Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава пятая
Жизнь – это дама в расцвете лет,
У мистера Смерть – нездоровый вид:
Она ждет вас дома и варит обед,
Он в подворотне с кастетом стоит.
Утром в воскресенье проснулась, чтобы попрощаться с ними, одна только Зоря Утренняя. Она взяла у Среды сорок пять долларов и настояла на том, что непременно должна выписать ему расписку в получении денег – размашистым, с завитушками, почерком, на обороте просроченного талона на скидку при покупке безалкогольных напитков. Вид у нее в утреннем свете был совершенно кукольный – тщательный макияж на старушечьем лице, высоко заколотые золотые волосы.
На прощанье Среда поцеловал ей руку.
– Благодарю вас за гостеприимство, сударыня, – сказал он. – Вы и ваши очаровательные сестры по-прежнему лучезарны, как свет небесный.
– Ах ты, старый пакостник! – ответила она и погрозила ему пальцем. А потом обняла. – Береги себя. Мне бы очень не хотелось услышать о тебе дурные вести.
– Мне бы тоже очень этого не хотелось, милая моя.
Тени она пожала руку.
– Вы очень понравились Зоре Полуночной, – сказала она. – И мне тоже.
– Благодарю вас, – поклонился Тень. – Спасибо за ужин.
– Так вам понравилось? – Она вздернула бровь. – Тогда заходите еще.
Среда и Тень пошли вниз по лестнице. Тень сунул руку в карман. Серебряный доллар был тут как тут, холодный и гладкий. С такой большой и тяжелой монетой ему еще ни разу не приходилось работать. Классический зажим в ладони; затем он выбросил руку перед собой, и монета как будто сама прыгнула в переднюю позицию – как тут и была, и держал он ее легко и незаметно, едва-едва прижав по гуртам мизинцем и указательным пальцем.
– Ловко, – кивнул Среда.
– Я только учусь, – сказал Тень. – Техническими навыками более или менее овладел. Труднее всего заставить людей смотреть на твою другую руку.
– Правда, что ли?
– Ага, – кивнул Тень. – Отвлекать внимание.
Он согнул средний и безымянный пальцы, просунув их под монету, и перевел ее на тыльную сторону ладони, чуть-чуть ослабив при этом зажим. Монета выскользнула у него из руки, ударилась о ступеньку и остановилась на полпролета ниже. Среда наклонился и поднял ее.
– Если тебе делают подарок, – сказал Среда, – подарок надо беречь. С такими вещами, как эта, вообще нужно быть очень осторожным. И пореже выпускать из рук. – Он принялся рассматривать доллар, сначала орла на аверсе, потом, на реверсе, – лик Свободы. – Да-да, госпожа Свобода. Красотка, а, как тебе кажется?
Он подбросил монету вверх, закрутив ее щелчком в сторону Тени, который тут же ее поймал и «убрал» – по всей видимости уронив в левую руку, хотя на самом деле она осталась в правой, после чего левая его рука подчеркнуто «сунула» монету в карман. Доллар, между тем, остался сиять в его правой руке. Прохладная тяжесть монеты действовала на него успокаивающе.
– Госпожа Свобода, – вздохнул Среда. – Иностранка, как и большая часть тех богов, которых так почитают американцы. В данном случае француженка. Хотя французы, оберегая чувствительность американских граждан, и прикрыли ее роскошную грудь, когда делали этот подарок. Свобода, – продолжил он, сморщив нос при виде лежавшего на нижней ступеньке использованного презерватива и с видимым отвращением отодвинув его ногой в сторону. – Кто-нибудь ведь может и поскользнуться на этой штуке. И шею себе сломать, – пробормотал он, отвлекшись на секунду от главной темы. – Все равно, что шкурка от банана, только на вкус похуже, и с иронической начинкой. – Он толчком распахнул входную дверь, и в глаза им ударил солнечный свет. – Свобода! – рокотал Среда, пока они шли к машине. – Это шлюха, которую нужно употреблять на подстилке из трупов.
– Ты действительно так считаешь? – поинтересовался Тень.
– Цитата, – отмахнулся Среда. – Из какого-то француза. Вот кому они поставили памятник в Нью-Йоркской гавани: шлюхе, которая любила трахаться на куче мусора. Держи-держи свой факел, дорогуша, повыше его поднимай, а в подоле-то у тебя снуют крысы, а по ноге твоей ползет вниз струйка холодной малафьи.
Он отпер машину и ткнул Тени пальцем на пассажирское место.
– А я считаю, что она и впрямь красавица, – сказал Тень, зажав монету в кулаке. Серебряный лик Свободы немного напоминал ему лицо Зори Полуночной.
– Вот она, – сказал Среда, выруливая с подъездной дорожки, – извечная дурь человеческая. Гнаться за сладкой плотью, не отдавая себе отчета в том, что это не более чем изящная оболочка, упаковка для костей. Корм для червей. И по ночам ты трешься о червячий корм. Никого не хотел обидеть.
Тень еще ни разу не видел Среду таким возбужденным. Значит, подумал он, вот как обстоят дела: фазы экстравертности сменяются у моего нового босса периодами полного спокойствия.
– Так ты, значит, не американец? – спросил Тень.
– А кто американец? – тут же вскинулся Среда. – Американцев по происхождению в природе не существует. Вот об этом-то я тебе и толкую, – он глянул на часы. – До закрытия банков нам с тобой нужно убить еще несколько часов. Кстати, здорово это ты вчера, с Чернобогом. Рано или поздно я бы и сам его уломал, но ты поставил его под знамена так легко и изящно, как у меня самого ни за что бы не вышло.
– Правда, самого меня потом за это убьют.
– Не факт. Как ты сам изволил совершенно справедливо заметить, он стар, удар у него уже не тот, и для тебя это может закончиться всего лишь, скажем, возможностью остаться парализованным до конца твоих дней. Безнадежным калекой. Так что у тебя есть на что надеяться – если, конечно, мистер Чернобог переживет грядущие лихие времена.
– А в этом есть какие-то серьезные сомнения? – поднял голову Тень. Он откровенно передразнил манеру Среды: и очень себе в этой роли не понравился.
– Серьезнее, твою мать, некуда, – сказал Среда, выруливая на парковку возле банка. – Вот, – обернулся он к Тени, – банк, который я намереваюсь ограбить. До закрытия еще несколько часов. Давай зайдем и поздороваемся.
Он махнул Тени рукой: выходи. Тот нехотя выбрался из машины. Если старик вознамерился совершить какую-нибудь глупость, подумал Тень, какого черта светиться перед камерами. Но любопытство подталкивало его в спину, и он пошел к дверям банка. Смотреть он старался вниз, то и дело тер нос – и вообще делал все, чтобы понадежнее спрятать лицо.
– Извините, мэм, а где у вас депозитные бланки? – обратился Среда к скучающей барышне-оператору.
– Вон там.
– Превосходно. А если я захочу оформить ночной депозит?..
– Заполняйте ту же самую форму, – она улыбнулась. – Вы знаете, где автомат для ночных депозитов? Слева от главной двери, дорогуша, прямо в наружной стене.
– Премного благодарен.
Среда зацепил сразу несколько депозитных бланков и улыбнулся девушке на прощанье, после чего они с Тенью вышли на улицу.
