показывает на стену против окна, рядом с дверью.
Чувствую трепет, словно стая бабочек с обоев поселилась у меня внутри. На чистой стене – темные отметки. Подхожу ближе – и отступаю: через слой краски все еще просвечивают инициалы.
– Хочешь, я закрашу? – предлагает Миа и тянется за валиком.
– Не надо. – Хватаю ее за руку, не даю коснуться стены. – Оставь.
Дочь наклоняется к буквам и вздрагивает.
– Господи! Это они?
Киваю.
У Миа зуб на зуб не попадает.
– Почему ты не хочешь закрасить? Это же кошмар.
Зачем ей знать, что я пыталась, но не смогла? Все другие пометки исчезли, а эти нет. Похоже, корявые «Б» и «Э» Билли нацарапал сам. Миа проводит по ним пальцем и шепчет:
– Бедный…
Хлопает дверь – мы обе взвиваемся. Слышен приветственный крик Патрика. Смотрю на часы: только половина пятого. Почему он не на работе? Выбегаю в холл: муж, оторвав взгляд от картонного «Эвереста», удивленно смотрит на меня. Приглаживаю волосы. Этим утром я даже душ не приняла, не говоря о макияже. И переодеться не успела. Так и стою в линялой футболке и растянутых джинсах.
А Патрик, наоборот, выглядит безукоризненно: как и утром, на рубашке – ни морщинки, ни следов пота, ни пятнышка. Бодр и свеж. Ощущаю аромат пряного лосьона после бритья и геля для душа. Хочу поцеловать мужа – он слегка отстраняется.
– Прости, – говорю, отряхивая футболку, – потеряла счет времени.
– Как успехи? – Патрик кивает на ящики.
– Сегодня не очень.
– Сколько разобрала?
Вздрагиваю.
– Нисколько.
– Что?
– Подожди, были причины. У меня сюрприз.
Хватаю удивленного Патрика за руку и мимо дочери – она собралась подняться к себе в комнату – веду в гостиную.
– Закрой глаза, – говорю, подводя его к свежевыкрашенным стенам.
Две уже готовы и даже частично оклеены обоями. Вполне можно представить: будет красиво, как в тех домах, о которых пишут глянцевые журналы.
Пока идет ремонт, хочу сделать еще кое-что. Нащупываю бумагу в кармане. Она все время со мной. Адрес того места, где выросла родная мать Джо. Сегодня вечером, сидя в нашей прекрасной новой гостиной, намереваюсь обсудить свой план с Патриком. Я заставлю его понять: мы не должны ничего откладывать, необходимо поехать туда и посмотреть правде в глаза.
– Теперь можно!
Патрик разглядывает стены, разбросанные по полу рулоны обоев и банки с краской, а я крепко сжимаю его руку.
– Сюрприз, – повторяю веселым голосом. – Правда, похоже на журнальные фотографии?
Молчание. Моя улыбка гаснет. Из одного пакета на пол выпал чек. Муж поднимает его.
– Ты что, на обои с краской потратила триста фунтов? И только для одной комнаты?
– Знаю, это много, но посмотри, какие прекрасные цвета. Точь-в-точь как в том журнале, что ты показывал.
– Да, и все-таки: три сотни фунтов?
– Ну да. Прости, я хотела тебя удивить.
Муж ерошит волосы и, разглядывая пакеты на полу, тяжело вздыхает.
– И ты меня прости. Получилось великолепно, но… Может, еще можно что-то вернуть?
– Ты же говорил, маминых денег без проблем хватит и на ремонт.
Патрик долгим взглядом смотрит мимо меня, на еще не перекрашенную стену и наконец отвечает:
– Банк запросил в качестве залога больше, чем я предполагал.
– И что это означает? Сколько у нас осталось?
Он опять медлит.
– Нисколько. Пришлось потратить все.
Закусываю губу, чувствую вкус крови. Он потратил все.
– Ничего страшного, – добавляет Патрик, – станем жить экономнее. Если хотим привести в порядок весь дом, нужно спланировать, что, как и когда делать. Вначале нужно бы отремонтировать электропроводку, полы и кухню. Это большая и очень важная часть работы. С отделкой можно подождать.
– Чем же мы будем платить, если из маминых денег ничего не осталось?
Я и не ожидала, что слова мои прозвучат так горько.
Патрик, сложив, убирает в карман чеки за мои покупки.
– Я не говорю, что ремонт нам совсем не по средствам. Для начала куплю белил, они освежат стены, а потом послужат грунтовкой. В любом случае спасибо, – добавляет он, дотрагиваясь до моей руки, – спасибо, что стараешься.
Мысленно чищу свою палитру: стираю неаполитанский желтый и красно-коричневую жженую сиену, восхитительный голубовато-зеленый виридиан и убираю ярко-красный сгусток крапп-марены. Думала, этот дом станет моим холстом. Размечталась! Смотрю на листок с адресом и, пока Патрик не спросил, что у меня в руках, свернув, прячу бумагу в карман.
Десятичасовой автобус – он останавливается около ярмарочной площади – жду только я. Патрик с утра забрал краску и обои, а в утешение пообещал принести что-нибудь на ужин. Еще раз перечитываю адрес. С тех пор как умерла мать Джо, прошло почти восемнадцать лет. Возможно, остался кто-то из ее родственников.
Когда появляется автобус, раздается голос Патрика:
– Сара?
Он припарковался на другой стороне улицы и, выбравшись из машины, идет ко мне.
– Увидел тебя, но подумал, что ошибся.
– А я думала, что ты на работе.
– Ты же знаешь, я возвращал в магазин краски и обои.
На самом деле он ушел из дому полтора часа назад.
– Сара, куда ты собралась?
Чувствую, как горят щеки. Ничего не могу придумать и просто протягиваю ему листок с адресом. Бледное лицо Патрика омрачается страхом.
– Зачем тебе это?
– Я подумала, если бы мы знали наверняка, что Джо ищут родственники его матери, то смогли бы подготовиться. Я не собиралась с ними разговаривать, хотела только…
Хотела посмотреть на них, понять, кто эти люди, узнать в их глазах взгляд моего мальчика. Когда он был ребенком, следовало бы подробнее расспросить Патрика об умершей матери. Помню, он спрашивал, уверена ли я, что возьму Джо, учитывая его происхождение и все такое. Однако Джо тогда уже стал моим ребенком, моим сыном. Я полюбила его, и мне в голову не пришло от него отказываться.
Жду, что муж начнет кричать, разорвет бумагу в клочки, потащит меня домой. Он же не делает ни того, ни другого. Кажется, вот-вот заплачет. Я вздрагиваю.
– Пожалуйста, не надо! – просит Патрик.
Листок дрожит в его руке.
– Извини, я подумала…
– Я так долго ждал, когда мы наконец сможем здесь поселиться. Я так мечтал, чтобы это свершилось, чтобы дом стал таким, каким я его вижу. Но одному мне не справиться. Особенно если ты по-прежнему будешь тащить сюда всякую мерзость. – Мой листок Патрик кладет в карман. – Сара, прошу тебя, не спеши. Ведь мы договорились подождать. Это было нашим общим решением. Я не хочу потерять сына. Особенно сейчас.
Муж на меня не смотрит. Его взгляд устремлен в сторону площади.
– Помнишь, здесь ты сказала мне, что беременна нашей дочкой?
