Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
5. Джордж
Джордж Харрисон – единственный из «Битлз», кто вырос в большой семье, где жизнь текла спокойно и безоблачно. Самый младший из «Битлз», он был и младшим из четырех детей Гарольда и Луизы Харрисон. Родился он 25 февраля 1943 года в доме номер 12 по Арнольд-Гроув, Уэйвертри, Ливерпуль.
Миссис Харрисон – женщина коренастая, веселая, добродушная и общительная. Мистер Харрисон – худощавый, задумчивый, педантичный и осмотрительный. Оставив школу в четырнадцать лет, он устроился на работу в фирму, выпускавшую катки для белья. На ручной тележке развозил эти катки и заволакивал в дома, получая за это семь шиллингов шесть пенсов в неделю.
Он хотел поступить в военно-морской флот, но мать воспротивилась. Его отец погиб при Монсе в Первую мировую, и у матери, считает мистер Харрисон, завелось стойкое предубеждение против любой военной службы. Однако в торговый флот она сына отпустила. С 1926-го по 1936 год он работал стюардом на линии «Уайт стар».
С Луизой, своей будущей женой, он познакомился в 1929 году. «Нет, дайте я расскажу, – говорит Луиза. – Вы в жизни не слыхали ничего смешнее. Как-то вечером мы с подружкой шли по улице, и к нам стали клеиться незнакомые парни. Один говорит: дай адрес, я завтра ухожу в Африку, пришлю тебе оттуда флакон духов. Ладно, думаю, духи мне пригодятся, и тут Гарольд вырывает бумажку с моим адресом и уходит… От первого его письма случился настоящий переполох. На конверте был флаг „Уайт стар“ – я сразу поняла, от кого оно. У нас на кухне как раз сидел глухонемой – зашел попить, мама была ко всем очень добра… В те дни письма были редкостью; по крайней мере, мы еще ни разу писем не получали. Этот глухонемой наклонился и подобрал конверт, хотя читать не умел. Я увидела на конверте надпись: „Мисс Луизе Френч“ – и попыталась забрать у него письмо. Но письмо выхватил кто-то другой. Ко мне оно пришло в последнюю очередь, и все хохотали над поцелуями, которые мне посылал Гарольд. Прежде чем прочесть, пришлось бумагу утюгом проглаживать».
Гарольд и Луиза поженились 20 мая 1930 года. Не в церкви, а в бюро записи актов гражданского состояния на Браунлоу-Хилл. Невеста была католичкой, а жених нет.
Отец Луизы происходил из Ирландии, из Вексфорда, и поначалу писал свою фамилию на ирландский манер с двойным «ф». Ростом он был шесть футов два дюйма, одно время работал швейцаром в «Нью-Брайтон тауэр», а потом стал фонарщиком.
«Когда в Первую мировую его забрали в армию, мать сама стала фонарщицей. Однажды она забралась на фонарный столб, а кто-то случайно унес стремянку. Она повисла на перекладине, в конце концов упала. Мама была тогда беременна, восемь месяцев. Но ребенок родился прелестный. Девять фунтов».
После свадьбы Гарольд и Луиза переехали в дом номер 12 по Арнольд-Гроув в районе Уэйвертри и прожили там восемнадцать лет. Стандартная ленточная двухэтажка, по две комнаты на этаж, стоила десять шиллингов в неделю. Всего в нескольких милях от районов, где тогда жили Джон Леннон и Пол Маккартни.
Гарольд по-прежнему ходил в море, и Луиза устроилась продавщицей в овощную лавку, где проработала почти до рождения первого ребенка, Луизы, в 1931 году. Сын Гарольд родился в 1934-м. А вскоре Гарольд-старший решил оставить торговый флот. Ему до смерти надоели моря, но главное – хотелось почаще видеть детей.
«Я был стюардом первого класса и получал семь фунтов семь шиллингов в месяц. Домой я отсылал двадцать пять шиллингов в неделю. Мне вечно не хватало денег, даже когда нам перепадали „чистокровные“ пассажиры. Я часто работал на круизах – мы так называли людей при деньгах, кто давал большие чаевые. В свободное время я подрабатывал стрижками. Откладывал деньги, чтобы спокойно списаться на берег и искать работу».
«В письмах он рассказывал, как ему тяжело, – вспоминает миссис Харрисон. – Писал, что повесит перед сном штаны на веревку, они еще раскачиваются, а уже пора снова надевать».
Гарольд уволился с флота в 1936 году. Была Депрессия. Пятнадцать месяцев он прожил на пособие. «С двумя детьми я получал двадцать три шиллинга в неделю. Десять отдавал за дом, а ведь еще нужно было покупать уголь и кормить всю семью».
В 1937-м Гарольд устроился кондуктором, а в 1938-м стал водителем автобуса. В 1940 году родился Питер, а в 1943-м – Джордж, четвертый ребенок и третий сын.
«Я в первый день поднялся в спальню посмотреть на малыша, – вспоминает мистер Харрисон, – и не поверил глазам. Он был я в миниатюре. Ну надо же, думаю! До чего же он на меня похож».