Секунду Среда постоял на тротуаре, задумчиво почесывая бороду. Потом подошел к встроенным в стену банкомату и ночному сейф-приемнику и внимательно их осмотрел. После чего перешел через дорогу в супермаркет, где купил себе шоколадное мороженое с карамельной начинкой, на палочке, а Тени – чашку горячего шоколада. Возле входа, прямо под доской, сплошь завешанной объявлениями о сдаче квартир и о щенках-котятах, которым нужен дом и добрый хозяин, висел телефон-автомат. Среда подошел и списал номер автомата. Потом они снова перешли через дорогу.
– Чего нам не хватает, – сказал вдруг Среда, – так это снега. Доброго, основательного, лезущего людям в глаза снегопада. Будь добр, подумай ради меня о снеге, хорошо?
– Что?
– Сконцентрируйся вон на тех облаках – видишь, вон там, к западу – и представь, что они становятся все темнее и гуще. Думай о низком нависшем небе и пронизывающем ветре, прямиком из самой Арктики. Думай о снеге.
– Сдается мне, толку от этого будет немного.
– Чушь собачья. В любом случае, тебе будет чем заняться, – буркнул Среда, отпирая машину. – А теперь едем в «Кинкоз». Пошевеливайся.
Снег, подумал Тень, сидя на пассажирском сиденье и прихлебывая свой шоколад. Тяжелые, завораживающие хлопья снега кружатся в воздухе, белая мишура на фоне темно-серого неба, снег, который пахнет зимой и холодом, который иголочками колет язык и осторожными поцелуями покрывает тебе лицо перед тем, как заморозить насмерть. Двенадцать дюймов сахарной ваты, и мир превращается в волшебную сказку, и все вокруг становится прекрасным до неузнаваемости…
Среда уже давно что-то говорил, обращаясь к нему.
– Прошу прощения? – встрепенулся Тень.
– Я говорю, приехали, – повторил Среда. – По-моему, ты где-то не здесь.
– О снеге задумался, – сказал Тень.
В «Кинкоз» Среда первым делом принялся ксерокопировать банковские депозитные бланки. Потом заказал у оператора два набора по десять визитных карточек. У Тени начала болеть голова, а между лопатками на спине поселилось какое-то неприятное ощущение; должно быть, просто спал в неудобной позе, подумал он, спасибо чумурудному диванчику из чумурудной квартиры.
Среда перебрался за компьютерную стойку, сочинил письмо, а потом подозвал оператора и с его помощью вывел на печать несколько объявлений, в крупном формате.
Снег, думал Тень. Где-то там, высоко-высоко, вокруг микроскопических частичек пыли формируются идеальной чистоты ледяные кристаллы, идеальные кружевные вариации на тему фрактала. И пока эти снежные кристаллы падают вниз, они слипаются в хлопья, покрывая Чикаго роскошной белой пеленой, дюйм за дюймом…
– Держи, – сказал Среда. Он протянул Тени чашку «кинковского» кофе с плавающим на поверхности комком полурастворившихся порошковых сливок. – И хватит уже, наверное.
– Чего хватит?
– Снега. Мы же не хотим, чтобы весь этот город засыпало доверху, правда?
Небо снаружи было равномерного темно-серого цвета, как борт дредноута. И с этого неба – именно так – вовсю сыпал снег.
– Ты же не хочешь сказать, что это сделал я? – слабым голосом сказал Тень. – В смысле, я ведь не делал ничего подобного? На самом-то деле, а?
– Пей кофе, – сказал Среда. – Дерьмовый, понятное дело, но от головной боли хоть чуть-чуть да поможет. – А потом добавил: – Хорошая работа.
Среда расплатился с «кинковским» оператором и вышел на улицу, удерживая между пальцами все свои объявления, письма и карточки. Он открыл багажник, загрузил бумаги в металлический, инкассаторского вида кейс – и закрыл его. А потом протянул Тени визитную карточку.
– Кто такой, – спросил Тень, – А. Хэддок, начальник службы безопасности, Охранная компания А1?
– Это ты.
– А. Хэддок?
– Так точно.
– А что значит это А?
– Альфредо? Альфонс? Августин? Амброуз? Выбирай сам.
– Ага, понятно.
– А меня зовут Джеймс О’Горман, – сказал Среда. – Для друзей – просто Джимми. Уловил? И у меня тоже есть карточка.
Они вернулись в машину. Среда сказал:
– Если и про А. Хэддока ты будешь думать столь же убедительно, как про снег, к вечеру у нас образуется куча ласково шуршащих банкнот, с помощью которых мы на славу угостим всех моих друзей.
– Я не хочу обратно в тюрьму.
– А тебе никто и не предлагает туда возвращаться.
– Мне кажется, мы договорились, что ничего противозаконного я делать не стану.
– А ты ничего противозаконного и не сделаешь. В какой-то мере это можно будет квалифицировать как пособничество и содействие, по предварительному, естественно, сговору с другими лицами, со вполне понятной целью получения – в дальнейшем – незаконно изъятых денежных средств, но поверь мне, выйдешь ты из этого дела, благоухая, как майская роза.
– До или после того, как этот твой славянский Чарли Атлант проломит мне одним ударом череп?
– Глаза у него уже не те, – сказал Среда. – Может, он вообще промахнется, вчистую. А теперь нам нужно убить еще какое-то количество времени: видишь ли, банки, они по субботам закрываются ровно в полдень. Может, заодно и пообедаем?
– С удовольствием, – сказал Тень. – Я просто умираю с голоду.
– Знаю я тут одно местечко, – Среда выкрутил руль и принялся мурлыкать довольно бойкую мелодию, Тени решительно незнакомую. Снег шел уже вовсю, роскошными белыми хлопьями, точно такими, как представлял себе Тень – и он вдруг почувствовал нелепый прилив гордости. Умом он, конечно, понимал, что не имеет к этому снегу никакого отношения, точно так же, как то, что серебряный доллар, лежавший у него в кармане, – не луна, и луной никогда не был. И все-таки…
Они остановились возле большого, похожего на ангар здания. Вывеска гласила, что здешний шведский стол (ешь-сколько-влезет) обойдется в четыре девяносто девять с человека.
– Люблю я эту забегаловку, – сказал Среда.
– Что, кухня хорошая? – спросил Тень.
– Да нет, не так чтобы очень, – отозвался Среда. – Но атмосфера здесь просто незабываемая.
Атмосфера, которая была так мила сердцу Среды, – как выяснилось после обеда (Тень съел жареную курицу, очень даже неплохо приготовленную) – относилась к торговому комплексу, занимавшему всю заднюю часть помещения: в самом центре зала висел транспарант с извещением о том, что именуется сие предприятие «Постоянно действующей распродажей обанкротившихся и ликвидированных компаний».
Среда удалился к машине и вернулся с маленьким чемоданчиком, с которым и проследовал в мужской туалет. Тень прикинул, что в детали задуманной Средой аферы его так или иначе рано или поздно посвятят, вне зависимости от его собственного на сей счет мнения, так что он просто отправился на прогулку между стеллажами, разглядывая выставленные на распродажу товары: коробки с кофе «исключительно для использования в кофейных машинах, принадлежащих авиакомпаниям», выводок черепашек-ниндзя, гарем Зен-Королев-Воинов, плюшевых мишек, которые, если подключить их к сети, принимались выстукивать на ксилофоне патриотические мелодии, банки с тушенкой, галоши и бахилы, пастилу, подарочные часы президентской кампании Билла Клинтона, миниатюрные искусственные рождественские елки, солонки и перечницы в форме зверушек, частей тела, фруктов и монахинь, а также – Тени он больше всего понравился – набор для изготовления снеговика под названием «просто добавь морковку», в который входили пластмассовые глаза-угольки, трубка из кукурузного початка и пластмассовая же шляпа.
