Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава четвертая
Пускай посветят мне в окно
Ночные поезда,
Волшебные и добрые
Ночные поезда.
Тень и Среда позавтракали в «Деревенской кухне», через дорогу от мотеля. На дворе было восемь часов утра, и мир был туманен и сыр.
– Ты по-прежнему готов уехать из Игл-Пойнта? – спросил Среда. – Если да, то сперва мне нужно сделать пару звонков. Сегодня пятница. Пятница – день бездельный. Женский день. А завтра суббота. Пора за работу.
– Я готов, – ответил Тень. – Ничто меня здесь не держит.
Среда навалил себе в тарелку целую гору мясной нарезки. Тень ограничился парой ломтиков дыни, рогаликом и сливочным сырком. Расположились они в отдельной кабинке.
– Так ты говоришь, ночью тебе приснился странный сон, – сказал Среда.
– Н-да, – согласился Тень, – действительно странный.
Утром, когда он вышел из номера, грязные следы Лоры, ведущие от его номера через холл ко входной двери, были отчетливо видны на полу.
– Да, кстати, – вскинулся Среда, – а откуда вообще такое имя: Тень?
Тень пожал плечами:
– Такое вот имя.
За окном подернутый дымкой мир превратился в карандашный эскиз с дюжиной оттенков серого и разбросанными кое-где расплывчатыми пятнами электрического красного и чистого белого цвета.
– А как ты потерял глаз?
Среда заправил в рот с полдюжины ломтей бекона, прожевал и тыльной стороной руки вытер с губ жир.
– Да не терял я его, – ответил он. – Я точно знаю, где он и что с ним.
– Ладно, что делаем дальше?
Вид у Среды сделался задумчивый. Он съел еще несколько ярко-розовых ломтиков ветчины, вынул из бороды кусочек мяса и бросил его обратно в тарелку.
– А делаем мы вот что. Завтра вечером у нас встреча с несколькими именитыми персонами – каждой в своей области. Ты, кстати, особо перед ними не тушуйся. Встреча назначена в одном из самых значимых мест во всей стране. Потом выпьем с ними и угостим их ужином. Я тут затеваю одно предприятие, и мне нужна их поддержка.
– А где находится это самое значимое место во всей стране?
– Увидишь, мальчик мой. Одно из самых значимых. Единого мнения на сей счет не существует. Своих коллег я об этой встрече уже известил. По дороге заскочим в Чикаго, надо подзапастись деньжатами. Нам предстоят серьезные представительские расходы, на которые моей нынешней наличности явно не хватит. Потом двинем в Мэдисон, – Среда расплатился за завтрак и они направились через дорогу, к стоянке у мотеля. Среда перебросил Тени ключи от машины.
Тень вырулил на трассу и выжал газ.
– Будешь по нему скучать? – спросил Среда. Он рылся в папке, битком набитой картами.
– По городу? Нет. Я ведь и не жил здесь никогда по-настоящему. В детстве вообще никогда подолгу не задерживался на одном месте, а когда приехал сюда, мне было уже за двадцать. Это Лорин город, не мой.
– Будем надеяться, что здесь она и останется, – сказал Среда.
– Это был сон, – сказал Тень. – Мы же договорились.
– Ну и правильно, – поддакнул Среда. – Здравый подход. Ты хоть трахнул ее, ночью-то?
Тень задержал дыхание. Потом выдохнул и сказал:
– Не твое собачье дело. Нет, не трахнул.
– А хотелось?
Тень на это вообще ничего не ответил. Он ехал на север, по направлению к Чикаго. Среда усмехнулся и занялся своими картами: он то развертывал их, то свертывал снова, время от времени большой серебряной шариковой ручкой делая пометки в желтом линованном блокноте.
Наконец занятие это ему надоело. Он отложил ручку, бросил папку с картами на заднее сиденье.
– Что приятно в тех штатах, куда мы направляемся, – сказал Среда, – ну, там, в Миннесоте, Висконсине и все такое, так это женщины. Самый тот тип, который мне нравился в молодые годы. Кожа белая, глаза голубые, волосы такие светлые, что почти совсем белые, винного цвета губы и округлые полные груди, с прожилками, как в добром сыре.
– В молодые годы, и только-то? – отозвался Тень. – А мне показалось, нынче ночью ты тоже времени зря не терял.
– Так точно, – Среда улыбнулся. – Хочешь узнать, в чем секрет моего успеха?
– Деньги платишь?
– Фу, пошлость какая! Нет, все дело в личном обаянии. Простом и неотразимом.
– Ну, обаяние дело нехитрое. Оно либо есть, либо нет, чужого, как говорится, не займешь.
– Ну, как раз чарам-то можно и выучиться, – заметил Среда.
Тень настроил радио на ретро-волну и стал слушать песни, которые были в ходу еще до того, как он появился на свет. Боб Дилан пел о том, что скоро будет ливень, и Тень подумал: интересно, этот ливень уже прошел или только еще собирается. Дорога впереди была пуста, и кристаллы льда сверкали в лучах утреннего солнца, как бриллианты.
Чикаго подкрадывался незаметно, как головная боль. Сперва они ехали по сельской местности, потом понемногу маленькие придорожные городки переросли в неряшливые приземистые пригороды, а те как-то сами собой превратились вдруг в огромный город.
Они остановились у крепко сбитого многоквартирного дома, выкрашенного в черный цвет. Дорожка к подъезду расчищена от снега. Они зашли в подъезд, и Среда нажал на самую верхнюю кнопку старенького, с желобками, интеркома. Никакой реакции. Он нажал снова. Потом, пробы ради, начал нажимать на все кнопки подряд, пытаясь вызвонить других жильцов – с тем же результатом.