«Джордж всегда был очень самостоятельным, – рассказывает миссис Харрисон. – Помощи от других детей не принимал. Мы посылали его к миссис Квёрк в мясную лавку и давали записку, но он ее выбрасывал, едва выходил за порог. Увидев его детское личико над прилавком, миссис Квёрк спрашивала: „Где твоя записка?“ А Джордж отвечал: „Мне она не нужна. Дайте, пожалуйста, три четверти фунта лучшей свиной колбасы“. Ему тогда вряд ли было больше двух с половиной лет. Его все соседи знали».
Отдать Джорджа в начальную школу оказалось непросто. Начался послевоенный демографический взрыв. Все школы были переполнены. «Я попыталась пристроить его в католическую школу, он был крещен католиком. Но там сказали: пусть сидит дома до шести лет – потом, может, мы его возьмем. Джордж был таким смышленым и развитым – ну и я отдала его в обычную государственную начальную школу».
Школа была в Давдейле. Там уже учился Джон Леннон. Но Джон был на два с половиной года и на три класса старше Джорджа. Они не были знакомы. В одном классе с Джоном Ленноном и с Джимми Тарбаком, будущим ливерпульским комиком, учился Питер Харрисон, брат Джорджа.
«В первый день я отвела Джорджа в школу по Пенни-лейн, – вспоминает миссис Харрисон. – Он с самого начала захотел на обед оставаться в школе. Назавтра я сняла с вешалки пальто, а он говорит: „Нет, мама, не надо меня провожать“. Я спросила почему. А он мне: „Не хочу, чтоб ты была как эти любопытные мамаши, которые сплетничают у ворот“. Он всегда был против любопытных мамаш. Ненавидел, когда соседи сплетничали».
Самое первое воспоминание Джорджа – как он с братьями Гарольдом и Питером за шесть пенсов купил цыплят и принес домой. «Мой цыпленок и цыпленок Гарольда подохли, а тот, которого купил Питер, жил на заднем дворе, все рос и рос. Стал огромный и очень злой. Люди боялись заходить к нам через двор и пользовались только парадной дверью. Мы съели его на Рождество. Пришел парень и свернул ему шею. Помню, как тушка висела на веревке».
Когда Джорджу исполнилось шесть, семья переехала из Уэйвертри в муниципальный дом в Спике. «Хороший, современный дом. После типового дома, где мы жили, – просто мечта. Из коридора выходишь в гостиную, оттуда в кухню, затем снова в коридор, а потом назад в гостиную. В первый день я так и бегал кругами».
Новый дом был на Аптон-Грин, номер 25. В очередь на него семья встала восемнадцатью годами раньше, в 1930 году.
«Дом был абсолютно новым, – рассказывает миссис Харрисон, – но я возненавидела его с первой же минуты. Мы пытались разбить садик, но его губили соседские дети. По ночам вырывали все, что мы посадили. Дом строился на месте бывших трущоб, и власти нарочно перемешали благополучные и неблагополучные семьи в надежде, что благополучные зададут тон».
В начальной школе Джордж учился неплохо. «После экзамена, – вспоминает он, – учитель спросил нас, кто считает, что хорошо сдал. Руку поднял только один – жирный коротышка, от которого воняло. Грустная история, вообще-то. Оказалось, он-то и срезался – чуть ли не единственный в классе… Учителя подсаживали тебя к таким вот вонючим детям в наказание. Бедным вонючкам туго приходилось. И все учителя такие. Чем больше у них самих мозги наперекосяк, тем сильнее достается от них детям. Все невежды. Я всегда так считал. Но поскольку они старые и все в морщинах, полагалось верить, что они умные».
Джордж пошел в Ливерпульский институт в 1954 году. Пол Маккартни отучился там уже год. Джон четвертый год занимался в средней школе «Куорри-Бэнк».
«Мне было жаль расставаться с Давдейлом. Наш директор Папаша Эванс говорил: вам, мол, кажется, что вы очень умные и взрослые парни, но в следующей школе вы опять станете малышами. Все коту под хвост. И чего мы так старались вырастать?.. В первый же день в институте Тони Уоркман прыгнул из-за двери мне на спину и заорал: „Ну что, пацан, драться будем?“»
Какое-то время Джордж, растерянный и неприкаянный, пытался делать домашние задания и вписаться в обстановку, но потом вообще плюнул на уроки. «Я ненавидел, когда на меня давили. Какие-то шизофреники, только что из колледжа, бубнят что-то по своим конспектам, а ты сиди и записывай. Я потом все равно ничего прочесть не мог. Но они меня не одурачили. Все они идиоты… И вот тут-то все идет вкривь и вкось: ты тихонько растешь, а они хватают тебя за глотку и пытаются сделать частью общества. Подменяют твои чистые детские мысли своими иллюзиями. Все это меня бесило. Я просто пытался быть собой. А они хотели всех построить в шеренги маленьких лакеев».
В институте Джордж с самого начала шикарно одевался. Майкл Маккартни, брат Пола, был годом моложе и прекрасно помнит. Говорит, что у Джорджа всегда были длинные волосы – за несколько лет до того, как это вошло в моду.