Думал Тень о том, как можно отвести человеку глаза так, что он и впрямь поверит, будто луна сошла с неба и превратилась в серебряный доллар, – и что может заставить женщину вылезти из могилы и идти потом через весь город, чтобы просто поговорить.
– Правда, замечательное местечко? – спросил Среда, появившийся из мужского туалета. Руки у него были мокрые, и он вытирал их на ходу носовым платком. – У них там кончились бумажные полотенца, – пояснил Среда. Он успел переодеться. Теперь на нем была темно-синяя куртка, такие же брюки, синий вязаный галстук, плотный синий джемпер, белая сорочка и черные туфли. Выглядел он точь-в-точь как сотрудник охранной компании, о чем Тень его тут же известил.
– И знаете, что я вам на это скажу, молодой человек, – проговорил в ответ Среда, подцепив с полки коробочку с плавающими пластмассовыми аквариумными рыбками («Не сдохнут никогда – и кормить не надо!»), – у вас замечательная интуиция. Как, кстати, насчет Артура Хэддока? Славное имя – Артур.
– И главное – редкое.
– Ну, на тебя не угодишь. Тогда сам придумывай. Давай-ка двигать обратно в город. Наше банковское ограбление не терпит отлагательств, а после него у меня появится некоторое количество карманных денег.
– Порядочные люди, – сказал Тень, – деньги на карманные расходы берут в банкоматах.
– Знаешь, тебе это может показаться странным, но примерно это я как раз и собираюсь сделать.
Машину Среда поставил на парковке у супермаркета, напротив банка. Извлек из багажника металлический кейс, планшет с бумагодержателем и наручники. Наручниками он пристегнул кейс к собственному левому запястью. Снег валил по-прежнему. Среда надел на голову синюю фуражку и прицепил к нагрудному карману куртки эмблему на липучке. И на кокарде, и на эмблеме красовался один и тот же логотип: А1, СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ. В бумагодержатель он вставил пачку депозитных бланков. И – как-то вдруг съежился, в мгновение ока превратившись в потертого бывшего полицейского, с пивным животиком и горестной складкой у рта.
– Ну вот, – сказал он, – ступай теперь, купи чего-нибудь поесть, а потом задержись у телефона-автомата. Если кто-нибудь начнет задавать вопросы, скажи, что ждешь звонка от подружки, у которой сломалась машина.
– И почему, спрашивается, ей взбрело в голову звонить мне именно сюда?
– А тебе откуда знать, почему ей в голову взбрело именно это?
Среда нацепил пару видавших виды розовых меховых наушников. Закрыл кейс. Снежинки уже начали оседать на фуражке и наушниках.
– Как видец? – поинтересовался он.
– Нелепый, – ответил Тень.
– Нелепый?
– Ну, или, может быть, просто дебильный, – подумав, добавил Тень.
– Ммм. Нелепый и дебильный. То, что нужно, – улыбнулся Среда. Из-за этих дурацких наушников ему отчего-то и впрямь хотелось верить, он был забавный и – милый. Он перебежал через дорогу и двинулся по направлению к банку; Тень, в свою очередь, зашел в супермаркет и принялся за ним наблюдать.
Среда прилепил к банкомату большую красную бумажку с извещением о том, что аппарат не работает. Щель сейфа для ночных депозитов он заклеил красной же лентой, а сверху пристроил выведенное на принтере объявление. Тень с нарастающим чувством удивления прочел:
ИЗВЕЩАЕМ ВАС О ТОМ, ЧТО В ДАННОЕ ВРЕМЯ ПРОВОДЯТСЯ РАБОТЫ, НАПРАВЛЕННЫЕ НА ПОВЫШЕНИЕ КАЧЕСТВА РАБОТЫ С КЛИЕНТАМИ. ПРИНОСИМ ИЗВИНЕНИЯ ЗА ВРЕМЕННЫЕ НЕУДОБСТВА.
Закончив оформлять сцену, Среда развернулся на сто восемьдесят градусов и встал лицом к улице. Вид у него был замерзший и несчастный до крайности.
К банкомату подошла какая-то девушка. Среда покачал головой и объяснил, что аппарат не работает. Она выругалась, извинилась за то, что выругалась, и побежала дальше.
Подъехал автомобиль, из автомобиля вышел мужчина, в руках у него были маленький серый мешочек и ключ. Тень стоял и смотрел, как Среда рассыпается перед этим человеком в извинениях, потом подставляет ему планшет, чтобы тот расписался, изучает его депозитную карточку, старательно, едва ли не высунув язык, выписывает квитанцию, путается в том, какую именно бумажку отдать клиенту – оригинал или копию, – и наконец открывает свой большой металлический кейс и кладет туда серый мешочек.
Клиент дрожал и переминался с ноги на ногу в ожидании, пока престарелый банковский служащий покончит со всей этой канцелярской чепухой и сам он сможет оставить свои ценности на хранение, вернуться в теплый салон машины и рвануть дальше, по своим делам; наконец, он получил свою квитанцию, прыгнул в машину и умчался.
Среда перешел через дорогу, согнувшись под тяжестью металлического кейса, и купил себе в супермаркете стаканчик кофе.
– День добрый, молодой человек, – покровительственно усмехнулся он, проходя мимо Тени. – Что, не май месяц на дворе, да?
После чего вернулся на свой боевой пост и принялся собирать серые мешочки и конверты у людей, которые в этот стылый холодный вечер спешили отдать на хранение свои сбережения и ценности: славный старый служака в смешных розовых наушниках.
Тень купил себе несколько журналов – «Терки хантинг», «Пипл» и «Уикли уорлд ньюс», последний только из-за очаровательной фотографии снежного человека на обложке – и снова выглянул через витрину наружу.
– Могу я вам чем-то помочь? – обратился к нему средних лет чернокожий мужчина с седыми усами. Судя по всему, здешний менеджер.
– Да нет, спасибо большое. Я тут звонка жду. У подружки машина сломалась.
– Аккумулятор, скорее всего, – кивнул менеджер. – Народ вечно забывает, что эти штуки работают года три, не больше. Ну, четыре. И стоят-то гроши.
– Она мне сейчас все расскажет, – поднял на него глаза Тень.
– Ладно, громила, удачи тебе, – сказал менеджер и вернулся обратно в супермаркет.
Снег превратил все происходившее на улице в сценку внутри хрустального шара, где каждая деталь видна отчетливо, как под микроскопом.
Тень стоял и смотрел, и ему становилось все интереснее. Голосов через улицу и через стекло он, естественно, слышать не мог, и впечатление было такое, будто он смотрит изысканный немой фильм, целиком построенный на пантомиме и выразительной игре актеров: и главным героем здесь был суровый старый служака, может быть, немного неуклюжий, но зато безукоризненно честный и преисполненный самых благих намерений. Каждый человек, который отдавал ему свои деньги и шел дальше, чувствовал себя чуть-чуть счастливее, чем до встречи с ним.