– Да сломанный он, – сказала на ходу спускавшаяся по лестнице сухонькая старушка. – Не работает. Мы в обслугу звонили, говорим, когда чинить придешь, а ему что, он в Аризону съехал, легкие лечить.
Говорила она с довольно-таки сильным акцентом. Восточноевропейским, как показалось Тени.
Среда отвесил ей низкий поклон.
– Зоря, дорогая моя, ты не поверишь, но выглядишь ты – просто глаз не оторвать, свет ты мой ясный! Ни чуточки не постарела.
Старушка смерила его взглядом.
– Не желает он тебя видеть. И я тебя видеть не желаю. Ты горевестник.
– Это просто потому, что если новости того не стоят, я к вам не приезжаю.
Старушка фыркнула. На ней было старое красное пальто, застегнутое на все пуговицы, в руках – пустая авоська. Она подозрительно покосилась на Тень.
– А это еще что за дылда? – спросила она у Среды. – Опять бандита нанял?
– Милостивая госпожа, как можно! Этого джентльмена зовут Тень. Да, он работает на меня, но исключительно для вашего же блага. Тень, позволь тебе представить: очаровательная мисс Зоря Вечерняя.
– Очень приятно, – сказал Тень.
Старуха уставилась на него птичьим глазом.
– Тень, – повторила она. – Славное имя. Когда тени становятся долгими, наступает мой час. А ты – длинная тень. – Она смерила его взглядом с головы до ног и улыбнулась. – Можешь поцеловать мне руку, – и она протянула ему холодную ладошку.
Тень наклонился и поцеловал ее худые пальцы. На среднем – большой перстень с янтарем.
– Славный мальчик, – проговорила она. – Пойду, куплю овощей. Я, понимаешь, единственная в этом доме, кто приносит хоть какие-то деньги. Сестры не гадают. Это все оттого, что говорят они только правду, а правду люди слушать не хотят. Правда – штука скверная, от нее у людей душа не на месте, и в другой раз они уже не придут. А я-то вру, как воду лью, и говорю им то, что они хотят услышать. Так что на хлеб в этом доме зарабатываю я одна. Вы что, и на ужин собираетесь остаться?
– Если нам будет дозволено, – тут же встрял Среда.
– Тогда давайте деньги, еды будет больше, – сказала она. – Гонору мне хватает, но на мякине меня не проведешь. У сестер гонору побольше, чем у меня. А больше всех, конечно – у него. Так что давайте деньги, а им об этом не говорите.
Среда расстегнул бумажник, сунул в него руку и вынул двадцатку. Зоря Вечерняя тут же выхватила купюру у него из пальцев, но взгляда не отвела. Он достал еще одну двадцатку и тоже отдал ей.
– Вот и ладно, – сказал она. – Как баре есть будете. А теперь идите по лестнице на самый верх. Зоря Утренняя уже проснулась, но третья наша сестрица спит себе, так что шуму особо не подымайте.
Тень и Среда пошли вверх по темной лестнице. Площадка третьего этажа была сплошь завалена черными пластиковыми мешками с мусором, от которых шел запах гнилых овощей.
– Они что, цыгане? – спросил Тень.
– Зоря и ее семейство? Попал пальцем в небо. Нет, они не Rom. Они русские. Типа, славяне.
– Так ведь она же гадалка.
– Мало ли на свете гадалок! Я и сам балуюсь иногда, под настроение. – К последнему лестничному пролету Среда уже пыхтел как паровоз. – Что-то я начал терять форму.
На самой верхней площадке оказалась одна-единственная дверь, выкрашенная в красный цвет и с глазком посередине.
Среда постучался. Ответа не последовало. Он постучал еще раз, уже сильнее.
– Иду! Иду! Слышу я вас! Слышу! – защелкали замки, задвигались по полозьям засовы, лязгнула цепочка. Красная дверь со скрипом отворилась.
– Кто здесь? – мужской голос, старческий и прокуренный насквозь.
– Старый друг, Чернобог. С компаньоном.
Дверь открылась ровно настолько, насколько позволяла цепочка. В темноте Тень разглядел седую голову: человек внимательно их разглядывал.
– Что ты здесь забыл, Вотан?
– Во-первых, удовольствие видеть тебя и говорить с тобой. Ну, а еще есть у меня кое-какая информация. Как там говорится?.. Ах да, было наше, станет ваше.
Дверь распахнулась. За ней стоял плотно сбитый коротышка, одетый в несвежий купальный халат: волосы – перец с солью, морщинистое лицо. Светло-серые потертые штаны в полоску – и тапочки. В толстых мощных пальцах была зажата сигарета без фильтра, которую он курил, пряча огонек в кулак. Как зэк, подумал Тень. Или как профессиональный солдат. Хозяин квартиры протянул Среде левую руку.
– Ну тогда добро пожаловать, Вотан.
– Теперь меня зовут Среда, – ответил тот, рукопожатием на рукопожатие.
Короткая улыбка, сверкнули желтые прокуренные зубы.
– Да уж, – сказал хозяин квартиры. – Обхохочешься. А это кто?
– Мой партнер. Тень, познакомься, это мистер Чернобог.
– Ну, здорово! – сказал Чернобог и пожал Тени левую руку. Руки у него были шершавые и загрубелые, а кончики пальцев – настолько густого желтого цвета, будто он вымачивал их в растворе йода.
– Как поживаете, мистер Чернобог?
– Хреново поживаю. Нутро болит, спину ломит, а по утрам от кашля наружу выворачивает.