Джон Леннон бунтовал, устраивая драки и возмущая спокойствие. Джордж выражал протест своим внешним видом, чем досаждал учителям не меньше.
Но отчасти Джордж носил длинные волосы потому, что всегда ненавидел стричься. Ради экономии отец стриг детей сам, как на флоте. Старые ножницы сильно затупились. «Детям было больно, – говорит миссис Харрисон, – и они возненавидели стричься». – «Да, наверное, ножницы были слегка туповаты», – признает мистер Харрисон. «Слегка? – возмущается его жена. – Да ты издеваешься, дружок!»
«Школьная фуражка держалась у Джорджа на самой макушке, – вспоминает миссис Харрисон. – Штаны были очень узкими. Он их сам тайком переделывал на моей швейной машинке. Однажды я купила ему новые брюки, и он первым делом их обузил. Отец обнаружил и велел немедленно сделать все как было. Но Джордж сказал: „Не могу, пап. Я уже отрезал лишнее“. Джордж никогда не лез за словом в карман. Как-то раз отправился в школу, поддев под пиджак канареечно-желтый жилет. Жилет принадлежал его брату Гарри, но Джордж считал, что сам он в нем обалденный красавец».
«Денег у меня не было, и я одевался вызывающе, хоть как-то пытался выделиться – это тоже был такой бунт. Я никогда не признавал авторитетов. Жизни нельзя научить – учиться надо самому методом проб и ошибок. Самому понять, что какие-то вещи делать не стоит. Мне всегда удавалось сохранить индивидуальность. Не знаю, что меня заставляло, но все получилось. Меня не сломили. Сейчас я этому рад…»
Первые три года он вечно попадал в неприятности. «„Харрисон, Келли и Уоркман, вон из класса!“ Я только это и слышал. Или меня ставили в угол».
Когда в моду вошли остроносые туфли, Джордж раздобыл пару огромных замшевых синих туфель. «Один учитель, Неженка Смит, придрался. Мы прозвали его Неженкой, потому что он одевался шикарно. Он сказал: „Это туфли не для школы, Харрисон“. Я хотел спросить, что такое туфли для школы, но не спросил».
Неженку Смита на самом деле звали Альфредом Смитом, и был он братом Джорджа, дяди Джона Леннона. «Я узнал об этом лишь годы спустя. У меня прямо истерика случилась, когда Джон сказал».
Четвертый год в институте прошел спокойнее. «Я понял, что лучше помалкивать и не лезть на рожон. С некоторыми учителями у меня было соглашение. Они не мешают мне дремать на задней парте, а я не создаю им лишних проблем. В погожий солнечный день поди не засни, когда какой-нибудь старикан бубнит. Нередко я просыпался без четверти пять и обнаруживал, что все уже ушли домой».
Тем временем старший брат Джорджа Гарри окончил школу и пошел в ученики слесаря. Сестра Лу училась в колледже, а Питер поступил рихтовщиком на автозавод.
Гарольд, отец Джорджа, по-прежнему водил автобусы, но вдобавок стал известным профсоюзным деятелем. Часто захаживал на Финч-лейн, в клуб Ливерпульской корпорации для водителей и кондукторов. В пятидесятых выступал ведущим на большинстве субботних вечеринок и представлял гостей.
«Одним из первых комиков, которых мы запустили в большой мир, был Кен Додд. Мы смотрели его выступления в клубе, пропуская по рюмочке, и понимали, что он ужасно смешной, только он всегда боялся сцены. Но в конце концов решался и выходил. У него был номер „Дорога в Манделей“ – он выступал в шортах и тропическом шлеме. Это было что-то. По-моему, тогда он был гораздо смешнее, чем сейчас».
Гарольд Харрисон, естественно, был доволен, что Джордж в школе вроде бы взялся за ум. Из трех сыновей только Джордж ходил в среднюю школу, и Гарольд надеялся, что у сына все пойдет хорошо. Усердный, педантичный профсоюзный деятель, он жалел, что ему самому не выпало в жизни таких шансов.
Подобно тете Джона Мими и отцу Пола Джиму, Гарольд считал, что образование – единственная возможность не только развиться, но и добиться уважения и успеха.
Хорошая надежная работа – вот чего хотят большинство родителей для своих детей, и особенно это касается поколения Гарольда Харрисона. Гарольд пережил ужасное время Депрессии тридцатых, подолгу сидел без работы и кормил семью на скудное пособие.
По-видимому, независимость и пренебрежение к авторитетам Джордж унаследовал не от отца. Суровая жизнь, вероятно, внушила Гарольду потребность в стабильности. А вот мать всегда была Джорджу союзницей. Она хотела, чтобы все ее дети были счастливы. Ее не заботило, что именно их занимает, – лишь бы они получали удовольствие.
Даже когда Джордж увлекся очевидной ерундой – хобби, из которого явно не выйдет ни надежной работы, ни респектабельности, мать все равно его поддержала.
Миссис Харрисон не просто весела и открыта. На свой манер она, в отличие от других родителей битлов, любит жизнь во всех ее проявлениях.