А потом к банку подъехала полицейская машина, и сердце у Тени ушло в пятки. Среда приложил два пальца к козырьку фуражки и подошел к патрульной машине. Он сперва что-то сказал, потом поздоровался с обоими полицейскими через открытое окно и принялся рыться в карманах, пока не выудил из них визитную карточку и письмо, которые тут же протянул им в окошко. И – отхлебнул глоток кофе.
Зазвонил телефон. Тень снял трубку и изо всех сил постарался сделать так, чтобы голос у него звучал как можно более устало.
– Служба безопасности А1, – сказал он.
– Могу я поговорить с А. Хэддоком? – спросил сидящий на другой стороне улицы в патрульном автомобиле полицейский.
– Анди Хэддок на проводе, – небрежно уронил Тень.
– Да-да, мистер Хэддок, это полиция беспокоит, – сказал ему коп с той стороны дороги. – Вы отправляли сотрудника к Первому Иллинойсскому банку, на угол Маркет и Второй?
– Ну да. Так точно. Джимми О’Гормана. А что, намечаются какие-то проблемы, офицер? Джим прилично себя ведет? Он, случаем, не выпимши?
– Да нет, никаких проблем, сэр. С вашим сотрудником все в совершенном порядке. Просто хотел удостовериться, что все идет как надо.
– Послушайте, офицер, передайте Джиму, что если он еще раз попадется на том, что прикладывается к бутылке в рабочее время, мы его уволим. Вы меня поняли? К чертовой матери. Без выходного пособия. У нас в А1 с этим шутки плохи.
– Видите ли, сэр, я не считаю, что должен передавать ему что бы то ни было в этом роде. Он прекрасно справляется со своей работой. Мы и подъехали только потому, что, как правило, такого рода операции осуществлять должны двое сотрудников. Оставлять одного невооруженного сотрудника с такой суммой денег просто опасно.
– Вот только не надо меня учить, хорошо? А еще того лучше – расскажите это жлобам из Первого Иллинойсского. Я своих ребят под это дело подставляю, офицер. Хороших ребят. Таких же, как вы, офицер! – Тень начинал входить в образ. Он просто чувствовал, как буквально на глазах превращается в Анди Хэддока, что в пепельнице перед ним лежит изжеванная дешевая сигара, а на столе громоздится куча бумаг, с которыми нужно разобраться до ухода со службы, что у него дом в Шомберге и любовница, которая живет в маленькой квартирке на Лейк-Шор-драйв. – Знаете, мне кажется, вы очень способный молодой человек, офицер, э-э…
– Майерсон.
– Офицер Майерсон. В общем, если захотите подработать на выходные или если вам придет в голову идея уйти из полиции – по любым причинам, – позвоните мне в А1, хорошо? У вас есть моя карточка?
– Так точно, сэр.
– Не теряйте ее, – сказал Анди Хэддок. – В общем, жду вашего звонка.
Патрульная машина тронулась с места, и Среда потопал по снегу обратно, туда, где уже выстроилась небольшая очередь из людей, жаждущих отдать ему деньги.
– Ну что, все у нее в порядке? – спросил менеджер, высунувшись на минутку из-за стеклянной двери. – У этой вашей подружки?
– Аккумулятор, как и следовало ожидать, – пожал плечами Тень. – Стой тут теперь и жди ее.
– Женщины, – развел руками менеджер. – Надеюсь, ваша хотя бы стоит того, чтобы ее ждали.
Спустились зимние сумерки, тусклый вечерний свет начал понемногу переплавляться в ночь. Зажглись фонари. Людей, которые отдавали Среде свои ценности, становилось все больше. Внезапно, словно повинуясь какому-то сигналу, Среда подошел к стене, снял все свои наклейки и быстрым шагом двинулся через дорогу, через снежную кашу, по направлению к стоянке. Тень подождал еще минуту и пошел следом.
Среда расположился на заднем сиденье. Он уже успел открыть металлический кейс и методично раскладывал его содержимое – аккуратными стопками.
– Трогай, – сказал он. – Едем в отделение Первого Иллинойсского на Стейт-стрит.
– Дубль два, что ли? – спросил Тень. – Тебе не кажется, что два раза подряд испытывать удачу – это уже слишком?
– А кто тебе сказал про дубль два? – ощерился Среда. – Мы туда едем, чтобы совершить несколько банковских операций.
Пока Тень вел машину, Среда сидел на заднем сиденье, горстями доставал из депозитных мешочков купюры, оставляя в неприкосновенности чеки и квитанции по кредитным картам; из некоторых конвертов он тоже вынимал наличные, хотя и не изо всех подряд. Деньги он бросал обратно в кейс. Тень притормозил у банка, метрах в пятидесяти от входа, с гарантией не попасть в поле обозрения камер наружного наблюдения. Среда выбрался из машины и принялся заталкивать конверты в щель ночного приемника. Потом открыл ночной сейф и покидал туда серые мешочки. И закрыл сейф.
Он сел на пассажирское сиденье.
– Двигай на I-90, – сказал он. – Смотри на указатели. Мы едем на запад, в сторону Мэдисона.
Тень тронулся с места.
Среда оглянулся на оставшийся позади банк.
– Ну вот и все дела, молодой человек! – радостно проговорил он. – Это окончательно собьет их с толку. Конечно, если нужны по-настоящему большие деньги, подобную операцию следует производить в воскресенье, в половине пятого утра, когда ночные клубы и бары скидывают ночную выручку. Попался тебе нужный банк и нужный парень с хорошей суммой денег – знаешь, они подбирают таких здоровенных честных ребят, а иногда еще приставляют к ним пару горилл для порядка, вот только ребята эти как правило звезд с неба не хватают – и ты вполне можешь унести в клюве четверть миллиона долларов. За один вечер работы.
– Если все настолько просто, – буркнул Тень, – почему не каждый второй в этой стране зашибает деньгу именно таким образом?
– В занятии этом тоже есть определенный риск, – сказал Среда, – в особенности в половине пятого утра.
– Хочешь сказать, что копы в это время становятся особенно подозрительными?
– Да нет. А вот гориллы – становятся. И события могут пойти по довольно странному сценарию.
Он пробежал пальцами по пачке пятидесятидолларовых купюр, добавил сверху пачку двадцаток, потоньше первой, и протянул обе пачки Тени.
– Держи, – сказал он. – Твой первый недельный заработок.
Тень, не пересчитывая, сунул деньги в карман.
– Значит, именно этим ты и занимаешься? – спросил он. – Это и есть твой способ зарабатывать деньги?
– Время от времени, не более того. Только в тех случаях, когда за короткое время нужно найти большую сумму денег. Как правило, я получаю деньги от людей, которые даже не отдают себе отчета в том, что их кинули, которые никогда не жалуются и всегда готовы выстроиться в очередь, чтобы я кинул их еще раз, если мне случится опять проезжать мимо.
– Этот парень, Суини, помнится, назвал тебя жуликом.
– Правду сказал. Но к этой профессии мой способ жить ничуть не сводится. И тебя, Тень, эта сторона моей биографии касаться будет в последнюю очередь.
Снаружи стояла ночь: снег кружил в свете фар и бился о лобовое стекло. Зрелище было завораживающее.
– Эта страна – единственная в мире, – сказал вдруг в полной тишине Среда, – которая никак не может взять в толк, что такое она собой представляет.