– Ну что вы стоите в дверях? – раздался женский голос. Тень заглянул через плечо Чернобога и увидел еще одну старушку, еще более субтильную и хрупкую, чем сестра, – вот только волосы у нее до сих пор были длинными и золотистыми. – Я Зоря Утренняя, – сказала она. – Нечего стоять в прихожей. Проходите, присаживайтесь. Я принесу вам кофе.
За дверью была квартира, в которой пахло вареной капустой, кошачьим туалетом и сигаретами без фильтра; их провели через крошечную прихожую мимо нескольких закрытых дверей в гостиную на том конце коридора и усадили на огромный древний диван, набитый конским волосом, потревожив по дороге престарелого серого кота, который вытянулся, встал и проследовал, нога за ногу, на дальний конец дивана, где и улегся, смерив каждого по очереди взглядом, – после чего закрыл глаза и вновь отошел ко сну. Чернобог уселся в кресло напротив.
Зоря Утренняя отыскала пустую пепельницу и поставила ее перед Чернобогом.
– Какой кофе вы предпочитаете? – спросила она у гостей. – У нас его пьют черным, как ночь, и сладким, как грех.
– Звучит превосходно, мэм, – сказал Тень и посмотрел в окно, на стоящие напротив здания.
Зоря Утренняя вышла. Чернобог посмотрел ей вслед.
– Вот это женщина, я понимаю, – сказал он. – Не то что ее сестры. Одна – просто гарпия, а другая только и знает, что спать целыми днями.
Ногу в тапочке он водрузил на длинный приземистый кофейный столик, в центре которого красовалась инкрустированная шахматная доска, сплошь в подпалинах от сигарет и отпечатках кофейных чашек.
– Ваша жена? – спросил Тень.
– Никому она не жена, – старик посидел с минуту молча, разглядывая мозолистые руки. – Да нет. Мы все тут родственники. И приехали сюда все вместе, в старые-стародавние времена.
Чернобог вынул из кармана халата пачку сигарет без фильтра. Среда тут же достал узкую золотую зажигалку и дал ему прикурить.
– Сперва мы приехали в Нью-Йорк, – начал Чернобог. – Наши соотечественники всегда едут только в Нью-Йорк. А потом перебрались сюда, в Чикаго. И дела пошли из рук вон. Даже там, на родине, люди про меня почти совсем забыли. А здесь я и вовсе – дурное воспоминание. Знаешь, чем я занялся, когда приехал в Чикаго?
– Нет, – честно ответил Тень.
– Нашел работу в мясной промышленности. На бойне. Когда бычок оказывается на пандусе, там его ждет забойщик. То есть я. А знаешь, почему нас называют забойщиками? Потому что в руках у меня кувалда, и ею я шарашу скотину по лбу. Бац! В этом деле главное – сильные руки. Понял? Потом тушу цепляют, поднимают и перерезают горло. Прежде чем отрезать голову, надо спустить кровь. Самые сильные люди на всех бойнях – это мы, забойщики. – Он откинул рукав халата и согнул в локте руку, так что под старческой кожей заиграл и впрямь довольно приличный бицепс. – Хотя, конечно, одной силой не обойдешься. Тут нужен поставленный удар. Иначе ты скотину разве что оглушишь, а то, чего доброго, она может еще и разбуяниться. А потом, в пятидесятые, нам выдали пневмопистолеты. Приставляешь его быку к башке и – бац! бац! Тут, казалось бы, кто угодно может скотину забить. Ан нет! – Он всадил воображаемый штырь в голову воображаемой корове. – Тут тоже нужна техника.
Он улыбнулся, вспомнив былое, и во рту у него блеснул стальной зуб.
– Опять досаждаешь людям своими россказнями про то, как убивал коров? – Зоря Утренняя внесла на красном деревянном подносе кофе в маленьких расписных эмалированных чашечках. Она раздала каждому по чашке и села рядом с Чернобогом.
– Зоря Вечерняя ушла в магазин, – сказала она. – Скоро вернется.
– Мы встретились внизу, – подхватил Среда. – Говорит, в гадалки подалась.
– Да-да, – кивнула Зоря Утренняя, – сумерки – самое время для лжи. А из меня какая лгунья, так что и в гадалки я не гожусь. А сестричка наша, Зоря Полуночная, та вообще врать не умеет.
Кофе оказался еще крепче и слаще, чем Тень ожидал.
Он извинился и вышел в туалет – крохотную, похожую на чулан комнатку, в которой висело несколько пожелтевших фотографий мужчин и женщин, застывших в неестественных викторианских позах. Казалось, едва успел наступить полдень, но дневной свет уже пошел на убыль. В гостиной беседа тем временем перешла на повышенные тона. Он вымыл руки в ледяной воде дурно пахнущим обмылком.
Когда Тень вернулся в гостиную, Чернобог стоял на ногах.
– От тебя одни неприятности! – кричал он. – И ничего, кроме неприятностей! И слушать тебя не желаю! И вообще, проваливай из моего дома!
Среда по-прежнему сидел на диване, потягивал кофе и гладил серого кота. Зоря Утренняя стояла на вытертом ковре, нервически перебирая пряди своих длинных светлых волос.
– Какие-то проблемы? – поинтересовался Тень.
– Главная проблема – это он! – закричал Чернобог. – Он главная проблема! Скажи ему, что ничто на свете не заставит меня ввязываться в его делишки! И вообще пусть убирается отсюда! Убирайтесь оба!
– Прошу тебя, – мягко сказала Зоря Утренняя. – Прошу тебя, потише, ты же разбудишь Зорю Полуночную.