– Как-как?
– Все остальные отдают себе отчет в том, кто они и что они. Кому, спрашивается, придет в голову отправляться на поиски сердца Норвегии? Или там – где живет душа Мозамбика. Они и так знают, кто они такие.
– И что дальше?
– Да нет, ничего, просто мысли вслух.
– Значит, ты успел объехать полсвета, я правильно понимаю?
Среда ничего ему на это не ответил. Тень посмотрел на него.
– Нет, – вздохнул Среда. – Нет. Нигде-то я не был.
Они остановились на бензоколонке; Среда отправился в туалет, в темно-синей униформе и с чемоданчиком в руке, а вышел оттуда в шикарном, с иголочки светлом костюме, коричневых туфлях и слегка укороченном, по колено, коричневом же пальто, сшитом, судя по всему, в Италии.
– А когда мы доберемся до Мэдисона – что будет дальше?
– Свернем на хайвей-четырнадцать, на запад, к Спринг-Грин. Встреча у нас назначена в месте под названием Дом-на-Скале. Ты когда-нибудь там бывал?
– Не доводилось, – сказал Тень. – Только рекламные щиты видел.
В этой части обитаемого мира рекламные щиты Дома-на-Скале были повсюду: что именно в них рекламировалось, было не совсем понятно, однако по всему Иллинойсу, по всей Миннесоте и по всему Висконсину, а пожалуй, подумал Тень, и вплоть до самой Айовы, забыть о существовании Дома-на-Скале у едущего по дороге человека никак не получится. Щиты Тень видел и даже давал себе труд над ними задуматься. Интересно, этот дом и вправду торчит на самой вершине скалы? И что в этой скале такого интересного? А в доме? Впрочем, надолго его обычно не хватало, и он выбрасывал все это из головы. Не тот он был человек, чтобы его привлекали придорожные достопримечательности.
С федеральной трассы они съехали в Мэдисоне, проследовали мимо забранного в строительные леса купола нового законодательного собрания штата (еще одна великолепная картинка внутри полного кружащихся снежинок стеклянного шара) и начали плутать по каким-то местного значения дорогам. После того как примерно час подряд им попадались городишки с названиями вроде Чернозем, они свернули на узкое боковое ответвление меж двух запорошенных снегом каменных ваз, обвитых похожими на ящериц драконами. Обсаженная деревьями парковка была почти пуста.
– Скоро совсем закроются, – сказал Среда.
– Так и что это за место? – спросил Тень, пока они шли через парковку к приземистому, неказистому на вид зданию.
– Придорожная достопримечательность, – ответил Среда. – Одна из самых-самых. И следовательно, место магическое.
– Не понял.
– Проще некуда, – сказал Среда. – В других странах, из века в век, люди постепенно распознавали свои магические места. Это мог быть какой-нибудь природный объект, ну, или обычное место, но только – необычное. До них доходило, что в такого рода местах происходит нечто важное, что это – словно бы некий фокус, канал, окно в Вечность. Ну, и они строили в таком месте храм или собор, или просто круг из поставленных на попа камней, или… ну, в общем, ты понял.
– В Штатах тоже церквей хоть отбавляй, – сказал Тень.
– В каждом городе. А то и в каждом квартале. И в нашем смысле толку от них примерно столько же, сколько от зубоврачебных кабинетов. Нет, в Соединенных Штатах людям, конечно, тоже случается слышать зов, по крайней мере некоторым: живет человек, живет, и вдруг до него доходит, что к нему обращаются некие высшие силы из глубин неведомых, и он подрывается с места и сооружает из пивных бутылок уменьшенную копию какого-нибудь чуда света, которое сам в глаза не видел, или воздвигает гигантское гнездилище летучих мышей, причем в какой-нибудь такой части страны, где летучих мышей отродясь не водилось. Придорожные достопримечательности: людей вдруг начинает с сумасшедшей силой тянуть в некое место, в котором – будь это в какой-нибудь другой стране мира – им бы и впрямь удалось пообщаться с той частью их же собственной души, которая не от мира сего; и там они покупают себе хот-дог, болтаются какое-то время по округе, и чувствуют удовлетворение, объяснить которое словами они не в состоянии – и глубокую неудовлетворенность где-то внутри, там, куда вообще не привыкли заглядывать.
– Теории у тебя, конечно, иногда бывают просто убойные, – сказал ему на это Тень.
– Какие, на хрен, теории? Чистой воды практика, молодой человек, – вскинулся Среда. – Уж к настоящему-то моменту тебе давно следовало это понять.
Из нескольких билетных окошек открыто было лишь одно.
– Продажа билетов прекращается через полчаса, – сказала кассирша. – У нас, понимаете, чтобы все как следует обойти, часа два нужно, не меньше.
Среда заплатил за билеты наличными.
– А где скала? – спросил Тень.
– Под домом, – ответил Среда.
– А дом где?
Среда поднес палец к губам, и они пошли дальше. Где-то впереди пианола мучила мелодию, в которой смутно угадывалось Равелево «Болеро». Больше всего дом оказался похож на перестроенное в конструктивистском стиле холостяцкое логово шестидесятых: стены из дикого камня, на полах ковролин, а еще на удивление уродливые грибообразные люстры из цветного стекла. На второй этаж вела винтовая лестница: там обнаружилась еще одна комната, сплошь уставленная какими-то дурацкими сувенирами.
– Говорят, выстроил этот дом злой брат-близнец Фрэнка Ллойда Райта, – сказал Среда. – По имени Фрэнк Ллойд Ронг.
И хихикнул над собственной шуткой.
– Я уже видел эту надпись на футболке, – сказал Тень.
Потом они снова поднимались и спускались по лестницам, пока не очутились в длинной-предлинной комнате, сплошь из стекла, которая подобно игле торчала над безлистым черно-белым пейзажем, расстилавшимся в нескольких сотнях метров внизу. Тень стоял и смотрел, как падает, закручиваясь гигантскими спиралями, снег за окном.
– Это и есть Дом-на-Скале? – с несколько озадаченным видом спросил он.
– Ну да, более или менее. Это Зал Бесконечности, часть дома, хотя именно эту часть построили несколько позже, чем все остальное. Но в целом ответ отрицательный, поскольку мы с тобой, молодой человек, даже близко еще не подошли к тому, что этот дом в состоянии нам предложить.
– Следовательно, если верить твоей теории, – сказал Тень, – самое святое место во всей Америке – это «Мир Уолта Диснея».
Среда нахмурился и погладил бороду.
– Уолт Дисней скупил несколько апельсиновых рощ в центре Флориды и выстроил на их месте городок для туристов. Никакой магии в этом нет и не было. Вот разве что в Диснейленде, каким он был изначально. Там кое-что могло и проклюнуться, в довольно странной форме, и вытянуть оттуда эту магию было бы непросто. Хотя есть во Флориде такие места, из которых магия едва ли не фонтаном бьет. Нужно только смотреть как следует, чтобы видеть. Ну а что касается русалок из Вики Вачи… Иди за мной, сюда.