– Ты не лучше его, тоже спишь и видишь, чтобы я ввязался во все это безумие! – продолжал кричать Чернобог. Вид у него был такой, будто он вот-вот разрыдается. Столбик пепла сорвался с его сигареты и упал на ветхий ковер.
Среда встал, подошел к Чернобогу и положил ему руку на плечо.
– Послушай меня, – миролюбиво сказал он. – Во-первых, никакое это не безумие. Другого выхода у нас нет. Во-вторых, там будут все. Ты же не хочешь остаться в одиночестве, а, что скажешь?
– Ты меня знаешь, – сказал Чернобог. – Ты знаешь, что творили эти руки. Тебе нужен не я, тебе нужен мой брат. А его нет.
Дверь открылась, и сонный женский голос спросил:
– Случилось что-нибудь?
– Нет-нет, сестренка, ничего не случилось, – засуетилась Зоря Утренняя. – Спи спокойно, – и тут же обернулась к Чернобогу. – Вот видишь? Видишь, что ты натворил? А ну-ка иди и сядь на место. Садись, я говорю!
На секунду показалось, что Чернобог сейчас ввяжется с ней чуть ли не в драку; но тут весь его пыл вдруг улетучился. Вид у него сделался больной и несчастный – и очень одинокий.
Все трое вернулись в неряшливую гостиную. По стенам, сантиметрах в тридцати от потолка, шло ровное никотиновое кольцо, похожее на венчик ржавчины в старой ванне.
– Ты или не ты, какая разница, – невозмутимо продолжил, обращаясь к Чернобогу, Среда. – Если это имеет отношение к твоему брату, значит, и к тебе это тоже имеет отношение. Уж в этом с вами, дуалистическими существами, никому из нас не равняться, правильно я говорю?
Чернобог ничего ему на это не ответил.
– Кстати, о Белобоге, о нем ничего не слышно?
Чернобог покачал головой и перевел взгляд на Тень:
– У тебя есть брат?
– Нет, – ответил Тень. – По крайней мере, мне об этом ничего не известно.
– А вот у меня есть. Говорят, как две капли воды. Понимаешь? Когда мы были молоды, волосы у него, ну, они белые, понимаешь, очень светлые, и глаза голубые, вот люди и говорили, что он – хороший брат. А у меня волосы темные, темнее даже, чем у тебя, и я, значит, нехороший, понимаешь? Я плохой брат. А теперь вот сколько времени прошло, волосы у меня поседели. У него, кстати, тоже – тоже наверняка поседели. И если сейчас поставить нас рядом – как понять, кто был светлый, кто темный?
– Вы с ним дружили? – спросил Тень.
– Дружили? – переспросил Чернобог. – Да нет. Это как ты себе представляешь? У нас и интересы были совершенно разные.
В конце коридора раздался какой-то шум. Вошла Зоря Утренняя.
– Ужин будет через час, – сказала она и вышла.
Чернобог вздохнул.
– Она уверена, что прекрасно готовит, – сказал он. – Где она выросла, там кухарки готовили. А теперь – нету кухарок. И ничего нету.
– Так не бывает, – вмешался Среда. – Всегда остается хоть что-то.
– Опять ты, – обернулся на него Чернобог. – Не желаю тебя слушать.
Он повернулся к Тени:
– Ты в шашки играешь? – спросил он.
– Да, – ответил Тень.
– Вот и славно. Значит, сыграешь со мной в шашки. – Он снял с каминной полки деревянную коробку с шашками и вытряхнул их на столик. – Я буду играть черными.
Среда дотронулся до руки Тени:
– Не стоит, знаешь, лучше не делай этого, – сказал он.
– А что такого-то? Я и сам не прочь, – сказал Тень. Среда пожал плечами и вынул из небольшой стопки пожелтевших журналов старый номер «Ридерз дайджест».
Коричневые пальцы Чернобога закончили расставлять шашки, и игра началась.
Потом Тень много раз будет ловить себя на том, что вспоминает эту игру. А по ночам она ему даже снилась. Плоские круглые кусочки дерева, которыми он играл, были грязно-желтого цвета, номинально – белого. Те, что у Чернобога – тусклого, выцветшего черного. Первый ход должен был сделать Тень. Ему снилось, что во время игры никто вообще ничего не говорил, и слышны были только громкие щелчки, когда шашки опускались на доску, или шорох дерева о дерево, когда их передвигали с одного поля на другое.
Первые пять-шесть ходов оба игрока передвигали передние шашки в центр доски, оставив задние ряды нетронутыми. Между ходами случались паузы, долгие, как в шахматах: оба сидели, смотрели на доску и думали.
Тень играл в шашки и в тюрьме: так проще было убить время. В шахматы ему тоже доводилось играть, но он был не из тех, кто любит все рассчитывать на несколько ходов вперед, просто по складу характера. Ему больше нравилось, когда получается в нужный момент найти единственно правильное решение. А в шашки можно выиграть и так – иногда.
Раздался щелчок: Чернобог поднял одну из черных фишек и перепрыгнул ею фишку белую. Старик снял с доски шашку Тени и положил ее на столик, рядом.
– Первая кровь. Ты проиграл, – сказал Чернобог. – Партия.
– Да нет, – не согласился Тень. – До конца еще далеко.
– Тогда, может, поставишь что-нибудь на кон? Мелочь какую-нибудь, просто для интереса.
– Нет, – Среда поднял голову, оторвавшись от колонки «Юмор в мундире». – Никаких ставок.
– Я не с тобой играю, слышишь, ты, дед. Я с ним играю. Так как же, мистер Тень, замажем игру?