Повсюду в доме звучала музыка: резковатая и нестройная, то и дело сбивающаяся с ритма и такта. Среда вынул пятидолларовую купюру и вставил ее в разменный аппарат, который выплюнул ему взамен пригоршню медных жетонов. Один он запустил в сторону Тени, который поймал металлический кружок и, заметив, что на него смотрит какой-то мальчонка, зажал жетон между указательным и большим пальцами и – заставил бесследно исчезнуть. Мальчик тут же подбежал к матери, которая разглядывала одного из вездесущих Санта Клаусов – «НАС ШЕСТЬ С ЛИШНИМ ТЫСЯЧ!» – гласила вывешенная рядом со статуей табличка, – и дернул ее за полу пальто.
Среда и Тень ненадолго вынырнули под открытое небо: дальнейший путь им указала стрелка: на Улицы Вчерашних Дней.
– Сорок лет тому назад Алекс Джордан, профиль которого красуется на том жетоне, что у тебя в руке, Тень, начал строить дом на высоком скальном выступе, посреди земельного участка, прав на который он не имел, и боюсь, даже сам он не смог бы объяснить, зачем он это делает. Со всех сторон начали съезжаться люди, чтобы посмотреть на эту стройку: были среди них искренне озадаченные, были просто любопытствующие, а были и такие, которым по большому счету все пофигу, и они даже понятия не имели, зачем, собственно, сюда притащились. И в конце концов он начал делать то, что сделал бы на его месте любой здравомыслящий американец его поколения и мужеска полу – он стал брать с них деньги за возможность на все это посмотреть. Не бог весть какие. По пятачку с носа, кажется. А он все строил и строил, и люди все ехали и ехали. А потом он сложил вместе все эти пятаки и четвертаки и создал нечто еще более масштабное и странное. Уровнем ниже дома он понастроил обширных помещений и заполнил их всякой всячиной, чтобы приезжим было на что посмотреть, и люди поехали смотреть на всякую всячину. Миллионы людей приезжают сюда каждый год.
– Зачем?
Но Среда только улыбнулся ему в ответ, и они ступили на тускло освещенные, обсаженные деревьями Улицы Вчерашних Дней. Из запыленных витрин на них смотрели сотни фарфоровых, с поджатыми губками викторианских кукол, похожих на массовку из не слишком затейливого фильма ужасов. Под ногами – брусчатка, над головами – темная крыша, на заднем фоне – разболтанный механический перезвон музыкальной шкатулки. Они прошли мимо стеклянного короба со сломанными куклами и гигантского музыкального автомата, забранного в стеклянный шкаф. Они прошли мимо зубоврачебного кабинета и мимо аптеки («ВОССТАНОВИТЕ СВОЮ ПОТЕНЦИЮ! ПОЛЬЗУЙТЕСЬ МАГНИТНЫМ ПОЯСОМ О’ЛИРИ!»).
В самом конце улицы был еще один стеклянный бокс, а внутри него – женский манекен, наряженный цыганкой-гадалкой.
– Да, кстати, – прогрохотал Среда, перекрывая механическую музыку, – негоже трогаться в путь, да и вообще начинать какое бы то ни было предприятие, не проконсультировавшись предварительно с норнами. Так что пускай эта Сивилла станет нашей Урд, правильно?
Он бросил в щель медного цвета жетон Дома-на-Скале. Цыганка неловким механическим жестом подняла руку и снова ее опустила. Из щели выползла бумажная полоска.
Среда взял ее, прочел текст, что-то проворчал себе под нос, свернул бумажку и сунул в карман.
– Может, и мне покажешь? А я тебе потом свою покажу, – предложил Тень.
– Судьба человека – дело интимное, – поджав губы, отозвался Среда. – Я твою тоже смотреть не стану.
Тень сунул в щель монетку. И взял бумажку. На ней было написано:
ЛЮБОЙ КОНЕЦ ЕСТЬ НОВОЕ НАЧАЛО
ТВОЕ СЧАСТЛИВОЕ ЧИСЛО – НЕТ ТАКОГО
ТВОЙ СЧАСТЛИВЫЙ ЦВЕТ – МЕРТВЫЙ
ДЕВИЗ – КАКОВ ОТЕЦ, ТАКОВ И СЫН
Тень скорчил кислую мину. А потом свернул бумажку и тоже сунул ее во внутренний карман.
Они пошли дальше по красному коридору, мимо комнат, где на стульях стояли скрипки, альты и виолончели, которые, если бросить монетку, играли сами собой – или притворялись, что играют. Западали клавиши, звенели тарелки, шланги накачивали воздух в кларнеты и гобои. Тень с веселым изумлением обратил внимание на то, что механические руки, что манипулировали струнными инструментами, в принципе не касаются смычками струн – а струны зачастую были не натянуты, а то и вовсе отсутствовали. Интересно, подумал он, все эти звуки издает что-то вроде эоловой арфы плюс перкуссия – или это элементарная магнитофонная запись?
Судя по всему, они успели отмахать уже не одну милю, когда наконец вышли к залу под названием «Микадо», одна из стен которого представляла собой выполненный в псевдо-восточном стиле образца девятнадцатого века ночной кошмар: из глубины расписанного драконами грота на них смотрели механические барабанщики в шлемах с выступами, похожими на рога больших жуков, и отчаянно лупили при этом в большие и маленькие барабаны. Непосредственно в тот момент, когда в зал вошли Среда и Тень, барабанщики изгалялись над «Пляской смерти» Сен-Санса.
На вделанной в стенную нишу скамье, лицом к этой гротескной и громоздкой музыкальной машине сидел Чернобог и отбивал такт пальцами.
Среда сел рядом. Тень почел за лучшее постоять в сторонке. Чернобог выбросил перед собой левую руку, пожал руку Среде, потом – Тени.
– Добрая встреча, – сказал он и снова откинулся на спинку скамьи: музыка явно доставляла ему удовольствие.
«Пляска смерти» подошла к бурному дисгармоничному финалу. То обстоятельство, что все эти искусственные инструменты были слегка расстроены, придавало общей атмосфере места дополнительный оттенок потусторонности. Машина начала играть новую мелодию.
– Как прошло ограбление? – спросил Чернобог. – Удачно?
Он встал: покидать зал «Микадо» с его грохочущей макабрической музыкой ему откровенно не хотелось.
– Гладко, как змея скользит в бочонке с маслом, – ответил Среда.
– Мне скотобойня пенсию платит, – проворчал Чернобог. – На жизнь хватает, а больше и не надо.
– И это пройдет, – сказал Среда. – Все в этом мире когда-нибудь канет в лету.
Опять коридоры и комнаты с музыкальными автоматами. Тень начал понимать, что идут они не по тому маршруту, который проложен для обычных туристов: у Среды явно был в голове собственный план этих комнат и переходов. Двигались они теперь под горку, и Тень, окончательно запутавшись, начал прикидывать, а не по второму ли кругу они пошли.
Чернобог ухватил Тень под локоть.
– Быстро, сюда! – сказал он и подвел его к стоявшему у стены большому стеклянному шкафу. Внутри была диорама: бродяга спит в церковном дворике прямо у церковных врат. Табличка гласила, что именуется сей артефакт «СОН ПЬЯНИЦЫ» и представляет собой механическую диораму, которая запускалась, если бросить в щель монетку в один пенс, и стояла когда-то на одной из английских железнодорожных станций. Монетоприемник был распилен так, чтобы в него входил жетон Дома-на-Скале.
– Кинь денежку, – сказал Чернобог.
– Зачем? – спросил Тень.
– Покажу тебе кое-что. Ты должен это увидеть.
Тень сунул жетон в щель. Лежавший на кладбище пьяница поднес ко рту бутылку. Одна из могильных плит сдвинулась: под ней обнаружился скелет с вытянутыми перед собой руками. С другой стороны от пьяного прокрутилось надгробие, и на месте цветов оказался оскалившийся в ухмылке череп. Справа из-за церкви выплыл призрак, слева – и вовсе что-то невнятное, с непроработанным, заостренным, птичьим лицом, этакая нелепая, бледная, напоминавшая босховские кошмары тень, которая возникла прямо из каменной стены и тут же исчезла. Потом открылась церковная дверь и вышел священник. Духи, призраки и скелеты исчезли, и на церковном кладбище остались только поп и пьяница. После чего священник с укоризною посмотрел на бродягу и попятился; дверь за ним закрылась, оставив пьяницу в гордом одиночестве.
Механическая эта история оставила в душе у Тени жутковатый осадок. Н-да, подумал Тень, жути она на меня нагнала гораздо больше, чем это позволительно заводной игрушке.
– Знаешь, почему я тебе ее показал? – спросил Чернобог.
– Нет, не знаю.
– Потому что наш мир именно такой и есть. Именно так он и устроен. Как там, в этой стеклянной штуке.
Они прошли через комнату, выполненную в кроваво-красных тонах и битком набитую старыми театральными органами, гигантскими органными трубами и чем-то вроде колоссального размера медных перегонных кубов, но только без змеевиков и прочей винокуренной параферналии.
– А куда мы, собственно, идем? – поинтересовался Тень.
– На карусель, – ответил Чернобог.
– Но мы уже раз десять проходили мимо указателей, на которых было написано: «Карусель».
– Он знает, куда идет. Мы движемся по спирали. Иногда кратчайший путь – самый длинный.
У Тени уже начали побаливать ноги, и последняя изреченная Чернобогом максима показалась ему неубедительной.
Музыкальный автомат играл «Осьминожий садик» в зале, которая уходила ввысь не на один десяток этажей: весь центр ее занимало огромное, черное, похожее на кита чудище, зажавшее в гигантских стекловолоконных челюстях большой, в натуральную величину, макет рыбацкого судна. Оттуда они прошли в Зал Дальних Странствий, где стояли выложенный плиткой автомобиль, действующая модель «куриной машины» Руба Голдберга, а на стене висели наборы дорожных табличек «Берма шейв»:
– гласил один, а за ним следующий:
И вот они уже у подножия пологого спуска, а прямо перед ними – кафе-мороженое. Судя по внешним признакам, оно было открыто, но на лице у барышни, которая убирала со столиков, настолько явственно читалось: «Отвали», что они прошли дальше – в гибрид кафетерия и пиццерии, совершенно пустой, если не считать одиноко сидевшего в уголке престарелого негра в кричащей расцветочки клетчатом костюме и канареечных перчатках. Роста он был совсем крошечного, из той породы старичков, которых прожитые годы выжали и высушили, – он сидел и поглощал колоссальную, шариков на десять порцию мороженого с сиропом, запивая его кофе из не менее впечатляющих размеров чашки. В пепельнице пускала дымок тонкая черная сигарка.
– Три кофе, – обернулся к Тени Среда и отправился прямиком в туалет.
Тень расплатился за три чашки кофе и вернулся с ними к Чернобогу, который уже успел подсесть к старому негру и курил теперь сигарету – в кулак, быстрыми затяжками, будто боялся, что его за этим занятием того и гляди застукают. Его сосед на сигарку свою не обращал никакого внимания, радостно поглощая мороженое, ложку за ложкой, но как только Тень оказался рядом со столиком, он мигом ее подхватил, глубоко затянулся и выпустил два кольца дыма – сперва большое, потом еще одно, поменьше, которое аккуратнейшим образом проскочило сквозь первое, – и осклабился во весь рот, довольный собой до крайности.
– Тень, это мистер Нанси, – представил своего соседа Чернобог.
Старичок тут же вскочил и вытянул перед собой затянутую в желтую перчатку руку.
– Рад познакомиться, – сияя ослепительной улыбкой, сказал он. – Кто ты такой, долго гадать не нужно. Должно быть, работаешь на этого старого одноглазого ублюдка, угадал?
Легкая гнусавинка в голосе, намек на акцент, скорее всего – карибский.
– Да, я работаю на мистера Среду, – ответил Тень. – Вы угадали. Да садитесь вы, бога ради.
Чернобог затянулся сигаретой.
– Сдается мне, – мрачно возгласил он, – что наш брат так любит всяческое курево по той простой причине, что оно напоминает нам о тех приношениях, которые когда-то возжигались в нашу честь, и дым поднимался вверх, а люди искали нашего одобрения – или милости.
– А вот лично мне никогда ничего подобного не предлагали, – сказал Нанси. – Самое лучшее, на что я мог рассчитывать, так это на корзину с фруктами, плюс, может быть, цельную козочку, запеченную с карри, стаканчик чего-нибудь холодного и крепкого, ну и крепенькую бабенку с торчащими сиськами, просто чтобы мне за трапезой не было скучно.
Он снова сверкнул улыбкой, на все тридцать два, и подмигнул Тени.
– А в нынешние времена, – сказал, не меняя тона, Чернобог, – нам и вовсе рассчитывать не на что.
– Ну, конечно, о таком количестве фруктов, которое мне приносили в старые добрые времена, даже и вспоминать не приходится, – сказал, поблескивая глазами, мистер Нанси. – Но все-таки нет в этом мире ничего такого, что я мог бы купить за деньги и что сравнилось бы с крепенькой бабенкой с торчащими сиськами. Вот поговоришь иногда с какими-нибудь ребятами, и складывается впечатление, что кроме как о доле в добыче больше и порассуждать не о чем, но вот что я хочу вам сказать: по утрам мой моторчик до сей поры заводится исключительно от сисек.
Смех у мистера Нанси был старческий, дребезжащий, одышливый – но столько в нем было самой искренней радости, что Тень едва ли не против собственной воли поймал себя на том, что этот старик ему нравится.
Среда вернулся из туалета и поздоровался с Нанси за руку.
– Тень, ты не хочешь перекусить? Кусочек пиццы? Или там сэндвич?
– Я не голоден, – ответил Тень.
– Позволь дать тебе один совет, – сказал мистер Нанси. – Может так случиться, что от трапезы до трапезы пройдет изрядное количество времени. Если кто-то предлагает тебе поесть, соглашайся. Годы у меня уже не те, я понимаю, но вот что тебе скажу: никогда не отказывайся, если у тебя есть возможность отлить, поесть или полчасика вздремнуть. Понимаешь?
– Понимаю. Но есть мне действительно совсем не хочется.
– Здоровый ты парень, – сказал Нанси, уставившись Тени прямо в глаза, насыщенный цвет красного дерева против светло-серого, – долго по тебе вода бежит, но вот что я тебе скажу: особым умишком ты не блещешь. Есть у меня сын, тупой, как тот парень, что пошел на распродажу тупости и купил себе две по цене одной, – так вот, ты мне его напоминаешь.
– С вашего позволения, приму это как комплимент, – сказал Тень.
– То, что тебя сравнили с человеком, который решил выспаться в то самое утро, когда раздавали мозги?
– То, что меня сравнили с членом вашей семьи.