– А о чем вы здесь спорили, когда я пришел? – спросил Тень.
Чернобог поднял кустистую бровь.
– Твой хозяин хочет, чтобы я к нему присоединился. И помогал в этой его дурацкой затее. А я скорее сдохну, чем соглашусь.
– Хотите ставку? Пожалуйста. Если я выиграю, вы работаете с нами.
Старик поджал губы.
– Ну, может, я и соглашусь, – сказал он. – Но только при одном условии. Если ты согласишься на мою ставку.
– Какую?
На лице у Чернобога не дрогнул ни один мускул.
– Если выиграю, вышибу тебе мозги. Кувалдой. Сперва ты встанешь на колени. Потом я ударю тебя, один раз. И больше ты не встанешь. – Тень поднял глаза на старика, пытаясь понять по лицу, что у того на уме. Старик не шутил. Совсем не шутил: в глазах у него явственно читалась внезапно вспыхнувшая жажда не то боли, не то смерти, не то возмездия.
Среда захлопнул журнал.
– Хватит пороть чушь! – сказал он. – Не стоило нам вообще сюда приезжать. Тень, идем отсюда!
Потревоженный серый кот встал, перебрался на стол и остановился рядом с игральной доской. Оценив расположение шашек, он спрыгнул на пол и, высоко задрав хвост, удалился.
– Нет, – сказал Тень. Смерти он не боялся. В конечном счете, жить ему было незачем. – Хорошая ставка. Я ее принимаю. Если вы игру выиграете, я дам вам возможность вышибить мне мозги одним ударом молота, – и передвинул следующую шашку на соседний квадратик, у самого края доски.
Больше никто не сказал ни слова, но Среда к отложенному «Ридерз дайджест» так и не притронулся. Он сидел и смотрел на игру, обоими глазами, настоящим и искусственным, и лицо его было абсолютно бесстрастным.
Чернобог взял у Тени еще одну шашку. Тень взял две шашки Чернобога. Из коридора донесся запах готовящейся пищи: непривычный. Не все составляющие этого запаха были Тени по вкусу, но его вдруг охватило отчаянное чувство голода.
Они передвигали шашки, по очереди, черные и белые. Суматоха размена, потом – расцветает вдруг дамка, в два раза выше обычной шашки: более не скованные необходимостью двигаться только вперед и вбок, по одной клетке за раз, дамки имеют право скользить по доске в любую сторону, и оттого становятся вдвойне опасней. Они дошли до последнего предела, и поэтому обретают право идти туда, куда им заблагорассудится. У Чернобога было три дамки, у Тени – две.
Чернобог прошелся по доске одной из своих дамок, сметя все оставшиеся в живых шашки Тени, покуда две другие его дамки заперли обе дамки противника.
Потом Чернобог провел четвертую дамку, вернулся на свою сторону доски, туда, где томились две запертые дамки Тени, и, без тени улыбки, взял обе. Партия.
– Ну вот, – сказал Чернобог. – Теперь осталось только вышибить тебе мозги. И на колени ты встанешь сам, добровольно. Мне это нравится.
Он вытянул старческую сморщенную руку и похлопал Тень по плечу.
– Но обед-то еще не готов, время у нас есть, – поднял глаза Тень. – Хотите еще одну партию? На тех же условиях?
Чернобог прикурил очередную сигарету, вынув спичку из кухонного коробка.
– Что значит, на тех же условиях? Ты что, хочешь, чтобы я убил тебя дважды?
– На настоящий момент у вас право на один удар, не больше и не меньше. Вы же сами говорили, что не все в этом деле зависит от силы, нужен навык. Ну и вот, если вы и на этот раз выиграете, у вас будет право на два удара.
Чернобог насупился.
– Один удар, и все, одного удара вполне достаточно. Это целое искусство, – левой рукой он похлопал себя по бицепсу правой, попутно сбросив в ладонь пепел с кончика сигареты.
– Это было много лет назад. Если навык ушел, вы меня всего лишь покалечите, не более. Сколько времени прошло с тех пор, как вы в последний раз взмахнули молотом на чикагской скотобойне? Тридцать лет? Сорок?
Чернобог промолчал. Плотно сомкнутые губы – как серый шрам через нижнюю часть лица. Он побарабанил пальцами по столешнице, явно пытаясь поймать какой-то свой ритм. Потом начал заново расставлять на доске шашки.
– Играем, – сказал он. – Ты опять за светлые. А я – темный.
Тень двинул вперед первую шашку. Чернобог двинул свою. И Тень вдруг понял, что Чернобог сейчас будет пытаться разыграть ту же самую партию, которую только что довел до победы, и что именно на этом его и можно поймать.
На сей раз Тень играл совершенно отчаянно. Он легко велся на самые простенькие комбинации, делал ходы не задумываясь, не давая себе ни секунды на размышление. И на сей раз на лице у него сияла улыбка, и с каждым ходом, который делал Чернобог, улыбка эта сияла все ярче и ярче.
Вскоре Чернобог уже не просто передвигал по полям шашки, он лупил ими о деревянную доску со всей дури, так, что остальные шашки подпрыгивали на своих черных квадратиках, а столик ходил ходуном.
– А вот тебе! – рявкнул Чернобог, сметя с доски очередную шашку Тени и с грохотом поставив на нужное поле свою собственную, черную. – Вот тебе. Что ты на это скажешь?
Тень ничего на это не сказал: он просто улыбнулся, перепрыгнул через шашку, которую только что поставил Чернобог, а потом еще через одну, и еще, и через четвертую тоже, расчистив от черных шашек весь центр доски. Потом взял из стопки битых шашек одну белую и положил на свою сверху, обозначив только что проведенную дамку.
После этого осталось только провести зачистку: игра была сделана буквально через несколько ходов.
– Ну что, третью, для ровного счета? – спросил Тень.
Но Чернобог просто сидел и смотрел на него, и глаза у него были как два стальных наконечника. А потом вдруг расхохотался и ударил обеими руками Тень по плечам:
– А ты мне нравишься! – заорал он. – Тебе палец в рот не клади!
Но тут Зоря Утренняя просунула в дверь голову и сказала, что ужин готов и чтобы они убирали со стола свои шашки и стелили скатерть.
– Столовой у нас в доме нет, – сказала она. – Так что извините. Мы едим прямо здесь.
На стол поставили подтарельники. Потом каждый получил по маленькому расписному подносу, на котором лежал потускневший столовый прибор. Подносы надлежало класть на колени.
Зоря Вечерняя принесла пять деревянных плошек и положила в каждую по неочищенной разварной картофелине, которую затем залила доброй порцией отчаянно красного борща. Сверху она шлепнула по ложке сметаны – и раздала плошки по рукам.
– Я думал, нас будет шестеро, – сказал Тень.
– Зоря Полуночная еще спит, – сказала Зоря Вечерняя. – Еду мы ей оставляем в холодильнике. Как проснется, так и поест.
Картошка оказалась рассыпчатой, борщ – кислым, и на вкус больше напоминал маринованную свеклу.
На второе подали жесткое, как подметка, тушеное мясо с каким-то овощным гарниром – овощи, похоже, варили так долго и усердно, что различить в этом месиве исходные растительные компоненты было решительно невозможно.
Засим последовали капустные листья, фаршированные смесью риса с рубленым мясом, и капустные листья эти были настолько толстыми и жилистыми, что разрезать их, не разбросав при этом по ковру рис и мясо, тоже было нелегко. Тень сидел и гонял сей кулинарный изыск по тарелке.
– Мы тут в шашки сыграли, – сказал Чернобог, отсадив от куска тушеного мяса очередную порцию. – С этим вот молодым человеком. Он выиграл партию, я выиграл партию. Поскольку он выиграл, я согласился отправиться с ним и Средой и поддержать их в этом безумном начинании. А поскольку выиграл я, то, когда все это кончится, мне придется молодого человека убить ударом молота.
Обе Зори со скорбным видом закивали.
– Экая жалость! – сказала Тени Зоря Вечерняя. – Если бы я взялась вам погадать, наверняка напророчила бы долгую и счастливую жизнь и кучу детишек.
– Вот поэтому из тебя и получилась хорошая гадалка, – подхватила Зоря Утренняя. Вид у нее был сонный донельзя, будто она и так уже засиделась много дольше привычного для нее времени. – Врешь ты лучше нас всех вместе взятых.
Ужин кончился, а чувство голода у Тени так и не прошло. В тюрьме еда была – дрянь, но и в тюрьме кормили лучше, чем здесь.
– Славная трапеза, – сказал Среда, который только что с видимым удовольствием очистил свою тарелку. – Дамы, огромное вам спасибо. А теперь, боюсь, мне придется взять на себя смелость и попросить вас порекомендовать нам какую-нибудь приличную гостиницу неподалеку.
При этих его словах вид у Зори Вечерней сделался обиженным донельзя.
– А с чего это вам вздумалось идти в гостиницу? – вскинулась она. – Или мы вам не друзья?
– Я никоим образом не собирался обеспокоить вас… – начал Среда.
– Да какое уж тут беспокойство, – перебила его Зоря Утренняя, перебирая рукой свои волосы – невероятно, неуместно золотые, – и зевнула. – Ты можешь лечь в комнате Белобога, – ткнула она пальцем в Среду. – Она все равно стоит пустая. Что же до вас, молодой человек, постелем вам на диване. Честное слово, спать будете, как убитый.
– Как мило с вашей стороны, – сказал Среда. – А что, мы, пожалуй, примем ваше приглашение.
– И заплатишь ты мне за это ровно столько, сколько собирался оставить в гостинице, – торжествующе подытожила, кивнув, Зоря Вечерняя. – Сто долларов.
– Тридцать, – сказал Среда.
– Пятьдесят.
– Тридцать пять.
– Сорок пять.
– Сорок.
– По рукам. Сорок пять долларов. – Зоря Вечерняя потянулась через стол и пожала Среде руку. И тут же начала убирать со стола.
Зоря Утренняя зевнула так отчаянно, что Тени на секунду показалось, что она вот-вот свернет себе челюсть, сказала, что отправляется спать прямо сейчас, а то еще чего доброго уснет за столом с пирогом вместо подушки, – и пожелала всем спокойной ночи.
Тень помог Зоре Вечерней отнести тарелки и плошки на крохотную кухоньку. К его удивлению, под раковиной оказалась допотопная посудомоечная машина, в которую он всю свою ношу и загрузил. Зоря Вечерняя заглянула ему через плечо, поцокала языком и изъяла из машины все деревянные плошки.
– Эти в раковину, – сказала она.
– Извините.
– Да пустяки. Пойдем-ка лучше обратно, у нас еще пирог, – ответила она.
Пирог – яблочный – оказался покупным и разогретым в микроволновке: и очень, очень вкусным. Они, все четверо, съели его с мороженым, после чего Зоря Вечерняя выгнала всех из гостиной и постелила Тени на диване – выглядело все очень уютно.
Когда они вышли в коридор, Среда повернулся к Тени.
– Что такое ты сделал там, в комнате – в смысле, с шашками? – спросил он.