Мистер Нанси загасил сигарку и щелчком смахнул с перчатки воображаемую частичку пепла.
– Ну что ж, судя по всему, наш Одноглазый сделал не самый худший выбор, – он перевел взгляд на Среду. – Ты хоть представляешь себе, сколько наших сегодня сюда заявится?
– Я постарался известить об этой встрече всех, кого только смог отыскать, – поднял голову Среда. – Приехать, понятное дело, смогут далеко не все. А найдутся и такие, – он выразительно посмотрел на Чернобога, – которые приехать не захотят. Но я думаю, в том, что наберется несколько дюжин, мы можем быть уверены. А дальше информация разойдется сама собой.
Они проследовали мимо выставки рыцарских доспехов («Викторианская подделка, – вещал Среда, пока они шли вдоль застекленной витрины, – современная подделка, шлем двенадцатого века на имитации, выполненной в семнадцатом веке, а вот перчаточка латная – это пятнадцатый…»), а затем Среда толкнул наружную дверь, провел их по крытой галерее вокруг здания («В жизни бы не запомнил всех этих входов и выходов, – проворчал Нанси, – я уже не тот, каким был в молодости, да и климат в тех местах, откуда я родом, помягче»), потом распахнул еще одну, входную, и они очутились в зале с каруселью.
Играла каллиопа: вальс Штрауса, с чувством, но временами не в такт. Стена перед ними была увешана сотнями старомодных карусельных лошадок; некоторых не мешало бы подкрасить, других как следует пропылесосить. Над лошадками висели десятки ангелов, по которым было отчетливо видно, что основой для фигур послужили отбывшие свой срок в витринах женские манекены – у некоторых была видна бесполая грудь, другие успели потерять где-то крылья и смотрели теперь широко раскрытыми слепыми глазами прямо перед собой, в пустоту.
А дальше была – карусель.
Табличка гласила, что перед ними находится самая большая в мире карусель; дальше шли сведения о том, сколько она весит, сколько тысяч электрических ламп вкручено в люстры, что свисали с потолка в поистине готическом изобилии, а также строжайший запрет забираться на подиум и садиться верхом на зверей.
И что это были за звери! Тень во все глаза разглядывал их, стесняясь признаться самому себе в охватившем его чувстве восторга: сотни и сотни животных, в натуральную величину, по всей глубине и окружности платформы. Существа природные и существа мифологические, и все возможные варианты смешения тех и других – и ни единой повторяющейся фигуры. Здесь были русалка и тритон, кентавр и единорог, слоны (один большой и один совсем крошечный), бульдог, лягушка и феникс, зебра, тигр, мантикора и василиск, запряженные в карету лебеди, белый бык, лиса, пара моржей, здесь была даже морская змея, – все яркие и натуральные настолько, что казались живыми: и все они двигались по кругу под музыку вальса, который как раз закончился и тут же сменился другим. Карусель даже не притормозила.
– Зачем это все? – спросил Тень. – Ну то есть ладно, самая большая в мире, сотни зверей, тысячи лампочек – но она же крутится не останавливаясь, и никто никогда на ней не катается.
– Она здесь не для того, чтобы на ней катались, по крайней мере, не для того, чтобы на ней катались люди, – сказал Среда. – Она здесь для того, чтобы ею восхищались. Просто, чтобы она была.
– Вроде молитвенного барабана, который вертится без остановки, – подхватил мистер Нанси. – И аккумулирует силу.
– А где все? – спросил Тень. – Судя по твоим словам, место сбора назначено было здесь – по крайней мере, я тебя понял именно так.
Среда раздвинул губы в невеселой, на шрам похожей усмешке.
– Тень, – сказал он. – Ты задаешь слишком много вопросов. А деньги тебе платят совсем не за то, чтобы ты задавал вопросы.
– Прошу прощения.
– А теперь иди сюда и подсади нас наверх, – сказал Среда и направился к краю платформы, туда, где висела табличка с описанием карусели и запретом ею пользоваться.
Тень собрался было что-то ему ответить, но вместо этого помог им, одному за другим, забраться на подиум. Среда оказался тяжелым неимоверно, Чернобог залез сам, позволив себе разве что опереться для равновесия о плечо Тени, Нанси был легким как пушинка. Забравшись наверх, каждый из стариков проделал один и тот же номер: шаг вперед, прыжок, и он уже на карусели.
– Ну? – рявкнул Среда. – И долго мы будем тебя ждать?
Тень, после некоторых колебаний, оглядевшись на всякий случай вокруг – а вдруг кто-нибудь из служащих Дома-на-Скале стоит сейчас неподалеку и смотрит, – тоже вскарабкался на подиум. Мысль о том, что правила пользования каруселью он боится нарушить куда сильнее, чем несколько часов назад боялся совершить действия, которые любой суд счел бы пособничеством и содействием в организации мошеннической операции, позабавила его и слегка озадачила.
Все три старика уже успели выбрать себе по верховому зверю. Среда уселся на золотого волка. Чернобог сидел на спине закованного в латы кентавра, с лицом, скрытым за металлическими нащечниками шлема. Нанси, хихикнув, скользнул на спину огромного льва, собравшегося перед прыжком и раскрывшего пасть в немом рычании. И – похлопал льва по боку. Вальс Штрауса волшебным образом уносил их все дальше и дальше.
На лице у Среды играла улыбка, Нанси хохотал во всю глотку рассыпчатым старческим смехом, и даже вечно мрачный Чернобог, судя по всему, откровенно наслаждался аттракционом. У Тени вдруг как будто гора с плеч упала: трое стариков веселятся от души, катаясь на Величайшей в Мире Карусели. Ну и что с того, что их в любой момент могут выставить из заведения? Разве это того не стоит? Не стоит права говорить потом, что ты из тех, кто прокатился на Величайшей в Мире Карусели? Прокатился на одном из этих великолепных чудищ?
Тень примерился к бульдогу, потом – к тритону и слону с золотым паланкином, взобрался в конце концов на спину существа с орлиной головой и телом тигра. И – постарался покрепче усесться в седле.
Ритм «Голубого Дуная» лился, звенел и пел у него в голове, свет тысяч и тысяч ламп сливался в единый радужный поток, и в долю секунды Тень вновь превратился в того ребенка, которым был когда-то и которому для счастья только и нужно было, что прокатиться на карусели: он сидел как влитой верхом на орлотигре, в самом центре бытия, и весь мир вертелся вокруг него.
Сквозь музыку Тень услышал смех и понял, что смеется он сам. Он был счастлив, такое чувство, словно последних двух дней вовсе никогда не было, как не было последних трех лет его жизни, да и сама эта жизнь в единый миг волшебным образом претворилась в невнятную грезу маленького мальчика, что катается на карусели в парке возле Золотых ворот в Сан-Франциско, в свой первый приезд в Соединенные Штаты, и позади у него – бесконечное путешествие, сперва на корабле, потом на машине, а рядом с каруселью стоит мама и смотрит на него, и гордится им, а он облизывает тающее в руках мороженое на палочке, держится изо всех сил и мечтает только о том, чтобы музыка длилась и длилась, чтобы карусель никогда не останавливалась, чтобы скачка продолжалась вечно. Он ехал и ехал, и круг оставался за кругом, за кругом, за кругом…
А потом вдруг погас свет, и Тень увидел богов.