– А что такого?
– Сильный ход. Ты, конечно, большую глупость свалял, просто огромную. Но ход хороший. Спи спокойно.
Тень почистил зубы, умылся холодной водой в маленькой ванной, вернулся в гостиную, выключил свет и заснул еще до того, как его голова коснулась подушки.
Тени снились взрывы: он вел грузовик по минному полю, и по обе стороны от машины рвались заряды. Лобовое стекло разлетелось вдребезги, и он чувствовал, как по лицу течет кровь.
Потом кто-то начал в него стрелять.
Одна пуля пробила ему легкое, другая раздробила позвоночник, третья ударила в плечо. Каждый удар он чувствовал по отдельности, а потом упал на рулевое колесо.
Последний взрыв раздался уже в полной тьме.
Наверное, все это мне снится, думал Тень, оставшись один в темноте. Кажется, я уже умер, только что. Он вспомнил, как в детстве ему говорили, что если умрешь во сне, то и на самом деле тоже умрешь, и как он в это верил. Но мертвым он себя не чувствовал. Он приоткрыл глаза: на пробу.
В маленькой гостиной, у окна, спиной к нему стояла женщина. Сердце у него оборвалось, застыло на секунду, потом пошло снова.
– Лора? – спросил он.
Она обернулась, обрамленная лунным светом.
– Извини, – сказала она. – Я не хотела тебя будить.
У нее был мягкий восточноевропейский акцент.
– Я сейчас уйду.
– Да нет, ничего страшного, – сказал Тень. – Ничуть вы меня не разбудили. Просто сон приснился.
– Да-да, – подхватила она. – Ты вскрикивал – и стонал. Мне даже захотелось и в самом деле тебя разбудить, но потом я подумала – нет, не надо, пусть будет все как есть.
В тусклом лунном свете волосы у нее казались совершенно бесцветными. На ней была белая ночная сорочка с высоким, под самое горло, кружевным вырезом: длинная настолько, что подол лежал на полу. Тень сел, окончательно проснувшись:
– Вы – Зоря Полу… – он замялся. – Ну, та из сестер, которая все время спит.
– Да, я Зоря Полуночная. А тебя зовут Тень, правильно? Так мне тебя назвала Зоря Вечерняя, когда я проснулась.
– Правильно. А на что такое вы там смотрели, в окне?
Она подняла на него глаза, а потом поманила рукой – к себе, к окну. Пока он надевал джинсы, она стояла к нему спиной. Он подошел. Комната была маленькая, но шел он к ней, казалось, целую вечность.
Сколько ей лет, сказать было совершенно невозможно. Кожа ровная, без морщин, темные глаза, длинные ресницы, волосы – седые и длинные, до самого пояса. Лунный свет превратил дневные цвета в призраки, пародии на самих себя. Она была самой высокой из трех сестер.
Она подняла руку вверх, к ночному небу.
– Вот на это я и смотрела, – сказала она, указывая на большой ковш. – Видишь?
– Ursa Major, – сказал он. – Большая Медведица.
– Да, можно и с этой точки зрения на нее взглянуть, но в тех местах, откуда я приехала, привыкли к другой точке зрения. Я хотела пойти, посидеть на крыше. Составишь мне компанию?
Она подняла раму и, как была, босая, выбралась на пожарную лестницу. В окно ворвался ледяной ветер. В глубине души у Тени шевелилось какое-то смутное беспокойство, но в чем, собственно, дело, он понять не мог; поколебавшись секунду, он надел свитер, носки и туфли и последовал за ней на ржавую пожарную лестницу. Она ждала, выдыхая в холодный ночной воздух облачка пара. Он пошел за ней вверх, на крышу, глядя, как ступают со ступеньки на заледеневшую ступеньку ее босые ноги.
Ветер налетал кинжальной остроты порывами, ее сорочка липла к телу, и Тени вдруг стало неудобно оттого, что он смотрит на нее, а под рубашкой на ней совсем ничего нет.
– Вам не холодно? – спросил он, когда они добрались до верхней площадки, но ветер тут же унес его слова прочь.
– Что-что?
Она наклонилась к нему совсем близко. Запах ее дыхания был уютным и теплым.
– Я говорю: вам не холодно?
Вместо ответа она подняла палец: погоди – и перескочила, легко и быстро, через парапет, на плоскую крышу дома. У Тени это получилось несколько менее ловко – а она уже шла по крыше туда, где лежало пятно тени от водонапорного бака. Там стояла скамейка, и она села, а он сел рядом. Бак экранировал ветер, и Тень был ему за это весьма признателен.
– Нет, – сказала она, – холодно мне не бывает. Это время – мое: ночь для меня – что глубокая темная вода для рыбы.
– Должно быть, ночь – ваше любимое время суток, – сказал Тень, понимая, что сморозил глупость, но ничего более умного в голову ему не пришло.
– У каждой из моих сестер свое время. Зоря Утренняя – хозяйка зари. Там, на родине, она отворяла ворота, чтобы отец мог выехать из них на своей… – ой, слово забыла, ну, вроде машины, только запряжена лошадьми.
– Колесница?
– Да, на колеснице. Отец выезжал из ворот на своей колеснице. А Зоря Вечерняя отворяла ему ворота в сумерках, когда он к нам возвращался.
– А вы?
Она помолчала. Губы у нее были полные, но очень бледные.
– А я отца никогда не видела. Я спала.
– Это что, болезнь такая?
Она не ответила. И ее как будто передернуло легкой дрожью – если то была дрожь, если он вообще мог что-то разглядеть в темноте.
– Так ты хотел знать, на что я смотрела?
– На Большой Ковш.
Она подняла руку, чтобы указать на созвездие, и ветер снова облепил ее тело тонким полотном сорочки. На секунду сквозь белый хлопок проступили соски, настолько четко, что каждый маленький пупырышек на ареоле стал виден ясно, как днем. Тень пробила дрожь.
– Ее называют Повозкой Одина. И Большой Медведицей. Там, откуда мы приехали, верят в то, что есть нечто такое, не бог, но нечто наподобие бога, очень плохое, и он прикован к небу цепями, между этих звезд. И если он сорвется с цепей, то сожрет весь свет. И поэтому три сестры должны постоянно смотреть на небо, весь день и всю ночь. Если он сорвется с цепей, этот небесный зверь, то миру конец. Пф! – и нет его.
– И что, люди действительно в это верят?
– Раньше верили. Давным-давно.
– И вы пытались рассмотреть между звездами это чудище?
– Ну, что-то вроде того. Да, пыталась.
Он улыбнулся. Если бы не этот холод, подумал он, было бы полное впечатление, что я сплю и вижу сны. Потому что в действительности такого просто не бывает.
– А можно задать вам вопрос: сколько вам лет? Судя по всему, обе сестры гораздо старше вас.
Она кивнула.
– Я самая младшая. Зоря Утренняя родилась на восходе солнца, Зоря Вечерняя на закате, а я – в полночь. Я полуночная сестра: Зоря Полуночная. Ты женат?
– Моя жена умерла. Погибла на прошлой неделе в автомобильной катастрофе. Вчера были похороны.
– Мне очень жаль.
– А вчера ночью она приходила повидаться со мной. – Выговорить эти слова оказалось легче легкого: в этой темноте, в этом лунном свете они уже не казались настолько невероятными, как днем.
– Ты спросил ее, что ей нужно?
– Нет. В общем, нет.
– А стоило, пожалуй. Самый правильный вопрос, который нужно задавать мертвым. Иногда они отвечают. Зоря Вечерняя сказала, что ты играл с Чернобогом в шашки?
– Ага. И он выиграл право расколоть мне череп молотом.
– В былые времена людей для этого уводили высоко в горы. На самые кручи. И разбивали голову камнем. В честь Чернобога.
Тень огляделся. Нет, на крыше, кроме них, никого не было.
Зоря Полуночная рассмеялась.
– Глупый, да нет его здесь! К тому же, ты ведь тоже выиграл свою партию. И он не сможет нанести свой удар, пока это все не кончится. Он сам так сказал. Ты поймешь, когда настанет этот миг. Как те коровы, которых он убивал. Они всегда все понимали заранее. А иначе – какой бы во всем этом был смысл?
– У меня такое чувство, – сказал ей Тень, – словно я попал в какой-то другой мир, в котором действует совершенно иная логика. Свои правила. Как будто спишь и понимаешь, что есть тут такие правила, которые ни в коем случае нельзя нарушать. Даже если ты понятия не имеешь, что это за правила. И я просто пытаюсь под них подстроиться, понимаете?
– Понимаю, – сказала она и взяла его за руку: ладонь у нее была холодная как лед. – Один раз тебе уже дали защиту. Дали тебе само солнце. Но ты его уже потерял. Отдал его. А я могу тебе предложить защиту куда более слабую. Вместо отца – дочь. Но всякая помощь – в помощь. Ведь правда?
Холодный ветер перебирал ее белые волосы, то и дело забрасывая прядки на лицо.
– Мне теперь с вами что, драться предстоит? Или в шашки играть?
– Тебе даже целовать меня и то не придется, – ответила она. – Просто возьми у меня луну, и все.
– Как?
– Возьми луну.
– Я не понимаю.
– Смотри, – сказала Зоря Полуночная. Она подняла левую руку и расставила большой и указательный пальцы так, что луна оказалась словно бы зажатой между ними. И – как будто сорвала ее с ветки, быстрым ловким движением. На долю секунды ему и впрямь показалось, что она сняла луну с неба, но – нет, луна сияла на прежнем месте, а когда Зоря Полуночная раскрыла ладонь, между большим и указательным пальцами у нее оказался серебряный доллар с профилем Свободы.
– Красивый номер, – сказал Тень. – Даже и заметить не успел, когда и как вы его переправили в ладонь. И на последнем этапе тоже – не уследил.
– Я никуда ее не переправляла, – сказала она. – Я просто взяла ее, и все. А теперь отдам тебе, для сохранности. Держи. И никому не отдавай.
Она вложила ему доллар в правую руку и свела пальцы. Монета была совершенно ледяная на ощупь. Зоря Полуночная подалась вперед, опустила ему пальцами веки и поцеловала, легонько, по разу в каждый глаз.
Тень проснулся на диване, одетым. В узком косом луче солнечного света, который пробивался через окно, танцевали пылинки.
Он встал и подошел к окну. При дневном освещении комната показалась ему куда более тесной.
Еще с прошлой ночи в нем жила какая-то мысль и не давала ему покоя, и вот теперь, после того как он высунулся в окно и огляделся по сторонам, мысль эта предстала перед ним со всей ясностью. За окном не было никакой пожарной лестницы; не было ни балкона, ни ржавых металлических ступеней.
И тем не менее в руке у него был зажат – плотно зажат – серебряный доллар 1922 года, с профилем Свободы, гладкий и блестящий, словно его только что отчеканили.
– А, встал уже! – Дверь приоткрылась и в образовавшейся щели показалась голова Среды. – Вот и славно. Кофе будешь? Сейчас пойдем грабить банк.
